“Призрака нельзя победить. Оставь это, Райли”.
И Мари, которая оказалась гораздо храбрее, чем думала Райли, в конце концов взяла всё в свои руки. Она объяснила свой выбор тремя простыми словами:
“Другого выбора нет”.
Однако забрать собственную жизнь не есть храбрость. Это трусость.
Сквозь тёмные мысли Райли прорвался голос:
– С вами всё нормально, леди?
Райли подняла голову.
– Что?
Затем она постепенно поняла, что стоит на коленях на пустыре. По её лицу бежали слёзы.
– Может быть, мне кому-нибудь позвонить? – спросил голос. Райли увидела, что недалеко на тротуаре остановилась женщина – пожилая дама в поношенной одежде с обеспокоенным выражением лица.
Райли постаралась унять свои рыдания и встала на ноги, а женщина побрела дальше. Райли в ступоре осталась стоять. Если она не может положить конец собственному ужасу, она знает, как заставить себя забыть о нём. Это не было мужественно, не было и благородно, но Райли было уже всё равно. Она больше не могла сопротивляться. Она села в машину и поехала домой.
Всё ещё трясущимися руками Райли достала из бара на кухне припрятанную там бутылку водки, к которой она обещала себе никогда больше не притрагиваться. Она открутила пробку и постаралась тихонько, чтобы не услышала Эприл, налить её себе в стакан. Поскольку внешне напиток был очень похож на воду, она надеялась, что ей удастся пить его в открытую без необходимости врать. Она не хотела врать. Но бутылка неосторожно булькнула.
– Что ты делаешь, мам? – спросила её Эприл из-за кухонного стола.
– Ничего, – ответила Райли.
Она услышала, что её дочь застонала, поняв, что она делает, но слить водку обратно в бутылку было уже нельзя. Райли хотела вылить её, правда, хотела. Пить алкоголь – последнее, чего бы она хотела, особенно перед Эприл, но она ещё никогда не чувствовала себя такой опустошённой и подавленной. Ей казалось, что весь мир сговорился против неё. И поэтому она нуждалась в том, чтобы выпить.
Райли тихонько поставила бутылку обратно в бар, вернулась за стол и села со своим стаканом. Она сделала большой глоток, и напиток приятно обжёг её горло. Эприл задержала на ней взгляд.
– Это ведь водка, да, мам? – спросила она.
Райли ничего не сказала, но почувствовала, как по ней растекается чувство вины. Заслужила ли это Эприл? Райли оставила её на весь день дома, лишь изредка с ней созваниваясь, и девочка была удивительно ответственна и не попала в неприятности. А вот Райли теперь ведёт себя безрассудно и опрометчиво.
– Ты разозлилась, когда я курила травку, – сказала Эприл.
Райли продолжала молчать.
– Теперь ты скажешь мне, что это другое, – продолжала Эприл.
– Но это действительно другое, – устало сказала Райли.
Эприл уставилась на неё.
– С чего бы это?
Райли вздохнула; она знала, что её дочь права, и почувствовала усиливающееся чувство стыда.
– Травка незаконна, – сказала она. – А это нет. К тому же…
– К тому же ты взрослая, а я ребёнок?
Райли ничего не ответила. Конечно, она собиралась сказать именно это. И, конечно, это было бы лицемерием и несправедливостью.
– Я не хочу с тобой спорить, – сказала Райли.
– Ты в самом деле собираешься начать всё это сначала? – спросила Эприл. – Ты так много пила во время всех этих своих проблем – о которых ты даже не собираешься мне рассказать.
Райли стиснула челюсти. Злость? Но с чего бы ей вообще злиться на Эприл, к тому же сейчас?
– Есть вещи, о которых я не могу тебе рассказать, – сказала Райли.
Эприл закатила глаза.
– Боже, мама, почему? Я когда-нибудь буду достаточно взрослой, чтобы узнать ужасную правду о том, чем ты занимаешься? Это не может быть хуже чем то, что я представляю. А представляю я много, уж поверь.
Эприл встала со стула и протопала к бару. Она достала бутылку водки и стала наливать себе в стакан.
– Пожалуйста, не делай этого, Эприл, – слабо попыталась возражать Райли.
– Как ты мне помешаешь?
Райли встала и осторожно забрала у Эприл бутылку, затем она села обратно и выплеснула содержимое стакана Эприл в свой собственный стакан.
– Просто доедай свой завтрак, ладно? – попросила Райли.
Теперь плакала Эприл.
– Мама, как жаль, что ты сама ничего не видишь, – проговорила она сквозь слёзы. – Может, тогда ты бы поняла, как мне больно видеть тебя такой. И как больно, что ты никогда мне ничего не рассказываешь. Это очень обижает.
Райли открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла.
– Поговори с кем-нибудь, мам, – сказала Эприл, всхлипывая. – Не со мной, так хоть с кем-нибудь. Должен быть хоть кто-то, кому ты доверяешь.
Эприл умчалась в свою комнату и захлопнула за собой дверь.
Райли опустила голову на руки. Почему у неё ничего не получается с Эприл? Почему она не может уберечь дочь от всех своих неприятностей?
Всё её тело сотрясалось от рыданий. Мир полностью вышел из-под контроля, не оставив ни единой связной мысли.
Она сидела так, пока слёзы не перестали стекать по её щекам.
Тогда, взяв бутылку и стакан, она пошла в гостиную и села на диван. Она включила телевизор и стала смотреть первый попавшийся канал. Она не знала, какой там идёт фильм или телешоу, да ей и не было это важно. Она просто сидела, безучастно глядя на мелькающие картинки, а бессмысленные голоса заполняли пустоту в ней.
Однако она не могла остановить образы, наводнявшие её голову. Она видела лица убитых женщин. Она видела ослепляющее пламя горелки Петерсона, приближающееся к ней. И она видела мёртвое лицо Мари – когда та висела на верёвке и когда лежала в гробу.
По нервам поползла новая эмоция – та, которой она боялась больше всех остальных. Это был страх.
Она боялась Петерсона, и чувствовала его мстительное присутствие вокруг себя. Неважно, жив он или мёртв. Он забрал жизнь Мари, и Райли не могла стряхнуть с себя уверенность, что она сама – его следующая цель.
Ещё она боялась, возможно, даже больше, чем Петерсона, бездны, в которую падала прямо сейчас. Впрочем, не одно ли это и то же? Разве не из-за Петерсона возникла эта бездна? Этого Райли не знала. Кончатся ли когда-нибудь последствия её травмы?
Время для неё замедлилось. Всё её тело тряслось и болело от всепоглощающего и всестороннего страха. Она пила, но водка не приглушала его.
Наконец она пошла в ванную и, обшарив шкафчик с лекарствами, нашла то, что искала: трясущимися руками она достала прописанное ей успокоительное. Она должна была принимать по одной таблетке перед сном и ни в коем случае не смешивать с алкоголем.
Дрожа, она проглотила две таблетки.
Райли вернулась на диван в гостиной и уставилась в телевизор, ожидая, когда начнут действовать таблетки. Но они не работали.
Паника захватила её своей ледяной хваткой.
Комната закружилась вокруг неё, отчего её затошнило. Она закрыла глаза и растянулась на диване. Дурнота немного спала, однако темнота под веками была невыносима.
“Может ли быть ещё хуже?” – спросила она себя.
Вопрос был глупый, она сама это понимала: всё будет становиться только хуже и хуже. Лучше не станет никогда. Бездна бездонна. Она может лишь сдаться и полностью отдаться холодному отчаянию.
Она подошла к наивысшей точке уныния. Сознание оставило ее, и она погрузилась в сны…
Белый свет пропановой горелки в очередной раз прорезал тьму. Она услышала чей-то голос:
– Вставай, пойдём за мной.
Голос принадлежал не Петерсону. Голос был знакомый – чересчур знакомый. Кто-то пришёл спасти её? Она встала на ноги и стала идти за тем, кто нёс горелку.
Но к её ужасу, горелка освещала один труп за другим – сначала Маргарет Герати, затем Эйлин Пейдж, Реба Фрай и, наконец, Синди Маккиннон – все они обнажены, их тела неестественно вывернуты. Наконец, свет лёг на тело Мари, висящее в воздухе с ужасно искажённым лицом.
Райли снова услышала голос:
– Детка, ты всё испортила, это точно.
Райли повернулась на голос. В шипящем свете она увидела того, кто держал горелку.
Это был не Петерсон. Это был её собственный отец. На нём была полная униформа морского офицера. Ей показалось это странным, ведь он ушёл на пенсию много лет назад. И она уже больше двух лет не видела его и не разговаривала с ним.
– Во Вьетнаме я повидал всякого, – сказал он, качая головой. – Но здесь действительно какой-то кошмар. Да, ты облажалась, Райли. Хотя, конечно, я уже давно ничего от тебя не жду.
Он направил горелку так, чтобы та осветила последнее тело. То была её мама; она была мертва, а из её пулевого ранения бежала кровь.
– Ты так ей «помогла», что с тем же успехом могла бы и сама застрелить её, – сказал её отец.
– Пап, я была маленькой девочкой! – завыла Райли.
– Мне не нужны твои чёртовы извинения, – рявкнул её отец. – Ты ни одной живой душе никогда не принесла ни мгновения радости или счастья, ты об этом знаешь? Никогда не сделала ничего хорошего ни для кого. Даже для себя.
