что не придется далеко идти.
— А кто к ней пойдет за ноутбуком? Ты?
— Ну а кто еще?
— А что если она тебя как-нибудь увидит здесь снова?
— Послушай мой совет, — толстяк грузно и не с первой попытки поднялся с кресла. — Ты в детстве играл в компьютерные игры?
— Да, было дело, — вспомнил Дик. Играл он в основном ранним утром, вместо первых двух уроков в школе, сразу, как мать захлопнет за собой дверь в квартиру. Отец уходил раньше нее. В остальное же время ему запрещали играть по самым разным причинам. Со временем, точнее говоря, с взрослением младшего брата Леона, родители, конечно, стали относиться к игромании куда снисходительнее, но и Дик к тому моменту уже съехал от них, и ему было далеко не до игр и прочих развлечений. Чего нельзя было сказать про брата.
— Когда запускалась установочная программа твоих игрушек, она была на весь экран?
— Вроде того.
— Программа рекомендовала закрыть все другие активные приложения?
— Да.
— Выйти из интернета?
— Да.
— Завершить все побочные процессы?
Дик кивнул, не понимая, к чему ведет толстяк. Тот на него вкрадчиво посмотрел.
— Ты это делал?
— Конечно.
— Так почему не делаешь сейчас?
Дик непонимающе развел руками.
— Я уже давно как не играю.
— Твоя цель — содержимое мыслей Жаклин, — Чип встал у пыльного зеркала, стянул кепку и бросил критический взгляд на свои рыжие вихры. — Так что не надо забивать свой кэш всем остальным, что к ней не относится.
Толстяк спрятал свой план Б под футболку, чуть пригладил шевелюру и пошел наверх, к Патриссии. Переборов искушение подслушать их разговор на лестнице, Дик осмотрелся.
Осматриваться здесь смысла не было. Квартира практически пуста. Не было ничего, за исключением самого необходимого, да и то еле удовлетворяло пригодный для проживания минимум. Софа была единственной, маленькой и неудобной, вдвоем на ней не лечь. Вздохнув, Дик скромно расстелил себе одеяло на полу, в углу гостиной.
Телефон на подоконнике завибрировал. Звонил Леон, брат Дика.
— Чего тебе?
— Мать снова экстренно отвезли в больницу, — угрюмо сказал брат.
Дик какое-то время помолчал, справляясь с чувствами.
— Давно отвезли?
— Утром сегодня.
— Почему я это узнаю только сейчас?! — рявкнул он.
— Мне то откуда знать? Я думал, ты уже в курсе, пока не спросил у бати, навещал ты ее уже или нет.
— А он что?
— Сказал, что у него еще пока не было времени тебе сказать. Вот я и звоню сейчас.
— Не было времени, — пролепетал Дик. — Почему он так со мной всегда…
— Батя запарывается на работе, он сидел со мной и носом клевал… Кончай уже на него наезжать.
— Но ты сам тогда от кого это узнал?
Леон замялся с ответом.
— Мог бы и сам матери звонить, интересоваться там, как у нее дела, — наконец зло выплюнул он. — Честно говоря, я не хотел тебе набирать… Не был уверен, что тебе есть до этого дело…
— Пошел ты, — крикнул Дик, но брат уже бросил трубку.
С Леоном они не ладили с самого его рождения. На момент, когда он появился на свет, Дику уже было девять лет, и именно тогда он впервые испытал это самое омерзительное чувство на свете — чувство, что тебя обманывают, но ты никак не можешь это доказать.
С самых первых пеленок Леона он стал замечать, что тому уделяют внимания куда больше, чем когда-либо ему. Все это отрицали и смеялись, говоря, что он же младенец, ему нельзя не уделять внимание, он без него не сможет выжить. Мол, когда Дик был грудным ребенком, за ним точно так же ухаживали, просто он этого не помнит.
И все же для маленького Дика стало настоящим открытием, что отец, оказывается, может быть чутким и неравнодушным… и таким… Воодушевленным. Это казалось настолько непривычным, невозможным, не свойственным этому человеку, что даже девятилетний заподозрил фальшь.
— Почему он с ним такой добрый? — спрашивал у мамы Дик. — Он хочет съесть его, как койот Бугги-Вугги девочку Полли?
— Что ты, Дикки, это же твой братик, — отвечала счастливая Долорес, — папа любит его, зачем ему его есть?
— Он притворяется добрым, как Бугги-Вугги, — твердил свое Дик, подозрительно поглядывая на Питера, что сюсюкался с младенцем. Но мать только смеялась. И отец посмеивался, когда узнал. Но глаза его не смеялись. Они никогда не смеялись, эти две пристальные черные точки. Никогда только ему. Это стало ясно позже, когда младенца так и не съели, а новоявленная теплота и участливость отца стала сменяться на холод и отстраненность к Дику, подобно контрастному душу.
— Леон ведет себя хорошо, а ты нет, — объясняла мать. — А вообще хватит выдумывать Дикки. Папа любит вас одинаково. Просто ты плохо себя ведешь.
Спорить тут было глупо. Успеваемость в колледже у Дика была низкой, учителя на него вечно жаловались. Леона он шпынял от зависти за спинами родителей, а у того как только прорезались первые зубы, первым стало не слово мама, а ябеда на Дика.
— Он, — кричал ребенок, разбрызгивая кашу ложкой. — Он.
Очевидно было, что пол заляпал кашей сам Леон, но отец с чего-то решил, что на это его вдохновил Дик. Младший брат хохотал над отцовской затрещиной, которую получил Дик и с тех пор делал все возможное, чтобы это зрелище повторилось.
— Это хлам, — крикнул Чип, ввалившись в прихожую. Подмышкой у него был черный ноутбук, с плеча свисало перемотанное изолентой зарядное устройство. — В фирме перед ней бы развели руками и предложили разве что менять ядро, плату… Винчестер стрекочет, как заросшая трава у речки. Да там уже все превратилось в труху, я это носом чую. Проще новый купить. Так что ей еще повезло, что мы на нее вышли. Кроме меня его больше никто не сможет починить.
— У меня нет инструментов, — предупредил Дик. — Хотя молоток где-то был.
— Мне понадобятся лампочки, — толстяк кивнул в сторону люстры.
— Зачем?
— Нити
