другом, кроме нее, кажется, не думал. Будучи довольно сухопарым, если не сказать худым, Климов обладал завидным аппетитом, и испортить его, кажется, ничто не могло.
«Вот же толстокожее создание, — с некоторым раздражением подумала я. — Ничто ему ни по чем. Ест и не подавится».
А мне от моих невеселых мыслей есть неожиданно совершенно расхотелось.
Я вяло поковыряла вилкой в овощном салате, съела несколько ложек тортильи и, отодвинув от себя тарелку со свининой по-бургундски, решила ограничиться на сегодня апельсиновым соком. Пить я еще могла.
Лялька же в отличие от меня ела с аппетитом и много. Она вообще пребывала в хорошем настроении и даже пыталась шутить. Правда, шутки ее зачастую оставались без внимания, потому что я все время пребывала в раздумьях, Кутузов после «отъезда» Аллочки вообще был не в настроении, а Альбина то и дело отвлекалась на шутки моего неугомонного братца Севы, который хоть и знал, что на корабле произошли два убийства, но поскольку сам лично трупов не видел, то и настроение его было вполне оптимистичным. Он по своему обыкновению беспрерывно рассказывал какие-то байки, шутил, подсмеивался над Фирой и вообще был душой компании.
Отец, подавленный всем произошедшим, да к тому же еще расстроенный приездом Поля Ардана, хоть и держал себя в руках и даже, можно сказать, хорохорился перед мамочкой, делая вид, что ему все ни по чем, на самом же деле заметно скис и во время обеда по большей части молчал, что, естественно, не ускользнуло от внимания гостей.
А поскольку Борьки — нашего гостеприимного хозяина — сейчас с нами не было, то спасибо Севе, что он своими шутками-прибаутками сумел разрядить обстановку и создать всем хорошее настроение. Более того, всем так понравились Севины анекдоты, что после одного из них, а именно после анекдота про всемирно известного оперного баса Шаляпина, академику Прилугину вдруг пришла в голову идея организовать после ужина вечер русского романса.
«Вот только песен нам теперь и не хватает, — с досадой подумала я. — И кой черт дернул Севку рассказывать всем этот дурацкий анекдот? Доплыли бы уж как-нибудь тихо-мирно до Москвы без песен и плясок. А теперь вот опять придется с гостями хороводы водить».
И это при том, что настроение у меня было, надо сказать, совсем не хороводное. Да и вообще, чтобы живой до Москвы добраться, лучше всего не хороводы водить, а запереться в своей каюте и пересидеть там тихо до самого Южного порта.
Однако делать было нечего. Уж коли наприглашали гостей, так надо было их развлекать. А значит, хочешь-не хочешь, а пой.
Для участия в песнопениях было решено откомандировать Ляльку. Она хоть и не большой мастер в этом деле и вообще ни одной песни до конца не знает, но зато у нее крепкая нервная система, и она сама вызвалась принять удар на себя. Молодец!
Вечером, когда стемнело, мы с Димкой прогуливались по палубе и обменивались своими соображениями относительно того, кому все-таки из обитателей яхты больше всего подходит роль серийного убийцы? Мы рассматривали все мало-мальски подходящие кандидатуры, но ничего дельного у нас из этого не выходило. Нам было не понятно, кому понадобилось убивать двух совершенно незнакомых между собой женщин, да еще при этом пытаться укокошить и меня.
— А ведь наверняка кто-то что-то видел или что-то слышал, — рассуждала я. — «Пирамида» не такая уж большая яхта, чтобы можно было затеряться на ней, как на океанском лайнере. — Здесь все друг у друга на виду, все друг друга видят. И может, кто-то видел или слышал что-то необычное, но не придал этому значения. И если бы мы знали, кто это, и могли бы его об этом расспросить... — Я на минуту задумалась и вспомнила про вездесущую Евгению Матвеевну. — Послушай, — повернулась я к Димке, — а может...
И тут до нас донесся одуряюще сладковатый запах духов мадам Соламатиной. Она еще только вырулила из-за поворота, а мы уже учуяли ее по неповторимому шлейфу жуткого парфюма.
«Хорошо, что она пользуется такими ядовитыми духами, — подумала я. — Уже по одному этому запаху можно заранее узнать о ее приближении».
Димка ухватился за мой локоть и сделал знак замолчать.
— На ловца и зверь бежит, — одними губами прошептал он. — Вот кто все видит и все слышит, и сейчас мы с ней побеседуем. Как зовут старушку?
— Евгения Матвеевна. Но какая же она старушка? Ей небось еще и шестидесяти нет.
Впрочем, мадам Соламатина действительно выглядела неважно. Ожирение третьей степени, жуткая химия на обесцвеченных волосах и, что самое ужасное, — усы. Да-да, самые настоящие усы над верхней губой. И уж если выбирать, то лучше бы она их обесцветила, в смысле усы, а не жалкие свои перья на голове.
— Евгения Матвеевна! — Димка подождал, когда профессорша поравняется с нами и, пристроившись рядом, взял толстуху под локоток. — А какой романс вы приготовили к сегодняшнему вечеру? Вы любите Вертинского?
Евгения Матвеевна, польщенная Димкиным вниманием, остановилась и развернулась к нему всем своим широким корпусом.
— Муж обожает старинные романсы, — жеманно ответила она. — Может слушать их часами. А я — нет. Мне это как-то не нравится. Наверно, у меня нет слуха.
Услышав такое заявление, я внутренне хмыкнула. Это у нее-то нет слуха! Ну уж это вы, уважаемая Евгения Матвеевна, извините, врете. Слух у вас есть и очень даже хороший. Иначе как бы вы все время подслушивали?
Я слегка оттерла Димку плечом и вклинилась между ним и профессоршей.
— А давайте проверим, есть у вас слух или нет, — предложила я. — Вы ведь на нижнем этаже живете, ведь правда?
— Да, — ответила Соламатина, — на нижнем, там же, где и вы.
«Ну с профессоршей мы, кажется, в точку попали, — обрадовалась я. — Просто Шерлок Холмс в юбке. Все видит, все примечает, не то, что я, растяпа. До сих пор не выучила, кто где живет».
— Тогда помогите нам разрешить один вопрос.
— Какой?
Профессорша обрадовалась, что кто-то нуждается в ее помощи и всем своим видом выразила полную готовность ее оказать.
— Вы представляете, — начала я, — всю прошлую ночь кто-то беспрерывно ходил по коридору. И вот Дмитрий, — я указала на стоящего рядом Димку, — утверждает, будто бы это я ходила туда-сюда и не давала никому спать. Вы представляете?
Евгения Матвеевна усмехнулась.
