— Не преувеличивайте слишком. Против его популистских трюков у нас есть противоядие.
— Ну что же, дай-то бог! И вот еще что, Александр Борисович... Вы помните наш договор, там, у реки, что если он за чем-либо обратится ко мне, я, так сказать, в интересах дела, наступлю на горло собственной песне и пойду на все?
— Да, конечно, — сказал Турецкий. — Такое вряд ли забудешь.
— Вы слышали, — продолжила Наташа, — как он уже не в первый раз использует имя Русакова, его репутацию и так далее. Так вот: поймите меня правильно... Сегодня я поняла, что не смогу выполнить то, что обещала вам. Я слишком... слишком сильные чувства испытываю к этому господину... Слишком многое помню и знаю. Я плохая актриса, я не смогу сыграть. И главное, если я хотя бы единственный раз окажусь с ним рядом и это станет достоянием публики, это неизбежно ляжет несмываемым грязным пятном не только на меня, но и на Русакова. А мне память о нем и его честь дороже всего. Есть вещи возможные и невозможные. А это за пределами моих сил.
— Я понимаю вас, — сказал Турецкий. — К тому же после ваших статей, как мне кажется, он уже не сунется к вам. Это утратило смысл. Но у меня родилась совсем другая, неожиданная мысль. Пока не поздно, а еще не поздно, «Гражданское действие» должно выдвинуть собственного кандидата. Пусть у вас даже нет никаких шансов. Но вы — сила, и именно в память о Русакове, мне кажется, вы обязаны заявить о себе. Конечно, нет денег, нет базы, но есть то, чего нет ни у кого из них. Вы можете относиться к моим словам как угодно, но я считал нужным высказать вам свое мнение. Возможно, лучшим кандидатом от «Гражданского действия» были бы вы сами.
— Я не публичный человек, — сказала она. — Тут нужен талант, темперамент, наконец, желание и воля. Но я обдумаю вашу идею. Мы обсудим ее в руководстве нашего «Действия». А я априори — проигрышный вариант. Я все-таки социолог и лучше вас понимаю и оцениваю структуру массового сознания в нашем городе и регионе. Это мужской город, привыкший подчиняться командам, командирскому басу.
— Но черт возьми! — воскликнул Турецкий. — Неужели у вас там, в вашем «Гражданском действии», одни теноры и фальцеты? Скажу вам больше, Наташа, участие в этих выборах — порука тому, что само движение без Русакова не утратит своего значения, а приобретет новый вес в сознании людей.
— А проигрыш? — спросила она. — К чему он приведет?
— Мне кажется, — сказал Турецкий, — все будет зависеть от того, с каким лицом вы выйдете на
выборы, что сумеете противопоставить. И потом, чует мое сердце, здесь все может повернуться самым интересным образом. И... не без нашей с вами помощи. Как говорится, есть кое-какие наработки... Прощайте! Держите меня в курсе ваших дел.
Не успел Турецкий повесить трубку после разговора с Наташей, как телефон заверещал вновь и Александр Борисович услышал знакомый голос.
— Ну что, дружище, — ехидно спросил Грязнов, — по-моему, нас переиграли, а?
По своему обыкновению, великий сыщик земли русской сказал самое неприятное из всего возможного, то есть правду.
Двадцать первого мая, в четверг, когда весь город прильнул к телевизорам в ожидании очередной серии нескончаемого мыльного действа из такой далекой для всех степногорцев заграничной жизни, после очередного блока рекламы, предваряющей заставку фильма, на экране пошли титры «Специальное сообщение» и после минутной паузы в кадре появилось лицо ведущей, которая, улыбнувшись, обратилась к сотням тысяч зрителей:
— Дорогие степногорцы! Приносим искренние извинения за небольшую задержку и смещение в сетке программ. Как вы сейчас поймете, это вызвано важными обстоятельствами, которые касаются всех жителей нашего города. Все вы помните, что почти месяц назад здесь было совершено покушение на жизнь известного российского криминалиста, старшего следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре страны Александра Борисовича Турецкого. Он был ранен, но медикам удалось спасти его жизнь. Александр Борисович уже почти поправился и приступил к работе. Несколько дней назад он вернулся в Степногорск, и сегодня мы с радостью предоставляем ему возможность снова обратиться к нашим телезрителям.
И в кадре появился Турецкий, все еще с повязкой на голове, похудевший, осунувшийся, но, кажется, не растративший за время болезни своего оптимизма.
— Добрый вечер, — сказал он. — Рад новой встрече с вами, тем более что она могла и не состояться. Как, наверное, многие из вас помнят, я обещал информировать жителей города о ходе расследования в' связи с имевшими место трагическими событиями девятнадцатого апреля. За этот месяц с небольшим произошло многое, но я хочу вам сообщить самое главное.
Следствию удалось значительно продвинуться в своей работе, и поверьте, это не стандартная дежурная фраза, за которой сплошь и рядом ничего не стоит. Я хочу особо подчеркнуть, что наши успехи были бы невозможны без активной помощи жителей вашего замечательного города, мужчин и женщин, стариков и молодых и даже... бедных и богатых, — чуть улыбнулся Турецкий. — Могу доложить, что мы уже точно знаем, кто убил Владимира Русакова. Мы уже точно знаем, кто осуществил покушение в отношении вашего покорного слуги. И мы даже знаем, кто все это спланировал и организовал. Я понимаю, что сейчас меня видят и слышат не только представители, так сказать, мирного населения, но и преступные элементы, для которых мое сообщение может оказаться очень неприятным. Ну что же? В отличие от них, привыкших действовать украдкой, исподтишка, я говорю открыто: да, мы знаем, кто за всем этим стоит, и даже знаем этих людей по именам. И так же прямо предупреждаю: вы изобличены, вы у нас на крючке и нам осталось только подтянуть вас поближе к берегу и подсечь. Я не шучу и не блефую. И те, к кому я обращаюсь, в скором времени смогут в этом убедиться. Я думаю, город будет потрясен, когда откроются эти имена. Для завершения операции и изоляции этих лиц осталось совсем немного. Нам нужны только последние детали, чтобы мышеловка захлопнулась. Надеюсь, что больше ничего экстраординарного не произойдет и я буду, как обещал, периодически информировать вас о дальнейших событиях.
Этот захватывающий телесюжет сам Турецкий смотрел, раскинувшись на тахте в одном из своих убежищ, причем в отличие от всех остальных основное его внимание было направлено не на содержательную сторону, а на чисто техническую. Наверное, ни один инспектор по качеству изображения не был так въедлив в оценке выдаваемой в эфир «картинки» .
Придирчивость объяснялась просто: это обращение и его выход в эфир в прайм-тайме были задействованы и вписаны важным элементом в проводимую операцию. Никто, кроме ее участников, не должен был заподозрить, что выступление идет не в прямом эфире, а записано заранее.
Об этом были строжайше предупреждены все причастные к этой ответственной фальсификации сотрудники телевидения. Да и привлечено их было не более десяти человек, причем даже выпускающий редактор и режиссер в аппаратной не знали, откуда поступает сигнал — прямо с камеры или с видеомагнитофона.
Было продумано все, решительно все, использована самая лучшая японская техника, а также американская бетакамовская кассета рекордного качества, и Турецкий остался доволен: тут бы и правда комар носа не подточил. Иллюзия получилась полная.
— Не подкопаться! — резюмировал Грязнов. — Ни в жисть!
Он сидел рядом с Турецким и задумчиво покуривал, размышляя, как бы поаккуратней вывести Дениса из этой затянувшейся смертельной импровизации.
А через два часа к ним приехал Коренев, и не надо было быть великим физиономистом, чтобы прочитать на его лице скрытое торжество и нечто такое, чем ему хотелось как можно скорее поделиться.
— Ого! Кажется, лед тронулся, — заметил Турецкий. — Ну давайте выкладывайте, что у вас там! Душа горит!
Коренев достал из кармана черную коробочку диктофона и с видом фокусника, готового поразить почтеннейшую публику, нажал кнопочку. И тут же остановил, предварив таким комментарием:
— Запись прослушки нашего друга Геннадия. Разговор велся из машины по сотовому телефону, установить собеседника пока не удалось. Ну вот, слушайте!
Клемешев. ...Я так и знал, что он выплывет. Не уверен даже, правда ли его таскали в Москву. Может, и ранения никакого не было.
Неизвестный. Ты же говорил, у тебя там свои люди, все держат на пульсе. Где же они были тогда?
Клемешев. Люди есть люди. Они не боги. Значит, не могли. «
Неизвестный. Вот ты бы слушал меня, а не разыгрывал свои красивые композиции. Его надо было с ходу нейтрализовать, своими силами, а не черных подряжать. Бывают моменты, когда незачем пытаться сразу двух зайцев убить, тут бы и одного хватило. А ты с ходу за тремя погнался.
