Дэвид Хьюсон - Седьмое таинство

В ПРОШЛОМ

Алессио Браманте — школьник

Джорджио Браманте — его отец, археолог

Лео Фальконе — начальник отдела полиции

Артуро Мессина — комиссар полиции, начальник Лео Фальконе

Лудо Торкья, Тони Ла Марка, Дино Абати, Сандро Виньола, Рауль Белуччи, Андреа Гуэрино — студенты Джорджио Браманте

В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

Дино Абати — бездомный

Рафаэла Арканджело — подруга Лео Фальконе

Орнелла ди Бенедетто — смотрительница церкви Успения Святой Марии

Беатрис Браманте — бывшая жена Джорджио, мать Алессио

Сильвио ди Капуа — помощник Терезы Лупо

Ник Коста — детектив, агент римской полиции

Кристиано — биолог, специалист по первичноротым беспозвоночным (червям)

Эмили Дикон — подруга Ника Косты

Лео Фальконе — начальник отдела полиции, начальник Ника Косты и Джанни Перони

Пино Габриэлли — смотритель Малого музея чистилища

Лоренцо Лотто — аристократ с левацкими взглядами, владелец газеты

Тереза Лупо — главный патологоанатом

Артуро Мессина — отец Бруно, в свое время с позором уволенный из полиции

Бруно Мессина — комиссар полиции, начальник Лео Фальконе

Джанни Перони — агент полиции, друг Лео Фальконе

Роза Прабакаран — младший агент полиции

Принцивалли — начальник отдела полиции

Джудит Тернхаус — археолог

Энцо Уччелло — уголовник, освободившийся после отсидки

Мальчик стоял там, где обычно останавливался в этот утренний час, — на площади Рыцарей Мальтийского Ордена, в самой верхней точке Авентинского холма[1], недалеко от дома. Алессио Браманте был в новеньких очках, полученных вчера в качестве подарка на день рождения, и именно сквозь них он пялился в тайную замочную скважину, пытаясь понять, что открылось его взгляду.

Площадь располагалась всего в паре минут ходьбы от парадной двери его дома и на таком же расстоянии от начальной школы имени Святой Цецилии, так что этот поход он совершал ежедневно вместе с отцом — человеком строгим и серьезным, который потом возвращался тем же маршрутом, а затем шел в университет. Обычный утренний маршрут был теперь настолько знаком Алессио, что он мог проделать его с закрытыми глазами.

Мальчику очень нравилась эта площадь, она всегда казалась ему словно вышедшей из волшебной сказки и не имеющей никакого отношения к Авентино — холму, где обитают обычные мужчины и женщины, которых встречаешь повседневно.

Вдоль белых стен с египетскими обелисками и гербами великих и известных родов росли пальмы и огромные сосны. Творение знаменитого мастера Пиранези[2] — так рассказывал отец, — который, подобно всем великим римским мастерам прошлого, был столь же прекрасным архитектором, сколь и выдающимся рисовальщиком.

Алессио очень хотелось бы встретиться с Пиранези лично. У него сложилось выпуклое представление об этом человеке: высокий и сухопарый, всегда погруженный в задумчивость, с темной кожей и пронзительным взглядом, с тоненькими нафабренными усиками, которые лежат на губе как нарисованные. Большой выдумщик и забавник, прямо-таки клоун, он заставлял людей смеяться, играя образами разных предметов. Мальчик уже решил, что, когда вырастет, станет устраивать на этой площади представления и сам будет их вести, одетый, так же как отец, в строгий темный костюм. В представлениях будут участвовать слоны и небольшая процессия актеров, одетых в костюмы комедия дель арте[3], танцующих и жонглирующих шарами и булавами под веселую музыку маленького оркестрика медных духовых.

Все это случится потом, в какой-то момент, в сером месте, именуемом будущим, которое проявляет себя понемногу, день за днем. Так из всепоглощающих туманов, что иной раз окутывают Авентино зимой, появляется нечто, превращая его в мир привидений, совершенно незнакомый, полный тайных, ускользающих звуков и невидимых существ.

В таком тумане и слон может спрятаться, думал фантазер. Или тигр. Или еще какой-нибудь зверь, какого никто не смог бы выдумать — кроме, конечно же, Пиранези в один из самых мрачных моментов его вдохновения. И тут мечтатель вспомнил, что сказал отец всего несколько дней назад — правда, не слишком сердито. Не так уж и сердито.

«Чрезмерно развитое воображение никому еще не приносило пользы».

Да никому это и не нужно в такой день, совершенно не нужно. Середина июня, великолепное теплое и солнечное утро, и пока еще не заметно ни малейших намеков на ту адскую жару, которая обрушится с чистого и ясного неба еще до наступления августа. В этот момент в мечтах Браманте еще оставалось место для одного-единственного чуда, которое он всегда настоятельно желал увидеть перед тем, как войти в школу Святой Цецилии и приступить к занятиям.

— Алессио! — вновь позвал отец, чуть более строгим голосом.

Он понимал, о чем сейчас думает родитель. Ну конечно, ему уже семь, для своего возраста он очень высок и силен и уже слишком большой для подобных игр. И к тому же несколько — как это сказал отец? — своеволен и упрям.

Придумщик уже не помнил, когда отец впервые показал ему эту замочную скважину, но уже тогда сразу понял, что это их общая тайна. Время от времени к зеленой двери подходили другие люди и тоже заглядывали в щель. Иногда на улице останавливалось такси, из него на минутку выскакивали несколько ошалелых, бестолковых туристов, и дальнейшее казалось Алессио сущим грехом. Он считал, что это своего рода интимный ритуал, о котором известно лишь немногим, тем, кто жил на Авентинском холме, и о котором не следует говорить никому.

Чудо следовало искать на той стороне площади, ближе к реке, в белой мраморной сторожке при воротах, изукрашенной и забавной, одной из любимых придумок, как мальчик был уверен, того самого человека с усиками, который по-прежнему жил в его мыслях. Верхняя часть строения увита плющом, который спускался на четыре окна, заложенных камнем. «Слепые» — так их назвал Джорджио Браманте, любивший архитектуру и разбиравшийся в технике строительства. Теперь, став постарше, Алессио понимал, что здание по стилю очень напоминает мавзолеи, которые показывал отец, когда они вместе отправлялись на археологические раскопки и выставки, проводившиеся по всему городу. Отличие состояло в том, что здесь и мелась тяжелая двустворчатая дверь, старая и мощная, довольно обшарпанная и рассохшаяся. Сооружение, казалось, шепотом твердо сообщало всем: держись подальше.

Мавзолеи предназначались для мертвых, а мертвым не нужны двери, которые без конца открываются и закрываются. А это здание, как объяснил отец, стояло у входа в сад при дворце великого магистра мальтийских рыцарей, главы древнего и почетного ордена, членов которого можно найти по всему миру. Некоторые из них, преодолев силу обстоятельств, время от времени совершали паломничество в это место.

Фантазер по-прежнему хорошо помнил, как впервые услышал о рыцарях, живших неподалеку. В ту ночь он долго лежал в постели без сна, воображая, что слышит ржание их коней, доносимое теплым ветерком, или звон мечей по доспехам, когда они сходятся в поединке на тайном турнире в саду по ту сторону площади, созданной Пиранези. Может, они берут к себе мальчиков и делают из них пажей, будущих рыцарей? А круглый стол у них есть? Приносят ли они клятву на крови — обряд, который объединяет их в молчаливое, вечное братство? Есть ли у них книга, в которую записывают все добрые дела на тайном языке, недоступном для посторонних?

Даже теперь Алессио не имел ответов на эти вопросы. В сторожку почти никто не заходил. Мечтатель давно уже перестал за ней следить. Может, крестоносцы выходят лишь в темноте, когда он лежит в постели без сна, размышляя и гадая, что он такого натворил, что его без всякой причины изгнали из мира живых?

Рядом со сторожкой почти всегда стояла машина карабинеров[4], в ней сидели двое скучающих жандармов, которые нарочито внимательно осматривали всех любопытствующих, желая убедиться, что никто не проявляет чрезмерного любопытства. Это несколько принижало величие рыцарей. Было затруднительно представить себе, что Мальтийскому ордену, этому воплощению истинного рыцарства, нужны люди в мундирах, вооруженные пистолетами, чтобы охранять двери в их великолепный дворец.