– Я сказал себе: «Отравленный дротик – да, но не духовая трубка». Следовательно, дротик был выпущен посредством чего-то другого – чего-то такого, что убийца мог бы приложить к губам, не привлекая к себе внимания и не вызывая подозрения. И я вспомнил, как вы настаивали на том, чтобы был составлен полный список предметов, находившихся в багаже пассажиров и в их одежде. Мое внимание привлекли два мундштука леди Хорбери и несколько курдских трубок, лежавших на столике перед Дюпонами.
Фурнье замолчал и выжидающе посмотрел на Пуаро. Тот никак не отреагировал на это.
– И то, и другое можно было бы приложить к губам самым естественным образом – и никто не обратил бы на это внимание… Я прав?
Немного поколебавшись, Пуаро нарушил молчание:
– Вы на верном пути, но слишком торопитесь. И не забывайте про осу.
– Осу? – Фурнье с изумлением посмотрел на него. – Я вас не понимаю. При чем здесь оса?
– Не понимаете? Но я ведь…
Его слова прервал телефонный звонок. Он поднял трубку.
– Алло. Доброе утро… Да, это я, собственной персоной, Эркюль Пуаро. Да, да, в самом деле… Очень хорошо. Месье Фурнье?.. Совершенно верно. Да, приезжал. Он еще здесь.
Повернувшись к Фурнье, маленький бельгиец сказал:
– Это Тибо. Он заезжал к вам в управление сыскной полиции, и там ему сказали, что вы поехали ко мне. Поговорите с ним сами. Он чем-то взволнован.
Фурнье взял трубку.
– Алло… Да, говорит Фурнье… Что? В самом деле? Да, действительно… Да… Уверен, что поедет. Мы сейчас будем.
Положив трубку, он взглянул на Пуаро.
– Объявилась дочь мадам Жизель.
– Что?
– Приехала вступать в права наследницы.
– Откуда приехала?
– Насколько я понял, из Америки. Тибо попросил ее прийти в половине двенадцатого. Он просит нас тоже приехать к нему.
– Да-да, конечно. Немедленно едем… Только оставлю записку мадемуазель Грей.
Взяв лист бумаги, сыщик написал:
Обстоятельства вынуждают меня уехать. Если позвонит месье Жан Дюпон, будьте с ним приветливы. Говорите с ним о чем угодно – о носках, пуговицах, – только не о доисторических гончарных изделиях. Вы ему явно нравитесь, но учтите, он умен!
Au revoir[47],
Эркюль Пуаро– А теперь в путь, друг мой, – сказал он, поднимаясь из-за стола. – Я ждал этого – появления таинственного персонажа, присутствие которого постоянно ощущал. Теперь – в скором времени – я все выясню.
Мэтр Тибо встретил их чрезвычайно радушно. После обмена формальными любезностями адвокат, не теряя времени, завел разговор о наследнице мадам Жизель.
– Вчера я получил письмо, а сегодня молодая леди явилась ко мне лично.
– Сколько лет мадемуазель Морисо?
– Мадемуазель Морисо – точнее, миссис Ричардс, поскольку она замужем, – двадцать четыре года.
– Она предъявила какие-либо документы, удостоверяющие ее личность? – спросил Фурнье.
– Разумеется. – Тибо раскрыл лежавшую на столе папку. – Начнем вот с этого.
Он достал из папки свидетельство о браке, заключенном между Джорджем Леманом и Мари Морисо, жителями Квебека, и датированное 1910 годом. Имелось также свидетельство о рождении Анни Морисо-Леман и еще несколько различных документов.
– Это проливает некоторый свет на молодые годы мадам Жизель, – заметил Фурнье.
Тибо кивнул:
– Насколько я могу судить, Мари Морисо служила бонной или швеей, когда познакомилась с этим Леманом.
– Надо полагать, он оказался мерзавцем, поскольку бросил ее вскоре после свадьбы, и она сменила фамилию на девичью. Дочь попала в Институт Марии в Квебеке, где и воспитывалась. Мари Морисо вскоре уехала из Квебека – думаю, с мужчиной – во Францию. Она откладывала деньги, и со временем у нее скопилась круглая сумма, которую должна была получить дочь по достижении двадцати одного года. В то время Мари Морисо, вне всякого сомнения, вела беспорядочную жизнь и предпочитала воздерживаться от близких отношений с кем бы то ни было.
– Каким образом девушка узнала, что является наследницей?
– Мы поместили объявления в нескольких журналах, и одно из них попалось на глаза директору Института Марии. Она написала или телеграфировала миссис Ричардс, которая находилась в это время в Европе, но собиралась вернуться в Штаты.
– А кто такой этот Ричардс?
– Американец или канадец из Детройта, занимается производством хирургических инструментов.
– Он не сопровождает жену?
– Нет, он остался в Америке.
– Высказала ли она какие-либо предположения о возможных причинах убийства ее матери?
Адвокат покачал головой:
– Она ничего не знает о ней. Хотя директор Института Марии называла ей девичью фамилию матери, она не смогла ее вспомнить.
– Похоже, ее появление на сцене едва ли поспособствует раскрытию убийства, – заметил Фурнье. – Должен признать, что я возлагал на нее надежды, которые не оправдались. По моему мнению, круг подозреваемых сужается до трех человек.
– Четырех, – поправил его Пуаро.
– Думаете, четырех?
– Не я так думаю, а согласно вашей гипотезе, которую вы изложили мне, круг подозреваемых не может ограничиваться тремя лицами.
Неожиданно он сделал резкий жест рукой.
– Два мундштука, курдские трубки и флейта – не забывайте о флейте, друг мой.
Фурнье издал сдавленный звук, но в этот момент распахнулась дверь, и пожилой клерк, шамкая, объявил:
– Леди вернулась.
– Ну вот, – сказал Тибо, – теперь вы сможете увидеть наследницу собственными глазами… Входите, мадам. Разрешите представить вам месье Фурнье из сыскной полиции, который занимается расследованием убийства вашей матери. А это месье Эркюль Пуаро, чье имя, возможно, знакомо вам, который оказывает ему помощь. Мадам Ричардс.
Дочь Жизель представляла собой эффектную темноволосую женщину, одетую очень элегантно, но вместе с тем просто. Она протянула руку каждому из мужчин, пробормотав несколько приличествующих случаю слов.
– Говоря откровенно, месье, я едва ли могу ощущать себя дочерью, поскольку всю свою жизнь фактически была сиротой.
О матери Анжелике – директоре Института Марии, – отвечая на вопрос Фурнье, она отозвалась с большой теплотой.
– По отношению ко мне она всегда была сама доброта.
– Когда вы покинули Институт, мадам?
– В возрасте восемнадцати лет, месье. Я начала зарабатывать себе на жизнь и некоторое время работала маникюршей, затем в ателье. С мужем я познакомилась в Ницце в тот момент, когда он собирался возвращаться в Штаты. Через месяц он приехал по делам в Голландию, и мы поженились в Роттердаме. К сожалению, ему нужно было возвращаться в Канаду, а мне пришлось задержаться, но я собираюсь ехать к нему.
По-французски Анни Ричардс говорила легко и свободно. Она явно была в большей степени француженкой, нежели американкой.
– Как вы узнали о произошедшей трагедии?
– Разумеется, из газет. Но я не знала… точнее, не осознавала, что речь идет о моей матери. Затем, находясь здесь, в Париже, я получила телеграмму от матери Анжелики, в которой та указала адрес мэтра Тибо и девичью фамилию моей матери.
Фурнье задумчиво кивнул.
Они беседовали еще некоторое время, но было уже ясно, что миссис Ричардс вряд ли сможет помочь им в поиске убийцы. Она ничего не знала о личной жизни и деловых отношениях своей матери.
Выяснив название отеля, в котором она остановилась, Пуаро и Фурнье попрощались с ней и вышли из кабинета.
– Вы разочарованы, старина? – спросил Фурнье. – У вас были какие-то идеи в отношении этой девушки? Вы подозревали, что она самозванка? Или все еще подозреваете?
Пуаро покачал головой:
– Нет, я не думаю, что она самозванка. Документы, удостоверяющие ее личность, выглядят достаточно убедительно. Однако странное дело… У меня такое чувство, будто я видел ее прежде – или же она напоминает мне кого-то…
Фурнье посмотрел на него с любопытством.
– Мне кажется, вас все время интересовала пропавшая дочь.
– Естественно, – сказал Пуаро, подняв брови. – Из всех, кто мог извлечь выгоду из смерти Жизель, эта молодая женщина извлекает самую большую и самую осязаемую выгоду – в наличных деньгах.
– Все так, но что нам это дает?
Несколько минут Пуаро молчал, приводя в порядок свои мысли.
– Друг мой, – сказал он наконец, – эта девушка наследует большое состояние. Стоит ли удивляться тому, что я с самого начала размышлял о ее возможной причастности к преступлению? На борту самолета находились три женщины. Одна из них, мисс Венеция Керр, происходит из известной, родовитой семьи. А остальные две? С того самого момента, когда Элиза Грандье высказала предположение, что отцом дочери мадам Жизель является англичанин, я постоянно помнил о том, что одна из двух других женщин может оказаться этой самой дочерью. Обе более или менее подходят по возрасту. Леди Хорбери до замужества была хористкой, и происхождение ее неизвестно, поскольку она пользовалась сценическим именем. Мисс Грей, по ее собственным словам, выросла сиротой.
