образом вышло, что участок Рафаэлли не был ничем огорожен. Дом казался совершенно заброшенным, но, если присмотреться, можно было заметить некоторые интересные детали: вывешенные на деревянных перилах пара носков и футболка, открытое окно, из которого доносился неуместный в лесной чащобе запах пригоревшего молока.
Внезапно Эмиль сорвался с места, как дикий ягуар, и помчался сквозь кустарник к дому. Вера поспешила за ним, слыша впереди себя шелест веток.
Эмиль пронесся через небольшой дворик, взлетел по деревянным ступеням крыльца, с которых давно слезла краска. С грохотом распахнул дверь и исчез в доме.
— Зоя! Зоя!! — кричал он.
Вбежавшая в дом Вера тотчас резко встала, потому что позади нее кто-то сказал тихим, упавшим голосом:
— Здесь больше никого нет.
Она медленно обернулась. За дверью, забившись в угол, сидел чернявый мальчишка лет четырнадцати, в клетчатой рубашке, надетой на футболку, в серых спортивных штанах, босиком. С большим трудом она узнала в нем одного из похищенных детей. Это был Стефан Жаккар, которого искали уже больше года.
Эмиль проскочил мимо, не заметив его, помчался по лестнице на второй этаж. Сверху раздавались хлопки дверей и его оклики — он звал сестру в стойкой уверенности, что она здесь. Внезапно шум, который он издавал, будто ворвавшаяся в дом шаровая молния, смолк. Воцарилась недобрая тишина.
Мальчик странно сжался, будто в предчувствии, подтянул ноги к себе, спрятал лицо в коленях и заплакал. Эмиль стал спускаться. Он был каким-то оглушенным… наверное, увидел наверху нечто ужасающее. Мальчик перестал плакать и поднял на него испуганные глаза.
— Она повесилась, — сказал Эмиль бесцветным голосом и заткнул пистолет за пояс джинсов сзади.
— Кто? — выдохнула Вера, тотчас подумав, что он нашел мертвую Зою.
— Жена этого выродка, — не сказал, а сплюнул Эмиль.
Тут он увидел забившегося в угол ребенка, и лицо его изменилось.
Вера никогда прежде не замечала, чтобы ее шеф проявлял сильные чувства. Но то, что на долю секунды промелькнуло в его чертах — взлетевшие брови, приоткрывшийся рот, боль и сочувствие в глазах! — было несомненным признаком эмпатии. Которая очень быстро сменилась язвительной холодностью.
Эмиль и мальчик долго смотрели друг на друга. Вера не знала, чего ожидать. Один был исчезнувшим, другой — искавшим. Кто на кого сейчас накинется — задача, сравнимая лишь с гипотезой Пуанкаре, над которой бились больше ста лет.
— Сте-фан Жак-кар… — произнес Эмиль по слогам тоном, в котором смешались удивление, торжество и злоба.
На этом его ехидство иссякло. Все же он был живым существом и тоже испытал бессилие после этого марафона. Он сел на ступеньку лестницы, уронил локти на колени и впился пальцами в волосы.
— Ты ее уже видел? — наконец спорил он.
Мальчишка кивнул.
— Как давно вы здесь торчите?
— С середины августа.
— А до этого где жили?
— У бабушки в Сен-Дени.
— Она была его сообщницей? Твоя мать была сообщницей твоего отца?
— Нет… — Стефан опустил взгляд и принялся выкручивать ниточку из шва на штанине.
— А почему не пошла в полицию?
— Она его боялась. Всегда его очень боялась, хотя он был хороший. Но надо всегда поступать правильно, а неправильно нельзя. Так у нас заведено.
— Ты его тоже боишься?
Стефан кивнул, продолжая судорожно выдергивать нитку.
— Ты говоришь о нем в прошедшем времени…
— Я хочу, чтобы он умер.
Эмиль с силой провел по волосам руками и тяжело выдохнул.
— Ну рассказывай, что произошло на кладбище.
Стефан сжал губы, сдерживая слезы, но не смог, по щекам опять побежали грязные дорожки. Вера стояла от него поодаль, не зная, стоит ли подойти к ребенку и попытаться его утешить. У Эмиля получалось найти с ним общий язык. Может, не надо мешать? Боясь разрушить магию коннекта, она не шевелилась, стараясь и дышать не слишком громко.
— Не помню, как все вышло… Я хотел вызвать Жана Живодера… Он бы контрольные помогал решать. Был бы нам тайным товарищем. Но только я один в него верил. А Тьерри и Адриен… Оказывается, они хотели надо мной посмеяться… и убить. Папа сказал, что они меня собирались убить. Потом месье Куаду вез меня куда-то.
— Ты помнишь, как месье Куаду вез тебя?
— Да, как будто бы так…
— Ты в его машине приходил в себя?
— Не знаю… не помню… Но мне папа сказал, что это был месье Куаду. На самом деле я мало что помню… Но как оказался на обочине дороги, в кустах, запомнил. Проснулся, мимо ездят машины. Мне было страшно… я ослушался, я пошел ночью гулять. И что из этого вышло? Мне ни в коем случае нельзя было возвращаться домой…
— Почему? — спросил Эмиль, когда мальчик надолго замолчал.
— Не знаю. Я нарушил правила. Нельзя ходить по городу одному… Все надо делать правильно, с первого раза. И тогда — никаких проблем. А я пошел гулять… И вот что вышло!
— Отец бы тебя наказал за это?
— Нет… — со странной полуудивленной-полувопросительной интонацией ответил Стефан. — Но надо все делать правильно!
— Он бил тебя?
— Нет, никогда! Он никогда не бил, — замотал головой мальчишка и опять заплакал. — Я во всем виноват? Если бы сразу домой пошел, ничего бы этого не было… и Адриен не… не умер бы.
— А куда ты пошел?
— К бабушке, в Сен-Дени.
— Как ты узнал, в какой стороне Сен-Дени и куда ехать, ты ведь оставил свой телефон дома.
— Да, оставил дома! Чтобы не отвечать. Папа бы позвонил, и тогда надо было бы ответить.
— Как ты узнал, в которой стороне Сен-Дени?
— Я дошел пешком до заправки и умылся в туалете, а потом попросил меня отвезти к бабушке. Меня отвезли и все.
— Кто?
— Мужчина, который выезжал с заправки и спросил, что я здесь делаю, не потерялся ли.
— На какой машине он был?
— «Peugeot 205 GTI» 1990 года, серая. У меня есть такая моделька, только красная. Номер я не запомнил. Но он просто отвез меня в Сен-Дени, потому что это было рядом, и дальше я сам пошел пешком.
— С пробитой головой?
— Ничего страшного не было, бабушка сказала, что даже к доктору не нужно, под волосами шрамов не видно.
— А что ты бабушке сказал, когда она тебя спросила, почему ты пришел весь побитый?
— Правду… Она сначала не знала, как быть, несколько дней думала, идти ли в полицию. Потом позвонила маме с папой, те сразу же приехали. Папа был так зол, он был очень зол, я никогда его таким не видел. Он сказал, что моих товарищей надо как следует проучить. Бабушка с ним согласилась: это будет правильно, потому что
