Мартин поведал ему всю историю, начиная со встречи с Синтией и Алексом в Большом Зале и кончая утренней беседой с сержантом Каттингом. Эшвин сосредоточенно слушал его, прервав лишь однажды, – когда Мартин упомянул Семерых с Голгофы.
– Не понимаю, – воскликнул он, – каким образом столь сенсационная деталь могла ускользнуть от внимания прессы.
– А таким, что сержант Каттинг полагает, что у меня галлюцинации, – ответил Мартин и продолжил рассказ. Когда он поставил точку, наступило молчание.
– Знаете, а мне нравится ваш сержант Каттинг, – нарушил его наконец доктор Эшвин. – Вообще-то его слишком прямолинейная логика выдает скорее некоторое тупоумие, и все же он мне нравится. Понял же он, какое значение может иметь блокнот.
– Блокнот Штауфахера? – уточнил Мартин. – Это одно из многих обстоятельств, что не дают мне покоя. Раньше вы говорили, что всю эту историю с виньярами Пол выдумал, но тогда вы видели в нем исполнителя, а не жертву. Сейчас придется на все посмотреть заново.
– Да, это понятно, – печально покачал головой Эшвин. – Весьма бестактно, знаете ли, со стороны обыкновенного убийцы столь решительно разбить очевидные умозаключения. Но следует признать и другое: доныне мы основывались только на одной группе фактов. Теперь, когда свершилось уже не случайное, а задуманное убийство, в нашем распоряжении имеется более полная картина, и потому наши выводы будут гораздо ближе к истине. Давайте посмотрим, что мы можем извлечь из этих новых фактов.
Он откинулся на спинку своего вращающегося стула и знаком показал Мартину, чтобы тот наполнил бокалы.
– Первое, – начал доктор Эшвин. – Нам известно, что доктор Шедель был убит, потому что его приняли за Пола Леннокса, одного из двух, по вашим же словам, людей, с кем можно было спутать герра доктора. Мы пришли к выводу, что мотивы для убийства мистера Леннокса могли быть у четырех персонажей – мистера Брюса, мисс Вуд, а также (коль скоро вы назвали эти имена) четы Лешиных, и в любом случае мотивы эти так или иначе связаны с ревностью. Равным образом, по вашим опять-таки словам, у всех четверых были одинаковые возможности подмешать стрихнин к шерри. Что касается того, каким образом кто-то из них добыл яд, это должно показать официальное полицейское расследование.
– У Алекса такая возможность была, – прервал его Мартин. – Он занимается химическими исследованиями, и ему доступны любые понадобившиеся ему материалы.
– Ну что ж, учтем это. Что касается мотивов, наши четверо подозреваемых идут ноздря в ноздрю, а относительно возможностей – у мистера Брюса есть небольшое, ни в коей мере не решающее преимущество. Другой момент: кто бы ни оказался преступником, он должен знать вашу пьесу, должен знать, что Дон Жуан пьет шерри во второй сцене третьего акта. А этому условию кто отвечает?
– И Алекс, и Синтия читали пьесу по ходу моей работы над переводом. Что касается Лешиных, ничего сказать не могу. Разумеется, им могли показать рукопись Дрексель или Пол. У него-то был весь текст, а не одна лишь часть, роль-то большая. Равным образом никто им не мешал прочитать пьесу в оригинале, имеющемся в библиотеке; подобно большинству славян они наделены хорошими способностями к языкам, а в этой сцене я практически ничего не изменил при переводе.
– Еще один вопрос, мистер Лэм, касающийся шерри или, если угодно, псевдошерри. У кого-нибудь из этой четверки есть какой-нибудь театральный опыт, профессиональный или любительский?
Мартин ненадолго задумался.
– У Алекса, насколько мне известно, нет. Что касается Лешиных, точно не знаю, но сильно сомневаюсь. Синтия сама на сцене никогда не играла, но помогала готовить реквизит и занималась еще какой-то вспомогательной работой в Тальяне – это нечто вроде женского филиала Малого театра.
– А может так быть, что Дрексель вместо шерри налил в бокал чай со льдом – помнится, вы говорили, что как-то раз он это и собирался сделать.
– Вполне.
– Тогда мы можем в какой-то степени освободить от подозрений мисс Вуд. Она одна из всего квартета должна была знать, что шерри, вполне возможно, на самом деле окажется чаем, стрихнин в нем не разведешь. Разумеется, это не бесспорное доказательство, всего лишь предположение – ее познания в области токсикологии могут оказаться слишком ничтожными, чтобы совершить ошибку, приведшую к негаданно успешному результату. Ну и наконец Семеро с Голгофы – самый, будь он неладен, загадочный момент всей истории. Знаете, мистер Лэм, для начала скажите, что вы-то об этом думаете?
– Главным образом, что в этой загадке нет никакого смысла.
– В целом я с вами согласен, однако продолжайте.
– Прежде всего… – Мартин осекся, обнаружив вдруг, что ему трудно сформулировать разбегающиеся в разные стороны мысли.
– Обнадеживающее начало, – заметил Эшвин.
– Прежде всего, – уже более уверенно заговорил Мартин, – общество виньяров, кажется, существует на самом деле. Вряд ли Пол стал сочинять легенду в помощь убийце, чьей жертвой сам же и стал, пусть случайно.
– Фраза отчасти в тевтонском духе, но сама идея здравая.
– Тогда, если наше предположение об убийстве по ошибке верно, из этого следует, что убийце тоже было известно о существовании секты, если, конечно, исключить возможность случайного знакомства с ее символикой.
– Позвольте кое-что уточнить, – прервал его доктор Эшвин. – Злодей мог знать символику, не зная толком о том, кто такие эти виньяры. Любой европеец мог воспринять Семерку в связи с каким-нибудь убийством, совершенном виньярами много лет назад, и вспомнить знак, хотя что стояло за тем убийством, ему так и осталось неведомым.
– Не исключено, – согласился Мартин. – Но тогда мы снова сталкиваемся с совпадением, а именно: случайной жертвой первого убийства стал человек, от которого виньяры хотели бы по какой-то причине избавиться.
– Давайте порассуждаем. – Эшвин осушил бокал. – Допустим, убийца узнал доктора Шеделя, когда было уже слишком поздно, вспомнил вдруг про символ и нити, тянущиеся от него в Швейцарию, быстро набросал рисунок – и скрылся.
Мартин открыл было рот, но Эшвин не дал себя перебить.
– Погодите, мистер Лэм! Я понимаю, что вы хотите сказать. Что для упражнений в графике было слишком темно, да и времени мало. И далее, зачем было оставлять тот же знак рядом с телом мистера Леннокса, который совершенно не связан с Швейцарией. Так?
– Если только убийца не знал, что через Леннокса, пусть не прямо, информация о виньярах просочилась в газеты. Это было известно и Алексу, и Синтии; что касается Лешиных, ничего определенного сказать не могу, но Пол сам мог обо всем рассказать кому-либо из них, а то и обоим.
– Мы с вами ходим кругами, мистер Лэм, – грустно констатировал доктор Эшвин. – Семеро смешивают все, историю с географией, это наше Ватерлоо…
После непродолжительного молчания Мартин попробовал зайти с другой стороны.
– Знаете, – заговорил он, – у меня такое ощущение, что мы отворачиваемся от того, что бросается в глаза. Почему бы не согласиться с тем, что оба убийства – это сознательная акция виньяров? Доктор Шедель был убит за проповедь Евангелия мира, несовместимого с Несвятым духом Агграмакса, а также, возможно, противоречащим некоторым старым положениям швейцарской политики; Пол же был убит просто за то, что слишком много знает про секту. Я знаю, вы всегда возражаете против подобных версий, находя их излишне мелодраматическими, но из этого еще не следует, что мелодрам никогда не бывает в жизни.
– Нет, мистер Лэм, – покачал головой Эшвин, – мои возражения против версии о посланнике виньяров – это на сей раз не просто дело вкуса, что имело место, когда мы с вами говорили о гибели доктора Шеделя. О том, что убийца не был виньяром, убедительно свидетельствует найденный ваш блокнот.
– Как это? Мне-то как раз казалось…
– Судите сами. Сержант Каттинг был абсолютно прав, заметив, что убийца должен был бы взять весь блокнот. У виньяра, кто бы им ни оказался, могла быть только одна причина, чтобы рыться в бумагах мистера Леннокса, – стремление, чтобы все выглядело так, будто история секты не имеет ни малейшей опоры в действительности и что в архиве мистера Леннокса нет никаких бумаг, о которых он так красноречиво рассказывал. А для этого было достаточно просто взять блокнот, оставив все другие бумаги в полном порядке.
Мартин кивнул в знак согласия.
– А что делает наш воришка? Для начала он разбрасывает бумаги по всей комнате, так чтобы ни у кого не оставалось сомнений: в комнате что-то искали. Затем он вырывает из блокнота странички, имеющие отношение к виньярам, но предпоследнюю, с незаконченной фразой, оставляет, из чего вполне явствует содержание исчезнувших записей. Коротко говоря, если цель настоящего виньяра должна была заключаться в том, чтобы разуверить весь мир в подлинности существования секты, то вор как раз из кожи вон лез, чтобы доказать противоположное: виняьры – это не выдумка, но реальность.
