Он поднял ногу и ударил подошвой дверь прямо под замком. Сама дверь осталась цела, но запорную планку вырвало. Дверь распахнулась. Он вошел в кухню. Закрыл за собой дверь. Из кухни — в задний коридор. Дверь внизу лестницы была закрыта.
— Джанет! — позвал он. — Это я, Ричер. — Молчание.
Ричер нажал на ручку. Дверь открылась. Он снял перчатку и вынул из кармана револьвер. Вошел в подвал. Зажег свет.
В подвале никого не было. Он стал подниматься по лестнице, глядя поверх револьверного ствола. Опять позвал:
— Джанет?
Ответа не было. Плохо дело.
Он поднялся на кухню. Прошел по коридору. Все тихо.
Ее он нашел в библиотеке. Она сидела в своем любимом кресле, с книгой на коленях. С открытыми глазами. В центре ее лба было пулевое отверстие.
Словно третий глаз. Девять миллиметров, почти наверняка.
Долго, очень долго в голове у Ричера не было ни одной мысли. Больно было только телу. Оно оттаивало. Уши горели так, будто их жгли паяльной лампой. Потом стал отходить нос, потом щеки, потом губы, подбородок, потом руки. Он сидел на стуле в прихожей и качался, от боли стиснув руками грудь.
Ричер обхватил голову руками. Поставил локти на колени и смотрел в пол. Он проследил по очереди за каждым тусклым цветным завитком в узоре ковра. Дойдя до центра завитка, он поднимал глаза. Джанет Солтер встречала его взгляд. Она сидела наискосок от него за дверью библиотеки.
Он смотрел на нее, сколько мог выдержать; потом опускал взгляд. Служить и защищать, он сказал. Всегда при исполнении. Пустые слова. Трепло, самозванец, неудачник. И всегда им был.
Он взял трубку. Набрал знакомый номер. Когда ответил автомат, он набрал цифрами 110 и попросил Аманду. Щелчок, жужжание. Сьюзан сказала:
— Ричер? Что у вас?
— Вы когда-нибудь были голодны? — спросил он.
— Голодна? Конечно. Бывала.
— Я однажды голодал шесть месяцев. Во время войны в Заливе. Когда нам надо было выбросить Саддама из Кувейта. Моя часть прибыла туда в самом начале. Мы пробыли до конца. И все время голодали. Есть было нечего. Мы терпели. Такая большая затея — непременно бывают накладки. Лучшее, что было, шло к тем, кто вел боевые действия. Так что никто не скандалил. Но удовольствие маленькое. Я отощал. Потом мы отправились домой, я отъелся, как боров, и забыл об этом.
— А потом?
— Через несколько лет мы ехали на поезде по России. У них были американские пайки. Когда мы вернулись, я провел маленькое расследование: в чем там было дело. Выяснилось, что тыловик десять лет торговал нашим продовольствием, там и сям понемногу — продавал русским, индийцам, китайцам. Осторожно продавал. Запасы были такие, что никто не замечал. Но с Ираком он вляпался. Потребности резко возросли, а запасов нет.
— Тот генерал?
— Недавно произведенный. А до того все время был полковником. Не семи пядей во лбу, но довольно осторожный. Хорошо заметал следы. Я не хотел этого так оставить. Это было личное. Мои люди из-за него жили впроголодь.
— И вы за него взялись?
— Да. Я выстроил дело, сто раз все проверил и перепроверил. Такое дело принял бы и Верховный суд. Я его вызвал. Сказал ему, что я огорчен. Он смеялся мне в лицо, как будто он умнее меня. И я ударил его головой о стол. Пробил ему череп. Полгода он был в коме и до конца так и не оправился. Спасла меня только серьезность дела. Не хотели, чтобы оно попало в газеты. И я отбыл.
— Куда?
— Не помню. Мне было стыдно. Я плохо поступил. И подвел команду, лучше которой у меня в жизни не было. Я потом все спрашивал себя. Знаете, ну почему я это сделал? И не находил ответа. До сих пор не нашел.
— Вы сделали это ради своих людей.
— Может быть.
— Вы пытались привести мир в порядок.
— На самом деле нет. Я не хочу наводить порядок в мире. Я просто не люблю людей, которые мир портят. Крылатая фраза?
— Должна быть крылатой. Что произошло?
— В общем, больше ничего. Вот и вся история.
— Нет, что сегодня произошло?
Ричер не ответил.
— Скажите. Я знаю, что-то произошло.
— Я потерял две фигуры. Двое убитых. Полицейский и старуха.
— Две фигуры? Это не игра. Это люди.
— Я знаю, что люди. Сейчас на одного из них смотрю. Только одно спасает от того, чтобы пустить себе пулю в голову, — сделать вид, что это игра.
— У вас есть пистолет?
— В кармане. Старый добрый «смит-вессон».
— Пусть и лежит в кармане, ладно?
— Не беспокойтесь. Я не застрелюсь. Не в моем обычае.
— Извините. Просто я не люблю думать об этом как об игре.
— Игра — единственный способ сделать это переносимым.
— Ладно, игра. Тогда расскажите мне ее, ход за ходом. Как если бы мы работали вместе. Что мы имеем?
Он не ответил.
— Ричер, что мы имеем? — повторила она.
Он вздохнул и стал рассказывать, как обстояли дела — сначала медленно, потом быстрее, набирая стенографический темп, который выработался у него, когда он говорил с людьми, понимавшими то, что он понимал, и видевшими то, что он видел. Он рассказал ей об автобусе, о метедрине и суде, о полицейском отделении, о кризисном плане, об адвокате и защите свидетельницы, о беспорядках в тюрьме, о Платоне и подземном складе, о Джанет Солтер и Питерсоне. Первой ее реакцией было:
— Выньте револьвер.
— Теперь можно?
— Не можно, а нужно. Он видел вас, когда вы остались в доме вдвоем с Джанет Солтер. У него было пять часов.
— Он не пришел. Он все время был у тюрьмы.
— Это всего лишь предположение.
— Так или нет, но я его не видел.
— Он этого не знает. Он убил адвоката, Питерсона и Солтер — три выстрела не из табельного оружия. Четвертый в вас — и он свободен. Вам надо уехать. Спрячьтесь где-нибудь.
Он молчал.
— Вы не ответственны за этих людей.
— Питерсон был хороший человек. И хороший полицейский. Он был из тех людей, у которых хватает ума понять, что они не все знают. Он мне нравился. Мне нравилась старушка миссис Солтер. Благородная душа.
— Вам надо уехать. Силы не равны. Платон явится не один.
— Я дал присягу. «Против всех врагов, внешних и внутренних». Похоже, здесь у меня и тот и другой. Платон и его полицейский.
— Ваша присяга утратила силу, — сказала она. — Вам надо уехать в Рапид-Сити и действовать по закону.
— Так занесите еще одно нарушение в мое личное дело.
— У вас путаница в мыслях. Вы себя казните. Всех их вам не победить. И не ваша это обязанность.
— Нет, теперь это важно. Я смотрю на милую старую даму с дыркой во лбу. Она для меня важнее голодных месяцев.
— Перестаньте на нее смотреть.
Ричер стал смотреть в пол. Сьюзан сказала:
— Вы не можете изменить прошлое. Загладить вину. И не должны. Он заслуживал того, чтобы до конца дней быть в коме. Уезжайте в Рапид-Сити.
— Нет.
— Тогда приезжайте в Виргинию. Мы займемся этим вместе.
Ричер не ответил.
— Не хотите приехать в Виргинию?
— Хочу, конечно.
— Так приезжайте. Вы задавали мне один вопрос.
— Какой?
— Вы спрашивали, замужем ли я.
— Вы замужем?
— Нет.
Ричер поднял голову. Джанет Солтер смотрела на него.
— Я уеду завтра, — сказал он и положил трубку.
1.55. Осталось два часа.
Три часа полета, и Платон ощутил напряжение. Его мобильный телефон был включен. Обычные правила на него не распространялись. Телефон зазвонил, и он ответил. Его человек в Болтоне. Коллега-полицейский узнал слишком много, и его пришлось убрать. Платона это не волновало. Бывший военный полицейский сует во все нос, и его тоже придется устранить. Платона и это не волновало. И наконец, важная новость: свидетельница мертва. Платон улыбнулся и сказал:
— Ты только что спас одну жизнь.
Затем он сам позвонил. В Бруклин, Нью-Йорк. Он объявил новости: последнее препятствие ликвидировано. В Южной Дакоте полный порядок. Русский согласился перевести деньги немедленно. Платон опять улыбнулся. Сделка выгорела.
Ричер поднялся в ванную Джанет Солтер за коробкой с патронами — от сотни там осталось восемьдесят восемь. Он положил коробку в карман парки. Потом спустился, вошел в библиотеку, отодвинул книгу Джанет Солтер и ее еще мягкую руку и вынул ее револьвер из кармана вязаной кофты. Револьвер был полностью заряжен. Ричер положил его себе в карман, вернул руку и книгу на прежнее место и отступил от кресла.
Он в последний раз обошел дом Джанет Солтер. Обследовал парадную дверь, заднюю дверь, прихожую, библиотеку и присмотрелся к позе и расположению Джанет Солтер в библиотеке. Он подумал: от пяти до восьми минут, чтобы устроиться так уютно после того, как отступила паника. Примерно столько времени должно было пройти, чтобы она окончательно успокоилась, даже если рядом находился полицейский, которому она безоговорочно доверяла. И если предположить, что у него ушла минута на то, чтобы покинуть помещение, убийца опоздал на вызов к тюрьме на шесть-девять минут.
