— Ула! Мы едем смотлеть лисицу! — весело кричала Настя, когда Пётр Иванович и Григорий Григорьевич везли её в «Самаре» домой.
— Это — плинц Гамлет, — сказала Настя, показав очередную доминошку, в синем фантике. — Он любит плинцессу Лапуцель. А это — она показала костяшку без фантика. — Глаф Нуслок. Он злой, и я не показу ему лисицу.
С этими словами Настя, не задумываясь, выбросила «графа Нушрока» в окошко.
Эвелина Кораблинская обнимала дочку и плакала от счастья.
— Спасибо… — говорила она. — Большое спасибо… Спасибо…
— Мама, а когда мы пойдём смотлеть лисицу? — спрашивала Настя. — Дядя Клекел обисял!
Девочка не понимала, что была похищена, что «дядя Клекел» — преступник. Она радовалась жизни и воспринимала ситуацию, как весёлое приключение.
— Пойдём, пойдём, посмотрим на лисицу, — нежно сказала Эвелина Кораблинская, погладив дочку по головке.
— А когда?
— Сегодня, Настенька. Покушаем и пойдём…
Крекер ныл, потирая бока и голову.
— Зачем ты похитил ребёнка, Крекер? — спросил Синицын, в упор посмотрев на преступника.
— Я с детства мечтал иметь дочь! — пискнул Крекер.
Пётр Иванович хихикнул, записывая его слова в протокол.
— Прямо, с детства? — передразнил Григорий Григорьевич.
— Ага, — кивнул бандит.
— Ой, Крекер, Крекер, — вздохнул Синицын. — Мало было тебе воровства. Теперь киднеппингом занялся. Не бреши мне тут про дочь, а то впаяю тебе сопротивление аресту!
— Упс… — съёжился Крекер. — Хотя, как вам посопротивляешься, когда целая толпа врывается…
Тут пришёл Сидоров. Он радовался тому, что смог, наконец, стянуть с себя вонючую рванину и избавиться от неопрятной щетины.
— Кто это? — поинтересовался сержант, кивнув на Крекера.
— Взяли мы похитителя, — ответил Синицын. — И девочку спасли.
— Молодец, — похвалил Пётр Иванович, — Хорошо сыграл!
— Спасибо, — улыбнулся Сидоров. — Только это — не тот похититель. Тот был толстый. Мы же фоторобот составляли.
Сидоров вытащил из кипы бумаг фоторобот упитанного бандита, и показал Крекеру.
— Знаешь его? — спросил он.
— До… — начал Крекер, а потом «поправился»:
— Не знаю.
— Ну, как это — «не знаю»? — «удивился» Синицын. — Только что ведь знал. Давай, вспоминай. До… Дальше?
— До, ре, ми… — фальшиво пропел Крекер.
— Так! — Синицын стукнул кулаком по столу. — Ты мне тут, Карузо, не выделывайся, а говори, кто твой сообщник!
— Я с детства мечтал петь! — изрёк Крекер.
Глава 18. Опять нужна машина!
Люди ходят туда-сюда. Проходят мимо, спешат куда-то. На работу, на рынок, домой. И все кажутся такими счастливыми и беззаботными, словно ни у кого нет проблем. Только у Стёпы Ведёркина. Он стоял на улице Раздольной возле магазина «Универсам» и нервно курил сигарету за сигаретой.
Вообще, Стёпа поступил в университет, жил себе, сдавал лабораторные. И забыл о том, как угнал «Жигули» и сбил кого-то по дороге. И даже понятия не имел, для чего были использованы те «Жигули». Деньги Стёпа не потратил на пустяки: мобильники, флэшки всякие, а припрятал среди хаоса своих учебников и берёг до «чёрного дня».
Сентябрь радовал дончан почти что, летней погодой. Дождей не было, дни стояли солнечные и тёплые — июль, да и только. Была суббота. Стёпа проснулся рано. Привык. Теперь он всегда просыпался ровно в семь без будильника. С утра решил подучить физику, а вечером поедет с одногруппниками на дискотеку в ночной клуб «Гараж».
Мать взяла сверхурочные, и Стёпа был в квартире один. Позавтракав оставленными матерью овсяной кашей и яичницей, Ведёркин отыскал на столе учебник физики. Стёпа раскрыл его и уже собрался погрузиться в удивительный мир формул и законов, как зазвонил его мобильный телефон.
— Ну, вот ещё! — зло буркнул Стёпа.
Он отложил книгу и принялся разыскивать мобильник в грудах конспектов. Когда телефон был разыскан, Ведёркин глянул на экранчик и увидел длиннющий, несуразный номер: звонили с таксофона.
— Алло? — сказал Стёпа.
— Степаха, это я, Гарик! — послышалось на том конце.
— А?.. — огорошенный, Стёпа не знал, что ответить.
— Нам надо встретиться, прямо сейчас! — закричал Гарик в ухо Стёпе. — Приходи на «Универсам», ну который возле тебя, о’кей?
Стёпа отодвинул трубку подальше от уха. По природе своей он был слишком добрый, что бы отказать старому школьному другу. Убедив себя, что Гарик уже не занимается кражами машин, Ведёркин согласился.
Гарик опаздывал. Стёпа смотрел по сторонам, надеясь заметить друга среди крутящихся возле рынка и «Универсама» людей, но не видел его. Неподалёку какой-то маленький мальчик ломал толстую палку. Он положил её одним концом на высокий бордюр и принялся бить по середине палки левой ногой. Потом правой. Палка не поддалась. Надвинув синюю кепку чуть ли не на нос, мальчишка начал прыгать по палке обеими ногами. Но она даже не треснула. Отпустив крепкое, биндюжничье словечко, мальчуган нашёл в траве увесистый камень. Размахнувшись из-за головы, он с силой швырнул камень в непокорную палку. Повторив эту процедуру раза четыре, и не получив ничего, пацан размахнулся ещё больше и швырнул камень, наперев всем своим небольшим весом. Стукнувшись о палку, булыжник раскололся на три больших куска и множество маленьких. Палка же проявила гранитную твёрдость, и осталась целой и невредимой. Паренёк снова ругнулся, схватил палку за тот конец, который лежал на тротуаре, и зашвырнул её подальше. Стёпа наблюдал за ним не без улыбки. А мальчишка, поискав другую палку и не найдя её, убежал куда-то за дом. Гарика всё не было. Возле пункта приёма стеклотары толпились мужички. У каждого из них была полная сумка бутылок. Кажется, двое из них не разобрались, чья сейчас очередь, и выясняли отношения, крича на всю улицу.
— Здорово, Степаха! — это, наконец, появился Гарик.
— Привет, — буркнул Ведёркин. — Чего тебе?
— Понимаешь, такое дело… — заспешил Гарик, воровато озираясь по сторонам. — Но не здесь, народу полно… Пошли, лучше, туда, — он показал в сторону кафе «Клеопатра», отделанного под Древний Египет. — Или нет, там тоже народ. Пошли, лучше, к тебе!
Стёпа в ответ только промычал что-то. И они отправились в его квартиру.
По дороге Гарик всё время подгонял друга фразами, типа:
— Быстрее, времени в обрез!
В лифте Гарик всё никак не мог дождаться, пока кабина доползёт до девятого этажа, суетился так, что Ведёркину казалось, что лифт сейчас, вообще, застрянет. Когда в подъезде Стёпа завозился с ключами, Гарик всё так же нетерпеливо прошипел:
— Ну, давай, открывай быстрее!
Когда Стёпа открыл дверь, Гарик пулей залетел в прихожую, наследив на подметенном ковре. Он схватил Стёпу за плечи, и страдальчески так заглядывает в глаза.
— Горю, Степаха, — залепетал, — выручай!
— А что случилось? — спросил Ведёркин.
— Тачка нужна, — казалось, Гарик сейчас расплачется. — Шеф завалит…
— Нет, — твёрдо отказался Стёпа. — Не проси. Я больше красть не буду, как хочешь. Ищи кого-нибудь другого.
Гарик отцепился от Ведёркина, охлопал свои карманы и выволок пухлый бумажник.
— Вот, задаток, — он вручил Стёпе разом пятьсот долларов. — Остальное — потом. В два, нет, в три раза больше получишь!
Ведёркин неуверенно мял в руках деньги. Те лукаво, заманивающе хрустели.
— Ну, ладно, — согласился он, позарившись-таки на валюту. — Хорошо. Но это — в последний раз.
— Спасибо, дружище! — расцвёл Гарик, и горячо пожал Стёпе руку. — Ну, всё, пока, я не могу задерживаться! — и выскочил в коридор.
Выйдя за дверь, Гарик зло хохотнул. С умиротворяющей мыслью: «Уговорил „чайника“!» вызвал лифт и поехал вниз.
Глава 19. Исчезновение майора Синицына
Высокий и полный человек остановился в переулке. Почесал бритый затылок пухлой пятернёй. Закурил. Порывшись в карманах кожаной куртки, нашёл мобильный телефон. Набрал номер.
— Алло, шеф? — тихо сказал он в трубку. — Это я, Додик. Крекер в обезьяннике ментовском захлопнут. Козявку эту они выволокли. Теперь Кораблиниху целая толпа мусоров пасёт — не проползёшь! Ещё этот майор из прокуратуры роет! Что делать?
— День икс! — ответили на том конце, и шеф повесил трубку.
Додик спрятал мобильник, выкинул окурок и пошёл дальше.
Расколоть Крекера так и не смогли. Бандит выпендривался, как клоун в цирке, пел, рассказывал детские стишки. Казалось, что ему нравится быть дурачком и доводить до белого каления тех, кто его допрашивает. Когда Серёгин снова дал ему фоторобот пухлого «До…», Крекер схватил ручку и пририсовал ему усы, рога и ослиные уши.
— Красиво, правда? — спросил он.
Милиционеры кипели, рычали, скрежетали зубами. Но Крекер так и не сказал ничего, кроме своего «До…».
