сказал один кот голосом Антонины Мартыновой. «Мы никому о ней не расскажем», – шепнул другой. Они раздвоились, отступили в тень; теперь их, кажется, было пятеро. Там, в тени, они слились воедино; пятна на шкурах вытянулись и превратились в полоски. Навстречу Илюшину вышел тигр и широко осклабился.
«А тебе не приходило в голову, что наведывались вовсе не за Бурмистровым?»
Последнее, что почувствовал Макар, прежде чем окончательно провалиться в сон, – слабый запах сирени.
Он проснулся ранним утром от света, залившего комнату. Утренний сон отпечатался в памяти как фотоснимок. Снился тигр, на котором восседала хрупкая Лидия Белых, вся увешанная украшениями. В седых волосах сверкает диадема, грудь закрыта, точно броней, многоярусным ожерельем. Руки по локоть унизаны браслетами.
Илюшин прижал ладони к глазам и замер.
Сны ценны.
Сны бесценны!
Он почти догадался, о чем подсознание говорило ему накануне, когда он провалился в дремоту! Осталось сделать последнее усилие. Все нужные фрагменты у него имеются – плавают вокруг, будто коробку с деталями конструктора рассыпали в невесомости.
Макар схватил свои записи.
Тарасевич беспокоится.
Ювелир сильно испугался при виде Белых. «Может быть, ему представился на моем месте кто-то другой?» – предположила старушка. И кто же, интересно? Смерть с косой?
Илюшин щелкнул пальцами. Вот оно! Все было очевидно! А он, увлеченный тиграми в чаще, не заметил изумрудных лягушат, нырнувших с листа кувшинки в синюю глубину пруда.
Он набрал номер человека, к которому обращался не чаще одного раза в несколько лет.
Времени на приветствия не стали тратить ни тот, ни другой.
– Чем могу помочь? – осведомились в трубке.
– Мне нужен специалист по ювелирным изделиям Австро-Венгрии девятнадцатого века.
– Узкий профиль, – отозвался его собеседник, подумав. – Если будет шире, сгодится?
– Можно расширить только временные рамки, прихватить первую треть двадцатого века. Но Англия вместо Австро-Венгрии не подойдет.
– Жди.
Макар не стал тратить времени впустую. Он выпил кофе, взглянул на часы, поморщился – и позвонил Лидии Белых.
На его счастье, старушка не спала. Она благосклонно приняла его извинения за ранний звонок. Но когда Макар объяснил, чего он хочет, от ее расположения не осталось и следа.
– Исключено! – От возмущения она задыхалась. – Вы сами понимаете, о чем меня просите? Вы догадываетесь, как это выглядит? Вы очень подозрительный юноша, я утратила к вам всякое доверие! Учтите, сегодня же напишу заявление! Приложу к нему ваше фото!
– Лидия Даниловна, дайте мне три минуты, – сказал Макар. – Я объясню, зачем мне это нужно.
Он уложился не в три минуты, а в две. Но еще не меньше минуты Лидия Белых молчала. Он забеспокоился, не стало ли ей плохо.
– Лидия Даниловна, вы меня слышите?
– Подъезжайте, – надтреснутым голосом сказала она.
По дороге он набрал Бабкина. Его подгоняло внутреннее чутье: быстрее, быстрее, ты опаздываешь. Значит, он что-то упустил…
– Серега, я еду к Лидии Белых, а потом мы вместе отправляемся в банк.
– Это еще зачем?
– Позже объясню. Я уже почти на месте.
– Ладно. Смотри: сегодня в кафе поминки по Ясинскому – девятый день. Мне пойти? Понаблюдать за художниками?
Илюшин задумался:
– Я наберу тебя через час, тогда и решим.
– У тебя что-то есть? – осторожно спросил Сергей.
– Пока не уверен.
Им овладело возбуждение охотничьей собаки, взявшей след. «У тебя что-то есть?» – спросил Сергей. Да, у него что-то есть. Но его зыбкая догадка, казалось, может лопнуть точно мыльный пузырь, от одного лишнего слова, а может затвердеть и превратиться в мячик для гольфа. Удар клюшкой – и он белеет в лунке.
Макар привез Лидию Белых на такси в банк. Старушка упиралась, твердила, что здесь не больше получаса ходьбы, она всегда проделывает этот путь пешком для моциона… Но Макар не располагал получасом. Больше всего его беспокоило, что он не понимает, откуда это чувство уходящего времени. Что еще должно произойти? Он по-прежнему не видел всей картины целиком: у него была лишь одна догадка, которую предстояло проверить.
Поэтому он сказал со всей возможной почтительностью:
– Лидия Даниловна, умоляю: только не сегодня. Вы ведь не собирались в банк, правда? Значит, ваш моцион не пострадает. А нам нужно действовать очень быстро.
– Чего вы опасаетесь?
– Третьего убийства, – сказал Макар.
Казалось, она не уступит. Балованное старенькое дитя, не привыкшее к отказам. Но Белых взглянула на его сокрушенное лицо и вздохнула:
– Бог с вами! Хотя, предупреждаю вас, я не выношу такси: там дурно пахнет.
Пока они ехали в банк, у Макара пискнул телефон. На экране высветился контакт.
«Специалист по Австро-Венгрии у меня есть, – сказал он про себя. – Что ж, это половина дела».
В банковском хранилище Илюшин выполнил вторую половину: под пристальным надзором Лидии Даниловны сфотографировал все украшения. Клейма. Камни. Оборотная сторона. Крепления. «Нужно было взять у Маши фотокамеру с макронасадкой», – запоздало подумал он.
Над последним ожерельем он крутился так долго, что Белых не выдержала.
– Сколько можно! Вы его уже наизнанку вывернули! Имейте в виду, я слежу за вами очень внимательно, и если вы что-нибудь подменили…
Макар слушал ее вполуха, машинально бормоча в ответ что-то вежливо-успокоительное.
– Я посажу вас на такси…
Он проводил старушку наверх, вызвал ей машину.
Когда Белых уехала, Макар отправил все отснятые фотографии на тот номер, который прислал ему утренний собеседник. Он написал пояснительное сообщение, убедился, что оно доставлено получателю. Сел на автобусной остановке, разглядывая транспорт и пассажиров.
Теперь действительно оставалось только ждать.
* * *
Мирон Акимов попросил Анаит прислать все снимки украденных полотен, которые у нее имелись. На его счастье, Бурмистров очень серьезно относился к своему увлечению: в обязанности Анаит входило фотографировать картины на всех этапах работы.
У начальства он отпросился без труда. Несколько дней Мирон посвятил одному-единственному занятию. Когда он закончил, то даже под угрозой расстрела не смог бы ответить, вторник сегодня или суббота. Дни и ночи размылись в одну нескончаемую полосу, словно деревья за окном мчащегося поезда.
Выполнив все, что намеревался, Акимов рухнул в постель и проспал почти двадцать часов.
Разбудил его звонок. Сонный Мирон, чувствуя себя хуже, чем с похмелья, поднял голову. Звонила Майя Куприянова.
– Привет! Ты не забыл, что сегодня поминки?
– Чьи поминки? – пробормотал Мирон.
Во рту пересохло, язык едва ворочался. Что он пил в последние сутки? Пил ли он вообще? На полу возле окна валяется пустая коробка из-под кефира. Даже до мусорного ведра не донес, свинья.
– Ты спишь? – Ему почудилось, что голос у Майи напряженный. – Мирон, у Ясинского сегодня девять дней.
– Ох, я и забыл… Где, во сколько?
– Кафе «Восток», между «Филевским парком» и «Багратионовской». Начало в два.
Повесила трубку, не прощаясь. Судя по голосу, переживает. Славный человек Майя Куприянова. Позвонила, предупредила… От ее вечно мрачного мужа с воспаленными глазами такого не дождешься.
Часы показывали начало двенадцатого. Времени оставалось в обрез.
Мирон побрился, затем долго стоял под душем. Когда он растирался полотенцем, снова зазвонил телефон и трезвонил так настойчиво, что он решил – Анаит, не иначе. До этого он ей не отвечал –
