Я должна хотя бы попытаться помочь, хотя почти ничего не умею. Я даже молиться особо хорошо не умею.
Я опускаюсь рядом с ним на колени. Парень дрожит так сильно, что тело ходит ходуном.
— Как тебя зовут? — спрашивает он, с трудом выталкивая слова по одному.
— Бекки.
— Красивое имя, — выдыхает парень и откидывается на солому.
Я поднимаю край рубашки и вижу под ребрами глубокий порез, который обильно кровоточит.
Я шарю рукой по земле, пока не нахожу толстую палочку.
— Только не кричи, прошу тебя! — шепчу я, боясь даже собственный голос повысить.
Он кивает и зажимает палочку в зубах. Они белые и идеально ровные. Сканирую его лицо — оно красивое и не обезображено косматой бородой.
Я открываю настойку и, зажмурившись, лью на рану. Он издает сдавленный стон. Это ничего. На прошлой неделе я помогала повитухе принимать роды, и так, как вопит роженица, не кричит никто.
— Еще не все, — бормочу я.
Он кивает, вцепившись в меня отчаянным взглядом.
Я достаю кривую иглу и нитки из бараньих кишок. Руки не слушаются, и мне только с третьего раза удается засунуть кончик нитки в ушко. Я до этого лишь раз тренировалась шить раны на куске свиной кожи. Она не кровоточит и не такая упругая как человеческая. Перекрестившись, делаю первый прокол. Это так странно протыкать человеческую плоть. Жуткое ощущение.
— Прости, прости, — шепчу я, следя, чтоб шов начался над раной.
Завязываю три узла. Делаю глубокий вздох и протыкаю край раны так, чтоб игла как бы нырнула под рану и вышла с противоположной стороны пореза. Парень извивается и громко стонет. Пальцы у меня все в крови, и второй стежок я делаю почти вслепую. Рана достаточно длинная, и мне приходится сделать ещё шесть стежков. Смотрю на парня. Изо рта льется слюна, которая ниточками цепляется за воротник рубашки, в глазах стоят слезы, а в пальцах зажата солома. Я фиксирую шов с помощью петли. С этой частью хуже всего.
Беру остатки настойки и выливаю на шов. Он ревет, а половинки перекушенной палочки падают на грудь.
— Спасибо, — шепчет незнакомец и отключается.
Наваждение проходит так же внезапно, как и накатило. Воспоминания всегда опустошают, а возвращение в реальность обескураживает. Я опять здесь одна, а Митчелл там с ней. С этой мерзкой развратной девицей, которая может делать с ним все, что хочет. Я прочитала «50 оттенков серого» и знаю, что происходит между шикарными мужчинами и раскрепощенными девицами за закрытыми дверями. Когда я думаю о Митчелле, развлекающемся с ней, меня трясет от возбуждения и любопытства, и вместе с тем выворачивает от отвращения и ревности.
Я смахиваю слезинки и сбегаю по ступенькам. Выбегаю на улицу и влипаю в красно-розовый кошмар, украшенный сердечками. От вида влюбленных парочек на каждом шагу мне хочется выцарапать себе сердце. Я думала, что мы проведём этот день вместе, а он выставил меня за дверь как нашкодившего щенка. Впрочем, с чего я решила, что Митчелл будет праздновать со мной день святого Валентина? Он считает, что праздники только мешают его драгоценной рутине.
Митчелл не украшает дом к Рождеству, называет День святого Валентина праздником продавцов цветов и открыток. Я даже не знаю, когда у него день рождения, потому Митчелл не хочет, чтоб его поздравляли. Он говорит, что просто не видит смысла менять свой распорядок дня. Хотя я вижу, что Митчелла раздражают рождественские треки, валентинки и все такое. Теперь я тоже все это ненавижу. Сама виновата! Глупо было думать, что у взрослого симпатичного мужчины нет девушки и на что-то надеяться.
Захожу в первую попавшуюся кафешку и заказываю самый сладкий и жирный десерт, который Митчелл уж точно не одобрил бы. Проглатываю первую ложку. После жизни на сахарозаменителях вкусовые рецепторы сходят с ума. Во рту кисло, как и на душе.
Митчелл не умеет наслаждаться жизнью. Он не ест ничего вредного, не сидит перед телевизором, не играет в видео игры и не пьет пиво по вечерам. Количество его «нет» просто громадно! Надо видеть, как его передёргивает при звуках современной музыки; по утрам мы бегаем под классику. Все вещи, которые он покупает для себя, и для меня — это базовый гардероб. Скучно и блекло. Из развлечений — только чтение и настольные игры. Митчелл живет по графику, ежедневникам, будильнику и умным часам. Интересно, что с ним станет, если все ограничители испарятся?
Достаю из кармана зеркальце и смотрю на себя. Я даже близко не такая, как Клэр. У меня нет шикарных округлостей, и я даже не умею нормально краситься. Я обычная, неяркая. Мне нечем его привлечь. В отличие от нее. Как же я ненавижу эту пустышку! Теперь мне придется мириться с тем, что она его девушка. Смотреть, как она владеет им, а он млеет от каждого взгляда и прикосновения.
За соседний столик заваливается парочка. Она держит в руках огромный букет красных роз, а он так трепетно за ней ухаживает: придвигает стул, интересуется, не холодно ли ей. Мне хочется кричать.
В фильмах, которые мы смотрим, герои часто много пьют, чтоб отвлечься от проблем и горестей. Я никогда не пробовала алкоголь. Пришло время узнать, работает ли этот способ в реальной жизни.
Жестом подзываю официанта.
— У вас есть спиртное?
— У нас есть ликеры. Могу я взглянуть на ваши водительские права? Не уверен, что вам двадцать один.
— Мне двадцать один. Просто я забыла сумку дома. Знаете, сегодня четырнадцатое февраля, и мне изменяет бойфренд. — объясняю я и чувствую себя ещё более несчастной. — Мне нужен этот ваш ликер!
— Не могу вам его принести без документов.
Выгребаю из кармана всю наличность, которую дал Митчелл, и бросаю на стол.
— Пожалуйста! — почти умоляю.
— Слушай, Трэвис, принеси девушке бутылку Лимончелло! Запиши на меня, — слышу я женский голос. Оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с барменшей. Она грустно улыбается и подмигивает мне.
— Спасибо, — благодарю я.
—
