на диване оставить.
Эмми берет белые хлопковые трусики двумя пальцами и спрашивает:
— Так у тебя есть девушка?
— Нет, у меня есть сестра, которая решила немного пошутить.
— Врешь! — говорит она прищурившись.
— Правда, — привычно вру, снимая пиджак, который после поездки превратился во что-то неопрятное.
— Расслабься! — хихикает она. — Мне все равно.
Эмми подходит ко мне вплотную, развязывает галстук. Возится с пуговицами. Ватные пальцы едва слушаются, и каждая пуговица — это вызов. Наконец ей удается сладить даже с манжетами, и девушка с силой дергает рубашку вниз. С такой силой, что ткань трещит. Довольная собой отходит на несколько шагов и смотрит на меня, чуть покачиваясь из стороны в сторону.
— Тебя чем-нибудь угостить?
— Ага, — вешается мне на шею. — Угости меня собой!
Я подхватываю ее на руки и несу туда, где могу оторваться по полной, и куда Бекки вход строго запрещен.
Девушка заваливается на кровать и разглядывает отражение в зеркале на потолке. А я смотрю на нее, такую готовую на все.
— Что стоишь? Иди сюда!
Я облокачиваюсь на кровать так, что мое колено оказывается между ее раздвинутых ног. Юбка задралась, и показалось белье. Я, наконец, впиваюсь в пропитанные никотином губы поцелуем. Не знаю, зачем терпел в баре и такси. Мне хотелось сделать это именно здесь. Она вонзает острые зубки в нижнюю губу, и я чуть отстраняюсь, слизывая крупную каплю собственной крови.
— Не разочаровываешь, — говорит она. — Где у тебя ванная?
— Рядом с гостевой спальней.
Она удаляется, вихляя бёдрами так, словно одна нога вдруг стала короче.
Я избавляюсь от остатков одежды и достаю из прикроватной тумбочки белый шелковый шарф с синим узором и пару наручников.
Эмми возвращается. На ней красное кружевное боди. Очень развратное и заводящее. Интересно, под одеждой носила или в сумке таскала на особый случай?
Садится на край кровати, берет наручники и откидывает подальше.
— Не люблю железки, привяжи галстуками.
Я достаю из ящика несколько галстуков, а она уже укладывается, по-кошачьи выгибая спинку. Крепко привязываю ее запястья к столбикам кровати. Эмми дышит быстро и глубоко, зрачки расширены, а над губой поблескивают капельки пота. Мы с ней явно из одного теста. Жаль, что развлечение одноразовое.
Я закусываю мочку ее уха, пока рука блуждает по горячему, влажному телу в поисках застежки на боди. Ее хриплый шепот подкидывает мне идею получше:
— Порви его!
Меня дважды просить не надо. Я завожу руки под ткань на груди, вцепляюсь в край и разрываю тонкую полупрозрачную материю. Продолжаю раздирать боди на мелкие лоскутки, пока ее тело не предстает во всей нагой красе. На правой груди мясистая родинка, а на бритом лобке цветная татушка в виде бабочки.
Я не любитель предварительных ласк. В такие моменты мой подход утилитарен. Я хочу побыстрее овладеть ею и утолить голод.
Эмми крепко сжимает мой корпус бедрами. Дышит так часто, что живот судорожно поднимается и опускается. Рот приоткрыт, а зрачки огромные, как у наркоманки. Мне попалась настоящая нимфоманка. Сама не прочь пропустить прелюдию.
У меня нет больше сил терпеть. Подмяв ее под себя, одним толчком оказываюсь внутри. Волна жара прокатывается по телу.
— Сильнее, — шепчет девушка, ритмично двигая бедрами.
Меня накрывает странным мороком. Если пару секунд назад на меня смотрели черные глаза и целовали красные припухшие губы, то теперь я вижу широко распахнутые голубые глаза и дрожащие бледные губы. Я мотаю головой, чтоб прогнать наваждение. Я не хочу видеть Бекки в этот момент. Я не хочу ее осквернять.
Когда я чувствую, что партнерша уже почти на вершине, перекрещиваю концы шарфа на ее шее и тяну в противоположных направлениях.
Концы шарфа натянуты так туго, что напоминают куски пластика. Она открывает рот и делает последний судорожный вздох. Девушке так хорошо, что она не в состоянии понять, что я творю. Ногти скребут галстуки. Агония смешивается с оргазмом, и все ее мышцы, в том числе и интимные, бешено сжимаются, даря мне особое удовольствие. Экстаз на грани помутнения рассудка.
Эйфория уже выветривается, а руки продолжают стягивать концы шарфа. Пальцы, наконец, разжимаются, и меня сваливает смертельная усталость. На смену экстазу приходит отвращение. Ее тело еще теплое и почти как живое, и только глаза выдают покойницу. Я перевожу дух, стараясь не касаться трупа. Надо торопиться. Тело коченеет.
Я встаю и прямо на голое тело натягиваю белый костюм, который используют чистильщики. Я не суеверен и не боюсь мертвецов, так что не утруждаюсь тем, чтоб закрыть ей глаза. Поднимаю труп на руки. Мертвое тело всегда кажется более тяжелым. Это как нести мешок с сырым песком.
Я погружаю труп в подготовленную ванну, беру бутыль с отбеливателем и выливаю в воду щедрую порцию. Надеваю толстые резиновые перчатки по локоть и хирургическую шапочку, чтоб не оставить лишних волос на теле. Зачерпываю воду пригоршнями и заливаю во все еще приоткрытый рот. Моя ДНК осталось не только у нее во рту, и я запускаю руку под воду. Делаю все возможное, чтоб избавить ее от всех своих следов, которые могли остаться внутри тела.
После ванны я кладу Эмми на прозекторский стол. Скальпелем делаю надрез на шее. Бордовая струйка лениво бежит по столу и скрывается внутри желобка с жалобным хлюпаньем. Здесь раньше была главная ванная, и кровь и прочие жидкости утекают в канализацию. Когда все закончится, останется только пролить стол и полы водой с дезинфицирующим средством.
Скальпелем рассекаю кожу на груди и углубляю надрез, пока лезвие не натыкается на кость. Тогда я беру костную пилу и, хорошенько надавив, рассекаю грудину.
Дверь приоткрыта, и мне кажется, что я слышу шорохи. Глупости. Им неоткуда взяться.
Выглядываю в коридор. Тут же натыкаюсь на Бекки, которая стоит словно вкопанная в нескольких шагах от меня. Что же ты тут делаешь, крошка? Я же так просил погулять подольше.
Что будет дальше? Побежишь? А что
