Бабкин пытался вложить в голову этого тупого лодыря, что Ульяшин может помочь ему закрыть дело, – следователь был непробиваем. Макар без затей предложить взять денег у клиента и сунуть следователю взятку, но тут Сергей встал на дыбы. По этому поводу Илюшин с сожалением заметил, что, если бы не косность взглядов у некоторых, они бы уже получили на блюдечке информацию от Ульяшина. Бабкин хмурился, сопел, но от своих убеждений не отказывался. Они не могут подкупать сотрудника правоохранительных органов. Точка.
Так что Ульяшин лежал в реанимационной палате вместе со своими секретами.
* * *
Сценарий у Анаит сложился такой: найти другую работу и только тогда объявить родителям, что она ушла от Бурмистрова. Спланировать с дерева на дерево, точно белка-летяга. А в полете притворяться, будто все в порядке.
Свободный рабочий график – ее спасение. Выпадали дни, когда Бурмистрову вовсе не требовалось ее присутствие. А иногда приходилось заниматься невообразимой ерундой с утра до ночи. Одним из его поручений было снять короткий фильм о зрителях, приходящих к его полотнам. Анаит устроила засаду в галерее. Дожидалась какого-нибудь старичка, задержавшегося в изумлении перед картиной Игоря Матвеевича, и подкрадывалась к нему с айфоном наперевес. «Не могли бы вы сказать несколько слов о воздействии этого пейзажа?» Старички дико озирались и убегали с удивительной для их лет резвостью.
Тогда Анаит осенило. Она отправилась в Третьяковку и атаковала посетителей в зале Врубеля. Всего десять минут удалось поработать – затем ее выставили смотрительницы. Но за это время набралось предостаточно отзывов!
А Бурмистров потом демонстрировал друзьям короткий фильм. «Ярчайшее событие для меня как для любителя искусства», – говорили люди. «Невероятное пересечение фантазии и реальности». «Уникальный талант, дающий возможность погрузиться в царство волшебных, изысканных образов». Плавный пролет камеры – и на зрителя медленно наплывала бесконечно озадаченная морда бурмистровского коня.
«Чем я занимаюсь! – страдала Анаит. – Какой низкопробный обман!»
Ну и пожалуйста, получите, распишитесь! Теперь некого обманывать.
Кроме, конечно, родителей.
Юханцева заблокировала ее во всех социальных сетях и мессенджерах. Анаит сама виновата: писала ей, даже после разговора с Мартыновой, который все прояснил. Цеплялась за невесомую паутинку надежды. Мечтала, что вот-вот все разъяснится, Юханцева найдет для нее ответы, выйдет, как солнце после долгих пасмурных дней… И пес бы с ней, с Третьяковкой! Не нужно Анаит никакой работы по протекции Ренаты! Но неужели все эти разговоры, смех, уютная женская беседа в хорошем ресторане – неужели все это было лишь точно просчитанной операцией? Рената с ней шутила, а сама видела в это время не живую Анаит, а исполнителя своих замыслов. Перчаточную куклу, которую она с легкостью опытной артистки нацепила на руку.
Вот что мучило сильнее всего. Даже и на обман уже наплевать! Но хоть слово раскаяния услышать!.. Хотя бы одно-единственное «извини», показывающее, что и ее чувства Юханцева понимала, пусть и не принимала в расчет…
Ни слова.
Ты пустое место, Анаит Давоян. Что бы там ни говорил Мирон Акимов.
Мирон явно пожалел, что связал себя обещанием. За последние двое суток он не ответил ни на один ее звонок. Анаит, внутренне корчась, написала ему СМС: «Все ли в порядке?» Получила сухой ответ: «Да, прости, много работы».
Так-то, милая. А на что ты надеялась? Что глаза у Мирона Акимова при виде тебя замаслятся, как у того же Ульяшина? Он взрослый мужчина, а ты для него юная соплюха. Жизни не знаешь, талантами не наделена. Еще и глуповата, как выяснилось. И падка на лживые посулы.
И вообще, у нее есть Алик!
За эту последнюю опору Анаит и зацепилась.
Об увольнении она ему не сказала. И расследование частных детективов они больше не обсуждали. Алик как будто позабыл об этом. Он много и охотно рассказывал о своих делах. Иногда вдохновенно делился впечатлениями о прочитанном. Книги он поглощал в немыслимом количестве. За месяц читал столько, сколько Анаит и за год не осиливала. «Я просто постоянно самообразовываюсь. Надо успевать, пока мозги свежие. К пятидесяти будет поздно».
Алик и ей велел читать научно-популярную литературу, а именно Роберта Сапольски. Но Анаит, похоже, состарилась раньше времени: мозги у нее слиплись, и вместо Сапольски она взялась читать Сапковского, не обратив внимания, что он не Роберт, а вовсе даже Анджей. Незаметно для себя так втянулась, что совсем позабыла о Бурмистрове и обо всем остальном. При встрече от души поблагодарила Алика. Минут пять они болтались в теплой гавани взаимного непонимания. Он радовался ее энтузиазму. Анаит радовалась, что в кои-то веки не выглядит дурой, поскольку ей есть что сказать о трагической эпопее ведьмака.
Когда ошибка разъяснилась, теплая гавань обернулась холодным душем. «Я? Тебе? Подсунул бы бульварное чтиво?» Алик был оскорблен в лучших чувствах.
Пришлось извиняться.
Они договорились встретиться в четыре. Анаит успела сбегать на три собеседования, где из нее вытрясли всю душу, и в кафе она вошла, ощущая себя половинкой от Анаит Давоян. Может быть, даже четвертью.
– Уставшая ты какая-то, – осуждающе сказал Алик. Болезнь или утомленность он списывал на распущенность. – Только не говори, что твой босс опять тебя третирует.
– Нет. Не третирует. – Это было правдой. Она не видела Бурмистрова несколько дней. – Все хорошо.
Он протянул руку, чтобы ухватить ее за нос, но Анаит быстро уклонилась.
– Не делай так!
– Уж и потрепать нельзя!
– Мне не нравится!
– Шуток не понимаешь, – констатировал Алик и принялся за суп. – Возят воду на обиженных и на наголо подстриженных, как говорил мой дед. Выдающийся был человек. Бери с него пример. Кстати, о выдающихся людях: скоро подойдут Петровские, так что заканчивай кукситься.
У Анаит кусок застрял в горле.
Алик отчего-то любил демонстрировать ее Петровским. При каждом удобном случае вез ее за город, где в двухэтажном доме собирались его приятели с женами.
– Почему ты мне не сказал, что будут Петровские?
– А что такое?
– Я думала, мы вдвоем пообедаем…
– Тебе неприятно общество моих друзей? – Алик поднял бровь.
Анаит помолчала.
– Саша опять начнет объяснять, что работа искусствоведа никому не нужна, а сама профессия по сути высосана из пальца. Я не понимаю, почему он так однообразен в выборе тем для застольной беседы.
Алик обмакнул в соус ролл и отправил в рот. Смотреть, как он ест палочками, было чистым эстетическим наслаждением – хоть снимай и выкладывай на «Ютьюб».
– Ну, по сути-то он прав, – сказал Алик, прожевав рыбу. – Искусствоведы в последние сто лет заняты созданием спроса на самих себя. Искусство уходит все дальше от народа, и этому народу нужно разъяснять, где шедевры, а где нет. Ваши функции способен выполнять любой образованный человек. Учиться этому специально… – Он наморщил нос и покачал ладонью в воздухе. – Ну такое…
– Искусствовед – это хранитель, – тихо сказала Анаит. – Наша профессия удивительна. Она находится на стыке искусства, истории
