— Мои поздравления повару, Джонас, — сказал я и, обращаясь к Дюранту, добавил: — Просто удивительно, что могут делать эти таблетки.
— Вижу, — прорычал Дюрант.
Но я, не обращая внимания, съел все, что было на тарелке. Дюрант и Лоретта положили ножи и вилки. Ко мне подошел Джонас:
— Еще немножко, мистер Фергюсон?
Маццо разразился новым приступом кашля, но я не обратил на него ни малейшего внимания:
— Почему бы и нет? Все очень вкусно.
Венцом ужина стали две порции яблочного пирога, от которого отказались Дюрант, сверкавший на меня глазами, и Лоретта. Мы вышли из-за стола и перешли в гостиную. Я проводил Лоретту до дверей гостиной. Дюрант зажег сигарету и устроился в кресле.
У меня не было желания провести вечер с ним.
— Я, пожалуй, пойду спать, — сказал я, глядя в упор на Лоретту.
Она улыбнулась:
— Хорошо, что ты поел, Джон. Спокойной ночи. — И она отошла к Дюранту.
Мы с Маццо вернулись в мои комнаты.
— Слушай, приятель, — начал Маццо, как только дверь за ним закрылась, — я же тебе говорил…
— Ты с кем разговариваешь?! — оборвал я его. — Убирайся отсюда! И вышел в ванную.
Некоторое время я ждал, зайдет ли он за мной, но он не зашел. Поэтому я снял маску, принял душ и лег спать.
Выключив свет, кроме ночника, я лежал в кровати и обдумывал прошедший день.
Я выдержал испытание с Джонасом, и это было очень важно. Теперь у меня было четыре тысячи долларов в банке. Я контролировал Маццо и даже немножко потеснил Дюранта. Да, день был удачный.
Закрыв глаза, я мечтал о Лоретте и незаметно уснул. Но сон был легок, и где-то среди ночи я вдруг почувствовал тепло обнаженного тела. Еще окончательно не проснувшись, я обнял ее…
— Не двигайся. Лежи так, — прошептала она.
Я лежал расслабленный и все еще парил в этом эротическом сне. Много позже, когда начало светать, я проснулся. Она лежала рядом. В полумраке я видел, что она не спит и смотрит на меня.
— С добрым утром, Джерри, — сказала она.
Я привлек ее к себе и после бурных ласк снова заснул.
Солнце ярко светило сквозь жалюзи, когда я снова открыл глаза.
Она разговаривала с Джонасом, который вкатил столик с завтраком. Ее черные волосы красиво спадали на ночную рубашку. Глядя на нее, я подумал, что она самая изумительная женщина в мире.
Джонас, не глядя на меня, поклонился и вышел.
Я вскочил с кровати.
Лоретта сидела у столика и, потягивая кофе, улыбалась мне.
— Хорошо спал, Джерри?
Я сел рядом, хлебнул кофе и зажег сигарету.
— Изумительная женщина — изумительная ночь.
Она рассмеялась:
— Джон никогда не сказал бы этого. Он далек от романтики.
Я в упор взглянул на нее:
— Где твой муж, Лоретта?
— Я расскажу тебе. Дай-ка мне сигарету.
Я зажег сигарету и передал ей.
После долгой паузы она заговорила:
— Видишь ли, Джерри, сложилась очень трудная ситуация. Я думаю, мне не нужно говорить, кто мой муж и какое положение он занимает.
— Еще бы.
— Все, что я скажу тебе — это строго между нами. Это ясно?
— Конечно.
— Джон заболел какой-то болезнью, которая ведет к умственному расстройству. Это случилось два года назад. При этой болезни начинается потеря памяти, пассивность, но сама болезнь развивается медленно. Как раз в то время мы с ним встретились. Я думала, что он постоянно занят своим бизнесом, и когда по вечерам он долго молчал, я думала, что он обдумывает свои дела. Но полгода назад болезнь ускорилась. Его мать давно подозревала об этой болезни. Специально приехал эксперт из Вены. Он осмотрел Джона и сказал его матери и мне, что через несколько месяцев он превратится в животное и вылечить это невозможно. И сразу возникла проблема. Нужно было держать это в полной тайне. Ты здесь потому, что нужно время, чтобы реорганизовать империю Фергюсона. Он сам создавал эту империю. Дюрант был его правой рукой, но даже он не был посвящен во многие дела, которые Джон вел лично. А теперь, когда он заболел, Дюрант пытается по кусочкам восстановить эту мозаику, восстановить империю, но он понял, что без подписи Джона на куче документов все будет напрасно. Империя развалится.
Я напряженно слушал ее.
— Почему развалится?
— Джон много тратил. Он брал огромные ссуды в банках и страховых компаниях. У него безупречная репутация, его имя — это золото. А если станет известно, что он болен, то кредиторы потребуют назад свои деньги. Есть несколько сделок, которые нужно закончить в течение месяца. Подпись Джона необходима. А как только мы их закончим, то постепенно все узнают, что он болен и больше не ведет дела. К этому времени Дюрант создаст совет директоров, и империя Джона продолжит существование.
— Прекрасно для Дюранта.
— Да, — она внимательно посмотрела на меня. — Ты хорош в постели, Джерри.
— Ты тоже. — Я был удивлен неожиданной переменой темы.
— Я наблюдала за тобой. Ты прекрасно играешь роль миллиардера. Иногда мне кажется, ты действительно чувствуешь себя Джоном Мерриллом Фергюсоном.
Я усмехнулся:
— Нас, актеров, иногда заносит.
Она снова внимательно посмотрела на меня:
— Грим прекрасный, и голос. Ты мог бы быть Джоном.
— Но я не он.
— Я сказала — мог бы.
Я взглянул на нее:
— Да, может, и мог бы. Но я хочу знать еще кое-что. Где твой муж?
— Он в левом крыле дома. В своих апартаментах. За ним ухаживает надежный человек.
Я подумал о Ларри Эдвардсе и Чарльзе Дювайне. Интересно, когда станет известно о болезни Фергюсона, у этого надежного человека тоже откажут тормоза в машине?
Эта изумительная женщина, сидящая напротив, посвятила меня в тайну. У меня было предчувствие, что, как только я сделаю все, что нужно, меня убьют. Она взглянула на часы.
— Мне пора. Сегодня Дюрант возьмет тебя в офис. — Она поднялась и улыбнулась мне. Я тоже встал и обнял ее. — Мне прийти сегодня? — Ее поцелуй был нежный и приглашающий.
— Конечно. А Маццо знает обо всем этом?
— Не беспокойся о нем. — Она освободилась из моих объятий. — И помни, Джерри, ты мог бы быть Джоном. — И она вышла.
Я глубоко вздохнул. Что она имела в виду? «Ты мог бы быть Джоном». Что-то она задумала, но что? У меня было время. Я должен узнать от нее все, что можно. Я ведь влез в петлю. И теперь знал, что Фергюсон в левом крыле этого громадного дома под присмотром санитара и быстро превращается в безмозглое животное, а его империя держится на займах, и если узнают о болезни, то все рухнет.
В это время вошел Маццо.
— Сегодня едем в офис, мистер Фергюсон. Одевайте маску.
Двадцать минут спустя в темном костюме, в маске, в темных очках и шляпе я проследовал за Маццо к «роллс-ройсу», ожидавшему у входа. Дюрант сидел в машине и читал документы. Я сел рядом. Маццо сел с шофером-японцем.
Складывая бумаги в портфель, Дюрант наставлял меня:
— Возле дома всегда крутится пресса. Когда выйдете из машины, идите с Маццо. Ваши телохранители не пустят репортеров. Нужно подписать несколько бумаг. Ваш секретарь — Соня Малькольм. Она никогда не видела Фергюсона. Тут проблем не будет. Больше вы ни с кем не увидитесь.
— Как скажешь, Джо.
— Я говорил вам называть меня мистером Дюрант, когда мы одни, — прорычал он.
Чувствуя себя уверенно в маске Фергюсона, я улыбнулся ему:
— Не надо так говорить со мной, Джо. Не забывай, что я здесь босс.
Казалось, Дюранта хватит удар.
— Слушай меня, ты, безработный актеришка…
— Заткни пасть, — прервал я его голосом Фергюсона, — и слушай меня. Репортеры ждут. Мне стоит только сорвать маску, и ты по уши в дерьме! Так что перестань давить на меня, а то и я надавлю.
Он смотрел на меня, как, наверное, Франкенштейн смотрел на монстра, которого сам создал. Он открыт и закрыл рот, но ничего не сказал. Некоторое время мы смотрели друг на друга, потом он отвернулся к окну.
Я был в восторге от себя.
«Помни, Джерри, ты мог бы быть Джоном».
В конце концов я попробовал.
Это было прекрасное утро. Я играл роль миллиардера, и мне это нравилось.
У входа в офис стояли репортеры, но пятеро здоровенных телохранителей оттеснили их в сторону, и я вошел в здание. Затем Маццо, я и Дюрант вошли в лифт, который вознес нас на двадцатый этаж.
Офис Джона Меррилла Фергюсона словно сошел с экрана: большой, роскошный, с окнами на залив и пляжи. Лифт был прямо в комнате.
Дюрант подошел к столу:
— Садитесь. Нужно подписать много бумаг. — Он держал себя в руках. — Потренируйтесь сначала. Эти бумаги очень важны.
Я отдал Маццо шляпу и сел за стол, такой громадный, что на нем можно было играть в бильярд. Дюрант внимательно рассматривал меня, словно режиссер перед съемкой.
— Опусти жалюзи, — сказал он Маццо.
