вопль отчаяния.
Серое существо вскочило и выпрямилось, как натянутая струна.
— Ну! — крикнуло оно кому-то.
Следующая вспышка осветила его ликующее в предвкушении чуда лицо, и Зинаида вздрогнула.
Это человек! Живой человек, а не восставший из ада мертвец!
Снова громыхнуло, и человек содрогнулся всем телом, подставляя небу свое странно серое тело.
И тут раздался стук копыт. Звук был такой, словно всадник находился в двух шагах.
Зинаида судорожно оглянулась, а когда снова посмотрела вперед, то увидела, как убийца большими скачками удаляется в сторону, странно нагнувшись и раскачивая длинными руками, словно…
— Серая обезьяна…
Зинаида и сама не поняла, как смогла выговорить что-то членораздельное, — губы ее не двигались, сведенные судорогой, а сознание, потрясенное увиденным, отказывалось служить.
Она привалилась к стволу и медленно сползла на землю.
В то же мгновение хлынул безумный и страшный в своем неистовстве ливень.
Лишь через два часа бесчувственное тело Зинаиды обнаружили и принесли в дом.
Она пролежала в сильнейшей лихорадке и беспамятстве неделю. Родные беспокоились, что произошедшее спровоцирует развитие чахотки, опасность которой грозила девушке с рождения, но Зинаида пришла в себя и стала поправляться.
О том, что случилось с ней, она говорить отказывалась, и близкие решили, что девушка ничего не помнит.
Но Зинаида помнила.
Каждую секунду и самый краткий миг».
Он собирался продолжить, но тут засветился экран мобильника, и прилетевшее сообщение заставило машинально закрыть файл. Не ответить было нельзя, но ему понадобилось время, чтобы вернуться в настоящее.
Сколько бы он ни читал написанное, впечатление всегда было одинаковым: он переносился на ту самую поляну, чувствовал в руке тот самый нож, вспарывающий податливую плоть, и содрогался от ожидания решающего мгновения, которое так и не наступило.
Когда же? Когда?
Разговор с Борисоглебским оставил в голове сумбур из мыслей, образов и непонятных ощущений.
Андрей давно ушел, а она все продолжала думать и удивляться.
Совершенно непостижимым образом дело о ритуальных убийствах оказалось связанным с историей столетней давности, где были зеленоглазая наяда Зинаида Гиппиус, старый Тифлис и дом Мурузи.
Вот только не выдумка ли та история? Не плод ли воображения экзальтированной девицы?
— Пойди разберись, — вслух сказала Кира, глядя, как по оконному стеклу струятся длинные нити дождя, и решила, что попробовать стоит.
Подумав еще немного и выпив пару чашек кофе, Кира набрала номер своей замечательной во всех отношениях бабушки — Гордеи Яковлевны.
Кирины родители любили дочь, но каждый по отдельности и в своем роде. Собравшись вместе, родители тут же начинали ссориться, ибо во взглядах на воспитание расходились кардинально. Мама мечтала вырастить из дочери прямо девочку-девочку, чтобы все розовое и сверху бант, а папа — своего парня, чтобы ссадины на коленках и секция бокса.
Устав от их противоречащих друг другу указаний и советов, Кира избрала спасительный вариант: во всех сложных случаях обращаться за помощью к маминой маме, которая всегда была рада приветить внучку.
— Привет тебе, любовь моя Кирюша, — весело откликнулась Гордея Яковлевна.
— Бабуль, можешь поговорить?
— Отчего же не поговорить в час ночи, — хмыкнула бабушка. — Делать-то все равно нечего.
Кира кинула взгляд на часы. Блин! Вот кретинка! Разбудила!
— Да ладно, не парься. И прекращай на людях называть меня бабулей.
— Ой, прости, бабуль! Я, кстати, одна.
— А где же соломенный человек? Сгорел на работе?
«Соломенным человеком» Гордея иногда называла Игоря, но вовсе не из-за желтых волос и бледного лица. Таким образом она демонстрировала свое неприятие его бесцветности в широком смысле слова и слабости — в глубоком.
— Он пока не может переехать в Питер, — ровным голосом ответила Кира, опасаясь, что разговор сразу свернет в неприятную для нее сторону.
— Да и хрен с ним! — констатировала Гордея Яковлевна и собралась было развить мысль, но Кира торопливо спросила:
— Расскажи все, что знаешь о Зинаиде Гиппиус.
— Святые угодники! Это с какого перепугу?
— Мне нужно по работе.
— О! — поразилась бабушка. — У нас следователи уже осваивают символизм. Наверное, как основу для нетривиальных выводов по уголовным делам. Похвально.
Кира забралась с ногами на диван и приготовилась. Она не сомневалась, что разговор получится нескучным. Гордея Яковлевна не только была историком по образованию, но и поэтом в душе, поэтому о литературе могла говорить часами.
— А ты знаешь, что брак Гиппиус с Мережковским был духовно-платоническим? — с ходу залепила та.
Не готовая к такому началу, Кира опешила.
— Как? То есть… без секса?
— Совершенно.
— Да не может быть? Еще скажи, что она умерла девственницей.
— За это не поручусь, но точно известно, что конкретно с мужем она не спала.
— То есть брак был фиктивным? По моде?
— Тьфу ты! Почему сразу фиктивным! Нет, брак был настоящим, но… специфическим. Как писала Зинаида Николаевна, они прожили пятьдесят два года, не разлучаясь ни на один день. А Мережковский утверждал, что Зинаида — это он сам, только в женском обличье. Понимаешь?
— Нет, не понимаю, — призналась Кира.
Бабушка задумчиво посопела.
— Честно говоря, я тоже. Ведь Гиппиус была красавицей, да еще такой… роковой. Дьяволица, сельфида, ведьма, даже сатанесса! Как только ее не называли! Неужели у мужа ни разу нигде не дрогнуло? Не идиот же он!
— Может, дело не в нем, а в ней?
— Вот! Я тоже так считаю. Именно в ней. Это не фригидность. Что-то глубинное. И корни кроются где-то в детстве или ранней юности.
— Хочешь сказать, что у нее была психическая травма? — насторожилась Кира.
— Откуда я знаю! Я же не клинический психолог!
— Ну бабуль…
— Не нуди, Кирюха. Не стану наговаривать на уважаемую поэтессу. Найди настоящего специалиста и проконсультируйся, а я помогу с материалами. Гиппиус ведь вела дневник, причем с самого детства. Можно там кое-что поискать.
— Серьезная девочка.
— Непростая, я бы сказала. Да и жизнь у нее была довольно сложная. Безоблачных лет выдалось немного, пожалуй, только в Нежине Черниговской губернии, и то недолго. Представляешь, совсем маленькой ее отдали на обучение в Киевский женский институт, а через полгода забрали. Девочка так тосковала по дому, что практически все время провела в лазарете.
— Повышенная чувствительность?
— Как у всех поэтов. Зина с семи лет писала стихи и уже тогда довольно взрослые. Ее отец умер, когда девочке было двенадцать, а вскоре выяснилось, что она тоже больна туберкулезом. Мать с дочерьми — их было четверо — переехала сначала в Москву, затем в Ялту, а потом к брату в Тифлис. Там, уже девятнадцатилетней, Зинаида встретила Мережковского и через полгода вышла за него замуж.
— Торопилась покинуть родной кров? Бежала от чего-то?