Джессике сказку; по крайней мере в этом он не обманул. Сказку про мальчика и его игрушечного кролика, который хочет стать настоящим; кролик ухаживает за мальчиком, когда тот заболел, он любит его так, что в конце концов из игрушки становится настоящим. Джесс думает о своем брате, думает о доме. Она вспоминает, как сидела у Мари на коленях, как тепло и уютно ей было, вспоминает домашнюю готовку, вспоминает тосты с арахисовым маслом, вспоминает старика Джима, обещавшего всегда заботиться о ней. Дома ей никогда не бывало одиноко.
Мужчина заканчивает читать сказку. Джесс очень слаба; у нее даже нет сил, чтобы открыть глаза. Мужчина говорит ей, что любит ее, называет ее Элеонорой, а девочка мысленно возражает: «Меня зовут Джессика Пайк». Мужчина говорит, какая для него честь быть ее папой, а она думает, что он ей не папа. Джесс хочет, чтобы он извинился, однако он этого не делает. Мужчина говорит, что теперь ей пора спать – спи, спи, маленькая девочка, но вместо того чтобы подложить подушку Джесс под голову, он накрывает ее лицо.
Когда час спустя в комнату заходит женщина, пахнущая моющим средством, мужчина притворяется, будто спит. Раскрытая книга лежит у него на коленях. Он уронил голову на грудь. Глаза у него закрыты. Он ждет, когда можно будет заплакать, и когда наступает этот момент, когда женщина увидела девочку, пощупала ей пуль, заглянула ей в глаза, стала ее трясти, трясти, трясти, чтобы разбудить, настает время плача. Мужчина рыдает, у него трясутся плечи, книга падает на пол.
В последующие за этим часы оцепенения мужчина и женщина составляют план. Они оставят свою дочь у себя. Никакого кладбища, никакого крематория. Женщина одевает девочку в те вещи, которые больше всего нравятся ей самой. Переносит ее на кухню, укутывает ее остывающее тело одеялом, кладет рядом плюшевого медвежонка. Она целует мертвые щеки Джесс и плачет, уткнувшись лицом в ее мертвые волосы. Она качает ее, хотя мертвому телу Джесс уже не нужны ласки, успокаивает ее, хотя с мертвых губ Джессики не слетает ни звука. Когда тело девочки уложено в маленький чемодан-склеп, мужчина берет свою жену на руки и относит ее в кровать, дает ей зопиклон, чтобы она заснула.
Затем мужчина берет чемодан и относит его в лес.
Тройка Жезлов [72]
Когда Блю открыла глаза, никакого мумифицированного тела рядом не оказалось. Она не смогла нащупать ни красные кроссовки, ни иссушенную руку. Но Блю поняла, где она находится, и поняла, какая судьба ждет ее саму, если ей не удастся бежать. Она задохнется внутри чемодана, а когда земля впитает в себя разлившуюся воду, Джошуа Парк отнесет ее в лес и закопает там, как закопал Джессику Пайк.
Неважно, мистика это или интуиция: Блю знала, что Джессика там, под маленьким серым камнем, где похоронены околевшие собаки; она знала, что погребение домашних животных узаконило существование могилы. Блю понимала, почему находится здесь. Понимала, что станется с нею, если она не предпримет решительных действий.
Шум обрубил видение смерти Джесс. Голова у Блю гудела от добавленного в какао снотворного, затекшая спина ныла, в висках гулко стучала кровь, но она слышала странные звуки, доносящиеся снизу: громкие голоса, плеск воды, топот ног по деревянному полу.
– Блю!
Милтон.
Блю окликнула его по имени, однако снотворное приглушило ее речь, сделав слова неразборчивыми. Она ударила ногами по дну чемодана, со всей силой, однако свободного пространства было слишком мало, а движения давались ей с огромным трудом, дыхание стало частым. Блю лихорадочно заморгала, стараясь прояснить туман в голове; ей отчаянно хотелось потереть виски, однако руки у нее были крепко связаны. Когда ее заперли здесь, сколько времени прошло с тех пор? Ответов на эти вопросы у нее не было.
Милтон снова окликнул ее, но голос его прозвучал где-то вдалеке.
Словно получив электрический разряд, Блю удвоила усилия. Все ее попытки стучать по полу, производить шум оставались тщетными, но, быть может, ей удастся раскачать чемодан, даже сдвинуть его к лестнице и свалить по ступеням вниз. Это будет очень болезненно, даже опасно, но ее услышат.
Блю подобрала колени к груди, стараясь создать достаточный импульс, чтобы сдвинуть чемодан, однако движения давались ей мучительно больно, а тесное пространство не оставляло свободы. Милтон снова ее окликнул, голос его прозвучал уже ближе, словно он бродил по всему дому. Где супруги Парк? Как Милтон догадался, что ему нужно искать Блю?
Блю снова позвала его, теперь уже громче, но надолго сил у нее не хватило. Легкие у нее горели огнем, голова раскалывалась. Сколько кислорода еще осталось? Сколько еще у нее времени?
Тишина вернулась.
Где Милтон? Где Сабина?
Блю закричала, окликая Милтона по имени, призывая на помощь, сознавая, что она расходует драгоценный кислород. Ее крик наполнился безотчетным ужасом. Она заколотила кулаками по крышке чемодана. Ударила согнутыми коленями по днищу. Она заперта на чердаке затопленного дома. Милтон хоть знает, где она находится? Насколько громкий шум ей необходимо произвести, чтобы ее услышали? Блю втянула в себя воздух и закашляла, наглотавшись пыли; она судорожно кашляла, стараясь снова закричать.
– Блю!
– Сюда, я здесь, сюда!
Блю стала ворочаться и извиваться, сотрясая чемодан. Она услышала, как Милтон приближается, почувствовала, как прогибаются половицы под его шаркающими шагами. А затем похожий на комариный писк звук расстегиваемой молнии, и ей в лицо ударил затхлый воздух чердака. Блю испугалась, что ей станет от него плохо, что она расплачется – настолько она оказалась переполнена его вкусом, запахом пыли, сырости и реки.
Запястья ее были туго стянуты скотчем, намотанным в несколько слоев, и Милтон не смог разорвать его своими пораженными артритом руками. Он обвел взглядом чердак, ища какой-нибудь инструмент, увидел картину, закрытую запыленным чехлом, и разбил стекло.
В ответ прозвучал другой звук – тяжелый удар, низкий стон, донесшийся из-за дальней стены чердака, оттуда, где находились комнаты гостей.
– Что это было? – шепотом спросила Блю. Окон на чердаке не было, но с лестницы проникал серый свет, и она предположила, что близок рассвет.
– Джошуа, – сказал Милтон. Взяв осколок стекла, он перепилил скотч, разрывая его. – Пошли!
Старик помог Блю подняться на ноги, поддерживая ее плечом до тех пор, пока она не смогла стоять самостоятельно. Он показался ей худым, тощим.
– Быстрее! – сказал Милтон, и Блю последовала за ним.
Лестница привела в затопленный коридор рядом со спальней супругов Парк. Милтон остановился, держась за перила. За открытой дверью была видна заставленная комната, украшенная фотографиями четы Парк и одной-единственной фотографией Джессики Пайк в рамке. На коленях у девочки лежал плюшевый медвежонок, которого, как было известно Блю, похоронили вместе с ней. Схватив фотографию, Блю вытащила ее из рамки и
