Я уничтожала написанное страницами (компьютер тоже краснеет), забивала пробелы новыми, опять уничтожала, курила без меры, пила кофе смертельными дозами… И к полуночи наконец стало вызревать стоящее — так мне казалось. Сюжет смертоубийства обретал ясность, персонажи — характеры. Диалоги будущих жертв вплетались в канву, и даже психологический портрет маньяка не вызывал недоуменных «авторских» ворчаний…
А потом я услышала диалог. Обрывки слов, пробивающиеся сквозь дождь и порывы ветра. Голоса — мужской и женский… Диалог не вписывался в канву, он мешал, он был чужеродным образованием — ненужным и досадным; вроде тромба на ноге жены Постоялова… Я пыталась избавиться от него, стряхнуть, как лапшу с ушей — он был бессмыслен, но не получалось. Кончилось тем, что я съежилась от холода, бросила взгляд на открытую форточку — и очнулась! Голоса родились не в моем воображении…
Я прислушалась… Завывал ветер, стучали капли по стеклу — голосов не было, смолкли. К сожалению, я не чувствовала страха. Вырвалась из плена писанины и стала внимательно слушать. Нет, ей-богу, это не мансарда, это коллектор какой-то посторонних звуков… Как хочешь, так и понимай.
Голоса не повторялись. О них знал, похоже, только ветер. Интересно, что там происходило? Как любую нормальную бабу, меня обуяло любопытство. «А ну цыц! — включился ограничитель в голове. — Этого еще не хватало. Мало нам приключений?» Видимо, мне было мало приключений. Я стояла и слушала. Дождь за окном усилился. Если там что-то и происходило, то не для посторонних ушей. Пойду от мамы гляну, решила я и на цыпочках направилась к лестнице. «Эй, куда?! — взвыл в черепе ограничитель. — А ну на месте стой!..» — «Куда-куда, — отмахнулась я. — К ведру, конечно; с таким потреблением кофе мне нужно присаживаться на него каждый час»… На первом этаже было темно как в могильнике. Я на ощупь нашла мамину комнату, продралась сквозь всевозможные хозяйственные штучки и сплющила нос о стекло.
Окно выходило практически на калитку. Дождь стоял стеной. Но это только на первый взгляд. На второй и последующие — стена отступала и обрисовывались деревья. За ними — фрагменты домов и даже угол трансформаторной будки. Из живых существ там, кажется, никого не было. Во всяком случае, я не заметила.
«Ты трусиха, — подумала я. — Тебе жить в этом доме еще долгую неделю. И каждый день ты будешь трястись от ужаса, а потом выдумывать трупы и страсти, которых быть не может! Иди и положи конец непотребству! Пройдись по Облепиховой! Сверни на Виноградную! Убедись, что твои страхи высосаны из пальца, устыдись и покайся. А потом садись за работу, и пусть ничто тебя не омрачит!..»
Яволь, барыня. Я натянула пуховик, влезла в сапоги, забрала со столика в прихожей фонарик и открыла дверь… Ураган чуть не сорвал ее с петель. Хлопнул о стену веранды и бросил мне навстречу! Я отшатнулась. Это было страшно, но не смертельно. Подняв капюшон и придерживая дверь, я вышла в ночь. Заперла замок на один оборот — больше не стоило. Спустилась с крыльца, добрела до калитки. Страх атрофировался, как больная конечность. Что и поощрило меня выйти за ограду. Поиск свежих впечатлений — что актуальнее для сочинительницы! К черту проливной дождь!.. Я повернула направо — никто меня не остановил. Безлюдье. Дошла до особняка покойного г-на Рихтера — развернулась, потрюхала обратно. Добегу до трансформаторной будки и обратно, в дом, — греться у камина, который создан дарить тепло…
Добежала. У трансформаторной будки лежал человек.
Как сказал один из мудрых, надеяться надо на лучшее, а плохое само придет. И обеспечит тебя неприятностями по самую тыковку.
Я могла, конечно, убежать, но разве так поступают правильные девушки? А вдруг человеку плохо? Я подошла и осветила его лицо.
Из темноты проступили блестящие вытаращенные глаза. Искореженный гримасой рот, заполненный водой… Я отшатнулась. Выронила фонарь.
Действительно, ему плохо…
Бытует поверье, будто бабы как огня боятся мышей и трупов. И при каждом столкновении с последними разражаются пронзительными визгами (норовя при этом запрыгнуть на табурет). Не скажу за всю Одессу, но у меня на это дело свой взгляд. По крайней мере, в студенческие годы, подбирая за комбайном картошку, я не всегда орала, принимая мышку-полевку за клубень.
Вот и сейчас в меня точно кляп всунули. Я сдавленно хрипнула, попятилась, споткнулась, кое-как докондыляла до калитки, втерлась на свою территорию… А дальше пошло кусками. Видимо, перешла на автоматический режим. Неслась по дорожке, доламывая георгины, гремела ключом, засовом, потом на ощупь взбиралась по лестнице, обдирая колени. Мучительно долго искала мобильник, лежащий посреди стола, вспоминала телефон милиции (Ноль один? Ноль три?) Как в тумане… Я что-то орала про незнакомого мужчину, который склеил ласты у будки с электричеством, и очень раздражалась, когда терпеливые мужи пытались мне втолковать о существовании в этом городе как минимум десяти тысяч будок с электричеством! Я орала о пересечении Облепиховой улицы и Волчьего тупика, а у меня резонно интересовались, не издеваюсь ли я? Ну нет, понимаешь, в нашем полуторамиллионном городе таких улиц!.. Потом меня попросили начать все сызнова — и желательно поспокойнее. Сообщить свой адрес, данные, род занятий. Кто над кем издевался, непонятно… Бледно помню, какую ахинею я несла, но основные свои координаты, кажется, сообщила. На вопрос, чем занимаюсь, простонала: «Вышиваю крестиком, вяжу ноликом…» — и швырнула трубку на кровать.
Но на этом удовольствия не закончились. Во входную дверь яростно забарабанили.
— Кто?! — завизжала я с лестницы и осеклась. В ушах зафонило — звонче некуда… Я села на ступеньки. Голова понеслась прочь — не схватись я за перила, от души бы крякнулась.
В дверь продолжали стучать — злобно, настойчиво.
— Кто?.. — шептала я, не слыша своего голоса. — Кто там?.. Почему не отвечаете?
Не могла милиция приехать за десять секунд. За это время даже архангел Гавриил не приехал бы. Да и не стали бы они молчать…
Я зажала уши, сидела, раскачиваясь, верно сходя с ума. Железный грохот отдавался в черепе, я шептала: «Кто там?.. Кто там?..» — а мне в ответ лилось из подсознания — разными голосами, со всех сторон: «Открой, Лидунька, ты же умничка, все понимаешь, время пришло…» — «Открой, Лидочек, не стыдись, это не будет больно, вот увидишь. Зачем нам ссориться?» — «Лидия Сергеевна, вы же взрослый человек, давайте оставим эти детские игры, они не доведут нас до добра…»
Как ползла в кровать и где была в это время моя голова, я не помню. Я укуталась в свои множественные одеяла, зарыла голову… Неужели отключилась?
Вскинулась — в совершенно ясном уме и здравой памяти. Матово горел торшер — почему не выключила?.. В дверь барабанили! Боже!!!
Какое счастье, что у меня всюду решетки!
— Лидия Сергеевна? — глуховато кричал с улицы мужской голос. — Откройте, это милиция!
Часы показывали 12.45. За окном продолжалась ночь…
Я включила на кухне свет. Поколебавшись, отогнула шторину. Мужская физиономия оказалась аккурат напротив моей. Не разделяй нас решетка, ох как бы я психанула…
— Открывайте… — талдычила физиономия. — Сколько можно ждать?.. Из милиции мы, уголовный розыск…
— Покажите удостоверение! — прокричала я. Мы тоже грамотные. «Мышеловку» Агаты Кристи читали.
Он прижал к стеклу корочки, потом, чертыхнувшись, развернул их и опять прижал. Черт меня побери, если я что-то могла прочесть. Сунь их мне под нос — все равно бы не прочла.
— Ладно, входите. — Я навалилась на засов.
В дачу вломились двое. Один повыше — в дождевике, другой пониже — в брезентовом плаще с капюшоном. Мокрые — как из моря вышли.
Высокий споткнулся о ведро. Второй гыгыкнул. Я смутилась.
— Здравствуйте, — сказал высокий, оголяя голову. У него оказалась нормальная человеческая голова — со слипшимися волосами и злая. Но не такая наглая, как у второго.
— Вы слишком быстро, — простучала я зубами.
— Ей не нравится, — нахально заявил второй, бесцеремонно разглядывая мои апартаменты.
— Работа такая, — пояснил первый, — уточняем сразу: вы гражданка Косичкина, Лидия Сергеевна. Звонили в милицию по поводу убийства.
— Ко мне еще ломились, — жалобно поведала я. — Чуть дверь не вышибли…
— Капитан Верест, — представился высокий, — а это сержант Борзых.
— Очень похоже, — прошептала я.
К сожалению, они услышали.
— Нет, не нравится мне это дело, — определился сержант. — И свидетельница грубая.
А я не девочка, чтобы нравиться. С них уже текло на мой пол — как из брандспойта.
— Это второстепенно, — бросил капитан. — Я тоже не испытываю к этой испуганной особе неясных чувств и вряд ли испытаю в дальнейшем. Ей не удастся заморочить нам голову. Итак, гражданочка, вы обнаружили труп…
