– Мы отстроим ее заново. Мы построили ее собственными руками, чтобы увековечить событие, о котором говорится на табличке этого памятника. Мы думали, если правительство имеет право поставить этот памятник, то мы тоже имеем на это право. Церковь – наш памятник. Знаете, хроникер из «Нью-Йорк Глоуб» не захотел даже разговаривать с этими ворами и мошенниками из Чикаго. Он-то разберется, кто настоящие индейцы. И что они чувствуют.
– Зачем вам отстраивать церковь заново? Хотите, помогу вам взять Денниса Пети голыми руками?
Когда хозяин услыхал слова «голыми руками», его глаза загорелись.
– А не сможешь добыть для нас эту взбалмошную сучку, из-за которой вышел весь сыр-бор? Сочинительницу книжки? Как ее... Горящую Планету?
– Горящую Звезду? Косгроув. Линн Косгроув.
– Да.
– Согласен. В том случае, если вы не будете взрывать собственную церковь.
– Даю час времени. От силы полтора, – сказал хозяин. – А лучше бы пять минут.
– Не могу. Мне нужно время, – ответил Римо.
– Вот если бы они гадили в вашей церкви..., – сказал хозяин. – Что вы, белые, знаете о наших чувствах? Вы приходите на нашу землю и оскверняете ее. Вы оставляете нам клочки, и когда мы на них что-нибудь строим, вы приходите и смешиваете все с грязью.
– Только не я, – заметил Римо. – А Партия Революционных Индейцев.
– Да. Индейцев... Ха! Это земли Апова. Разве французы позволят немцам взять и разрушить Нотр-Дам только потому, что немцы тоже белые? Почему же мы, Апова, должны мириться с тем, что эти паршивые полукровки с разрисованными лицами стреляют наших коров?
– Не должны, – сказал Римо. – Обещаю, что через день они будут в ваших руках. А где же гаубица?
– Не твое дело, бледнолицый. Но я сдержу свое слово. До послезавтрашнего утра. Даже больше, чем день. Это наш подарок тебе.
– Послезавтрашнее утро... Ладно. Кого мне тогда спросить?
– Мое имя по документам Уэйн Рэмидж Хендерсон Хаббард Мэйсон Вудлиф Келли Брандт.
– А как тебя обычно называют?
– А не будешь смеяться?
– Я же не смеялся над тем именем?
– Меня зовут: Тот, Кто Ходит Ночью, Как Пума.
– А его помнят хоть несколько твоих друзей?
– А как зовут тебя, великий охотник? – с вызовом спросил Брандт.
– Римо.
Тот, Кто Ходит Ночью, Как Пума подозвал людей посмеяться над забавным именем. Вволю навеселившись, они нагрузили машину свежезамороженными обедами, консервами из креветок в собственном соку, сладостями и лимонадом.
– Хорошо. Вот наш буйвол, – сказала Горящая Звезда, когда к ней возвратился голос и она увидела, что в грузовик складывают продукты. Римо стукнул ее так же, как в прошлый раз, и она умолкал.
Он подъехал к оцеплению у церкви, но не смог найти свой полицейский значок. Со словами «Федеральный отдел юстиции Соединенных Штатов» он показал вместо него кусочек целлофана.
– Да это же просто обертка! – воскликнул парнишка-полицейский в темно-синей бейсболке с карабином. На бейсболке красовался американский орел.
– Не всякий план безупречен, – заметил Римо, выхватив карабин, отвесил пареньку увесистую затрещину, и поехал к церкви мимо памятника. Как раз вовремя: к Линн Косгроув вернулся голос, и она запела песню о храбром охотнике, возвращающемся домой с убитым буйволом.
Мастер Синанджу пробрался в Вундед-Элк совсем иначе. Когда наступила ночь, он облачился в черное кимоно и объявил Ван Рикеру, что им пора.
Странный белый человек был одет в костюм, отражающий свет, – химическое волокно, широко распространенное на Западе. Он взял с собой забавную метелку, с помощью которой мог предсказывать, случится катастрофа, или нет. Странные люди, эти американцы: сотворить оружие, представляющее большую опасность для них самих, нежели для их врагов, думал Чиун. Но он молчал, потому что даже он и вся многовековая мудрость не могли помешать дуракам уничтожить самих себя.
– Ты должен переодеться, – сказал Чиун.
– Не могу, отец, – ответил генерал Ван Рикер. – Этот костюм – защита от радиации.
– А зачем мертвецу защита от радиации? – спросил Чиун.
– Послушай, отец, я глубоко уважаю древние традиции и все такое прочее, но у меня нет времени отгадывать загадки. Пошли!
Вежливо кивнув, Чиун последовал за белым человеком мимо автомобилей по дороге в темноту. Когда они шли рядом с грязной сточной канавой, Чиун столкнул Ван Рикера прямо в воду, после чего вспрыгнул на него и, перекатывая, словно бревно, извалял в грязи.
Выплевывая грязь, Ван Рикер заорал:
– Зачем ты это сделал? Зачем? Пригласил с собой и столкнул в канаву?
– Ты хочешь жить?
– Да, черт возьми! Но не в канаве же!
– Конечно, – вздохнул Чиун. Как бы объяснить попроще этому великому американскому ученому и генералу... Чиун подумал: какую притчу ему рассказать, чтобы он понял. Притчу, понятную даже ребенку.
Ван Рикер выбрался из канавы задыхаясь и отплевываясь.
– Когда-то давно, – сказал Чиун, – жил-был нежный цветок лотоса, красота которого славилась повсюду...
– Ради Бога, брось эту древнюю ерунду. Почему ты столкнул меня в канаву?
Вежливый человек непременно найдет дорогу к взаимопонимаю, подумал Чиун. Поэтому он попробовал объяснить иначе.
– Если бы мы поехали к церкви и к памятнику на машине, нас бы остановили. Все машины останавливают.
Ван Рикер кивнул.
– Видишь ли, плывущее в небесах утро...
– Нет-нет, только не это! Раньше было понятнее. Итак: почему канава?
– Потому что твой костюм светится, словно маяк в ночи.
– Почему же ты просто не попросил меня переодеться вместо того, чтобы спихивать в канаву?
– Я просил.
– Но ты не объяснил, для чего это нужно.
– Человек может сомневаться, что наперсток вмещает целое озеро. Лучше сразу поверить во что-либо, чем спрашивать почему.
– Ну хорошо, хорошо.
Оказавшись в трехстах ярдах от огней оцепления, Чиун велел подопечному спуститься в канаву слева от дороги, и они, нагнувшись, стали пробираться вперед. Некоторое время они шли по хрустящему гравию, пока Чиун не велел Ван Рикеру остановиться.
– Я не устал, – сказал Ван Рикер.
– Остановись и отдохни. Ты неправильно дышишь.
На этот раз Ван Рикер не спорил. Он остановился.
Он посмотрел на ночное небо, на звезды и ощутил свое ничтожество перед огромной Вселенной. Даже «Кассандра» не будет заметна там, среди звезд.
– Изумительно, – сказал он. – Но как можно восхищаться таким зловещим великолепием?
– Я одобряю подобные чувства, – заметил Чиун, несколько удивленный тем, что этот чудаковатый парень, которого он ничему не учил, понимает так много.
– Глава вашей организации тогда, в ангаре, сказал, что ты самый искусный убийца в мире, – сказал Ван Рикер, чтобы как-то заполнить паузу.
– Смит – не глава нашей организации. Глава моей организации – я сам. То, что он говорит – глупость.
– Почему?
– Если он не самый искусный убийца-ассасин или хотя бы просто искусный, какое право он имеет так говорить? Что я могу знать о «Кассандре» если не обладаю всей мудростью вашего Дома науки? Что я могу знать о ней?
– Понимаю, – сказал Ван Рикер. – Тебе известен лишь эффект, производимый «Кассандрой». Мы же имеем дело с людьми, которые обладают лишь тайным знанием. Если они не обладали бы им, наше оружие было бы неэффективно.
Чиун положил руку на грудь Ван Рикеру. Его дыхание наладилось, но он пока не хотел двигаться дальше, по крайней мере к той цели, к которой его вел Чиун.
– «Кассандра», – плохое оружие, – сказал Чиун, – самое плохое из всех видов оружия. А самое грозное – человеческий разум. Если бы я был советником императора, ты бы никогда не сделал такого плохого оружия.
– В нашей стране нет императоров. У нас президент.
– Император – это президент, царь, епископ, король. Если ты назовешь того, кто вами правит, лепестком лотоса, значит, лепесток лотоса – ваш император. Ваш император сделал ошибку. Это плохое оружие.
– Почему? – спросил Ван Рикер, заинтригованный рассуждениями этого странного азиата, обладающего необычайными способностями в убийстве людей.
– Оружие – всегда угроза. Верно? – спросил Чиун, и не дожидаясь ответа, продолжил:
– Но это оружие – угроза для вашей страны. Иначе мы бы здесь сейчас не стояли. Ты создал оружие, не имеющее цели. Ты мог с таким же успехом создать ураган. А хорошее оружие всегда нацелено на врага.
– Но «Кассандра» – могущественное средство устрашения врага.
– Это неправильно. Твое оружие должно быть могущественным в одной стране, а не в двух, поэтому оно плохое, – сказал Чиун, указывая на огни, освещающие памятник. – Здесь это оружие не на своем месте. Оно может поразить твою собственную империю.
Чиун указал на свою голову:
– Вот тут, в уме врага – надлежащее место для твоего оружия. Тут оно и должно быть, потому что только так оно может устрашить его. Если оно вообще его устрашит.
