А они стали его допрашивать о его связях с этим фраером Эндрю Кингсли, которого Чинго с ребятами пришили накануне, вместе с президентом «Рож» и его девчонкой. Харрис сказал, что он этого Кингсли почти и знать не знает. Он его встретил в баре неделю, что ли, назад, и, мол, разговорились о жизни на побережье, где Харрис тоже был некоторое время — скорее всего, сидел, — и потом Кингсли даже пригласил его домой к себе. Вот так. Харрис сказал, что сестра Кингсли ему не больно понравилась, уж очень важничает. Ещё он сказал, что для него новость, что Кингсли найден мёртвым во рву в Северном районе, потому что этот Харрис (как и я) газет не читает. Ну, всё складывалось хорошо. Полицейские, значит, и не знали, кто там был во рву, да и как они могли узнать? Но тут Мидж замяукала.
Телефон на столе у Кареллы зазвонил в два пятнадцать в среду, 9 января, на следующий день после того, как они захватили Дэвида Харриса и предъявили ему обвинение в вооружённом грабеже. Сообщение об этом аресте появилось в обеих утренних газетах и было расписано с броскими подробностями в дневной бульварной газетке. Во всех трёх газетах ещё мелькали снимки шести неизвестных жертв, и Карелла всё ещё слабо надеялся, хотя, в сущности, не ожидал, что кто-то вдруг опознает их. Опознание Эндрю Кингсли не только не упростило, но, наоборот, ещё больше запутало дело для Кареллы и Клинга, которые до этого считали, что шестеро убитых — результат действий организованной преступности. (Ведь надо исходить из какого-то предположения, а организованная преступность — неплохое предположение, от которого можно отталкиваться, найдя шесть трупов в открытой траншее). Их предположения были не совсем необоснованными; вся полиция города была поставлена на ноги из-за участившихся перестрелок — результата борьбы между бывалыми белыми рэкетирами и наглыми новобранцами — чёрными и пуэрториканцами.
Причина этой борьбы была классически проста. Белые бандиты уже очень давно держали под полным контролем сверхдоходную торговлю наркотиками, и если они ничуть не возражали против продажи наркотиков чёрным и пуэрториканцам, то не стали радоваться тому, что те, осмотревшись и поняв, что к чему, вломились в их процветающий уютный рынок, пытаясь заграбастать и себе часть доходов. Есть только один надёжный путь ограничить свободное предпринимательство, а именно — послать пулю в лоб вашему конкуренту. Неопознанные трупы то и дело появлялись в пустынных переулках, на автомобильных стоянках или в багажниках брошенных «плимутов» неизвестного года выпуска. И так как подпольный мир (белый ли, чёрный ли) жестко соблюдал закон omerta, приблизительно переводимый с итальянского «молчок, голубок», редко находился кто-нибудь настолько смелый или глупый, чтобы выступить и опознать анонимный труп. Поэтому существовала вероятность того, что эти шесть тел в траншее были связаны с расовыми разборками торговцев наркотиками. Но тогда было необъяснимо присутствие белого бородатого мужчины — Эндрю Кингсли, не имевшего никаких судимостей, и — по словам его сестры — преследовавшего благородные цели в своих делах на западном побережье. Как потом оказалось, полицейские правильно рассматривали это дело под углом зрения войны преступных банд, но они несколько преувеличивали подлинный масштаб. Звонок от девушки по имени Мидж заставил их перевести мушку прицела чуть пониже.
— Стив, это Дейв Мэрчисон, с пульта.
— Ага, Дэйв? — отозвался Карелла.
— Тут у меня девушка звонит, хочет поговорить с кем-нибудь, кто занимается этим траншейным делом. Наверное, тебя нужно дать, а?
— Давай, переключай её на меня, — сказал Карелла и придвинул к себе блокнот.
— Алло? — послышался голос девушки. Она или говорила шёпотом, или была очень простужена, Карелла сразу не разобрал.
— Вас слушает детектив Карелла, — сказал он — Чем я могу помочь вам, мисс?
— Детектив... как фамилия? — прошептала она.
— Карелла. Кто со мной говорит?
— Мидж.
— А как ваша фамилия, Мидж?
— Неважно, — сказала девушка. — Я очень тороплюсь. Я сейчас пока одна, но они вот-вот вернутся. Если они увидят, что я звоню вам...
— О ком вы говорите, Мидж?
— О тех, кто убил тех шестерых в траншее. Я не знала, что там и ребёночек. Как только мне Джонни сказал, что ребёночка тоже застрелили...
— Какой Джонни?
— Ну, неважно. Он сказал мне ещё до того, как я увидела фото в газете. Я сказала ему, что позвоню вам и скажу, кто это сделал. А он сказал, что они мне переломают руки-ноги.
— Кто, Мидж?
— Чёрный в траншее — это Люис Аткинс, он президент клуба «Алые мстители». Девушка — его жена. Вы слушаете?
— Я слушаю, Мидж, — сказал Карелла.
— Это их ребёночка застрелили. Так ведь нельзя.
— Я сказала Джонни, что так нельзя, и он сказал, что он выступит на совете.
— Как фамилия Джонни?
— Я не хочу подвести его, — ответила она. — Он уже и так раз попал в беду из-за меня, когда заступился. Я не хочу, чтобы опять...
— Кто ещё был в траншее? Можете это сказать?
— Латиноамериканец — это президент «Масок смерти». Его зовут Эдуардо Портолес, но он себя зовёт Эдуард Первый. Насчёт девушки точно не знаю, но, наверное, это Константина, хоть я не уверена.
— Кто их убил, Мидж?
Ответа не было.
— Мидж, откуда вы говорите?
Никакого ответа. Карелла сразу почувствовал, что телефон отключился. Не было характерного щелчка в трубке, когда её кладут обратно. Кто-то или перерезал провод, или выдернул вилку из розетки.
— У нас и раньше были неприятности с Джонни и его цыпочкой, так что это не новость. Только на этот раз всё серьёзнее. Первый случай с ними, это когда Мидж забеременела и захотела сделать аборт. Я знаю, что в нашем штате аборты разрешены законом, но я считаю, что это убийство. Мидж была в нашем женском вспомогательном отряде и, следовательно, являлась членом нашей клики, а значит должна была соблюдать наши правила, а в правилах сказано: «Не убивать, кроме как при защите». Я хочу особо пояснить это. Всё, что случилось с «Алыми» и «Масками», и всё, что было потом, — было в самозащиту. Всё было сделано во имя общего блага членов клуба. Защитить нашу клику.
То, что сделали с Мидж, тоже было сделано во имя защиты клики. Мы с ней обошлись мягко, потому что она девушка. Первый шум был из-за аборта, ещё в апреле прошлого года, ещё
