набок. ПТ выглядит старым и усталым. Я молчу. Я сказал достаточно. Возможно, спецагент Патрик О’Мэлли проявил излишнее рвение. Возможно, ему хотелось поймать Арло Шугармена и сделаться героем, хотя и в нарушение стандартной процедуры ФБР. А может, О’Мэлли, обремененный шестерыми детьми, слышал о щедром вознаграждении, объявленном Ниро Стончем за поимку или убийство кого-то из «Шестерки с Джейн-стрит». Пусть они сами никого не убивали, но по их вине погибли люди. Велика ли беда, если одного из них застрелят при попытке к бегству?
Ответа я не знаю.
Мне не хочется давить на ПТ.
Жизнь, проживаемая нами, состоит из оттенков серого.
– Вин!
– Да.
– Ты больше ничего не говори. Ладно?
Я молчу. Просто сижу с коньячным бокалом в руке, смотрю на моего друга и на вечернюю темноту, окутывающую нас.
На следующее утро я еду в Бернардсвилл, штат Нью-Джерси, чтобы снова побывать у миссис Паркер и мистера Роуэна.
Для меня это самый тяжелый из всех оттенков серого.
Они взяли с меня обещание: рассказать о том, что я узнал об их детях.
Как поступить? Рассказать этим престарелым родителям, что их дети давно мертвы, или не развеивать их надежд? Пусть тешат себя иллюзиями, что Билли и Эди каким-то образом удалось спастись и они где-то осели, а потом у них появились дети и даже внуки. Какую пользу принесет моя правда двум немощным старикам? Не проще ли оставить их жить в своих безобидных фантазиях? Не окажется ли моя правда убийственной для миссис Паркер и мистера Роуэна? Имею ли я вообще право принимать такое решение?
Я предупреждал: возможно, вы не согласитесь с некоторыми из принятых мной решений.
Это одно из них.
Миссис Паркер и мистер Роуэн почти пятьдесят лет ждали правду о судьбе своих детей. Я знаю правду. Я обещал им ее рассказать.
И я рассказываю. Я обхожусь без тягостных подробностей. К счастью, старики и не спрашивают.
Когда я заканчиваю, миссис Паркер берет мою руку в свои:
– Спасибо.
Я киваю. Мы сидим молча. Они немного поплакали. Затем я говорю, что мне пора, и ухожу.
Они захотели узнать, кто убил их детей.
И здесь я снова принимаю решение, которое может вам не понравиться.
Я говорю, что это сделала Ванесса Хоган.
На выезде из пансионата для престарелых я вынимаю мобильник и по электронной почте отправляю ПТ аудиофайл. Я, конечно же, предполагал, что Ванесса Хоган согласится на признание только при выключенном телефоне. Естественно, я удовлетворил ее требование. Второй лежал у меня в кармане.
Я вырезаю начало записи – слова о моих собственных незаконных действиях. Но ФБР целиком получит ее признание. По моим представлениям, Ванесса Хоган пересекла запретную черту. Вы слышите мои слова и считаете меня лицемером. Вы готовы мне напомнить о «ночных турах» и жестоком избиении Тедди Лайонса, Большого Т., с чего и началось мое повествование. Тедди не причинял мне вреда. А вот жертвы Ванессы Хоган – Билли Роуэн и Эди Паркер – были косвенно виновны в гибели ее единственного сына.
Я это понимаю. Ни одно из упомянутых решений не достается мне легко.
Мы живем в оттенках серого.
Но Билли Роуэн и Эди Паркер были молоды. За ними не числилось никаких преступлений. Они не бросали бутылки с «коктейлем Молотова». Они раскаивались и хотели прийти с повинной. В дальнейшем они бы ни над кем не издевались и никого бы не убивали. Должна ли Ванесса Хоган заплатить за содеянное ею?
Я оставляю это суду.
Скажете, я опять иду по тонкому лезвию?
Подождите, я еще не все рассказал.
Мой самолет стоит наготове. Мы летим в Сент-Луис. Приземляемся. Дальше я еду на машине один. Адрес уже вбит в навигатор мобильника. Я приезжаю на ферму, оставив машину на улице. Иду по высокой траве. В ней на столбах торчат таблички, запрещающие проникновение на частную территорию. Тоже мне напугали! Синклеры владеют этой фермой давно. Преподобный – владелец в третьем поколении. Он здесь и родился. Но меня больше интересует управляющий.
Я не купился на доводы преподобного Кельвина Синклера, объяснявшего, почему он не раскрыл миру, что скончавшийся «Р. Л.» был не кем иным, как Арло Шугарменом. Мог бы сказать, что только перед смертью узнал настоящее имя своего возлюбленного. Раскрытие правды ему ничем не грозило. В прошлый мой приезд в его церковь он, казалось, ждал меня. Я заподозрил, что его предупредили. Подозрение подтвердилось. Элина Рэндольф позвонила ему через несколько минут после нашего с ней разговора.
Памятуя обо всем этом, я попросил моих людей проверить не только крематорий, обслуживающий церковь Святого Тимофея, но и все местные крематории. Я также попросил их проверить регистрацию смертей в масштабе округа. В обоих случаях они не нашли сведений ни об одном мужчине с инициалами Р. Л., умершем 15 июня 2011 года. В этот день вообще не было умерших мужчин, соответствующих возрасту Арло Шугармена и его росту. Как вы догадались, ПТ я рассказал только часть правды.
Пройдя через ворота фермы, я поворачиваю направо. В поле зрения появляется мужчина. Он выглядит на свои шестьдесят шесть. Его голова обрита наголо. Рост соответствующий.
– Чем я могу вам помочь? – спрашивает он.
В его голосе и сейчас улавливается легкий бруклинский акцент.
Когда «Шестерка» явилась поджигать Фридом-Холл, Арло Шугармен с ними не пошел. Он не верил, что разрушениями можно чего-то добиться. В конце концов он оказался втянутым в события, которыми не мог управлять, и был вынужден вести жизнь беглеца. Расскажи я ПТ правду, как бы поступил мой старший друг? Решил бы арестовать Арло и предать суду? Или увидел бы ситуацию под моим углом зрения?
Не знаю. В любом случае решение принадлежит не ПТ, а мне.
– Передышка закончилась, – говорю я. – Вам нужно снова пускаться в бега.
– Что вы сказали?
Задняя дверь фермерского дома шумно распахивается. Оттуда выскакивает Кельвин Синклер. Увидев меня, он торопливо идет к нам, явно обеспокоенный моим вторжением. Но мужчина с бруклинским акцентом поднимает руку, делая знак остановиться.
– Я догадался, что вы по-прежнему живы, – говорю я. – Кто-то другой тоже может догадаться.
Мужчина смотрит на меня так, словно вот-вот скажет, что я его с кем-то спутал, или затеет спор. Но вместо этого он кивает и говорит:
– Спасибо.
Я смотрю на Кельвина Синклера, потом снова на Арло Шугармена. Меня подмывает спросить, чтó они теперь намерены делать. Но я не спрашиваю. Свою часть я выполнил. Остальное зависит от них. Я поворачиваюсь и иду вниз по склону холма.
По пути
