Но местоположение магазина было важно – возможно, сейчас важнее, чем когда-либо. Убийца найдёт там свою следующую жертву, если ещё её не нашёл. Райли села за компьютер и написала Биллу письмо, скинув ему копию карты.
Она объяснила Биллу, какие города и магазины нужно проверить. Она предложила сфокусироваться на поисках дома убийцы самому Биллу, но, возможно, он сможет убедить Волдера отправить по маршруту кого-то другого – пока тот не выяснил, что это идея Райли.
Она продолжала сидеть и смотреть на карту, когда медленно начала замечать систему, которой не видела раньше. Дело было не в том, что места были как-то друг с другом связаны, но они неровным веером распространялись от другой пометки на карте – места, окружённого адресами всех четырёх женщин. Изучив всё это, она ещё больше убедилась, что поиск жертв сосредоточился вокруг какого-то места, в котором они все бывали, конкретного магазина кукол. И куда убийца ни отвозил своих жертв, это вряд ли было далеко от того места, где он их впервые увидел.
Но почему она не смогла найти магазин? Может быть, она избрала неправильный подход? Зациклилась на одной-единственной идее и не разглядела другие улики? Или она просто придумала эту закономерность, и она ведёт её в неверном направлении?
Райли отсканировала свою карту с пометками и отправила Биллу вместе с запиской.
– Завтрак готов, мам.
Сев кушать вместе с дочерью, Райли снова поймала себя на том, что вот-вот готова заплакать.
– Спасибо, – сказала она и молча начала есть.
– Мам, что не так? – спросила Эприл.
Райли удивил её вопрос. Неужели нотка заботы – это то, что она только что услышала в голосе дочери? Девочка мало разговаривала с Райли большую часть времени, но, по крайней мере, она не была откровенно грубой последние несколько дней.
– Да ничего, – ответила Райли.
– Это неправда, – сказала Эприл.
Райли ничего не ответила. Она не хотела посвящать Эприл в жуткие подробности дела. У её дочери и без того полно проблем.
– Это Билл звонил? – спросила Эприл.
Райли молча кивнула.
– Что он говорил?
– Я не могу тебе сказать.
Между ними повисло долгое молчание. Обе продолжали есть.
Наконец Эприл сказала:
– Ты всё пытаешься меня разговорить. Но это палка о двух концах, понимаешь? Ты сама со мной никогда не разговариваешь. Ты вообще с кем-нибудь разговариваешь?
Райли перестала есть и проглотила комок, который появился у неё в горле. Хороший вопрос. И ответ на него “нет”. Она больше ни с кем не разговаривает. Но она не может заставить себя это признать.
Она напомнила себе, что сегодня суббота и ей не нужно отвозить Эприл в школу, а она не предупредила её, что та проведёт день с отцом. И хотя Райли уже решила не ехать на запад в поисках улик, всё же есть кое-что, что она должна сделать.
– Эприл, мне нужно кое-куда поехать, – сказала она. – Ты сможешь остаться одна?
– Конечно, – сказала Эприл. Затем она искренне печальным голосом спросила: – Мам, ты можешь хотя бы сказать мне, куда едешь?
– Я еду на похороны.
Райли прибыла в похоронный зал в Джорджтауне прежде, чем началось отпевание Мари. Похороны всегда приводили её в ужас. Для неё они были даже хуже посещений сцен преступлений с только что убитыми людьми. Они всегда продирали её до костей. И всё же Райли чувствовала, что должна Мари что-то, хоть и не была уверена, что именно.
Фасад похоронного зала был собран из кирпича, спереди его украшали белые колонны. Она вошла в устланное коврами, хорошо вентилируемое фойе, которое вело в холл в сдержанных пастельных тонах, как раз таких, которые по идее не должны были ни вгонять в депрессию, ни вызывать радость. Однако они дали обратный эффект на Райли, усилив её чувство отчаяния. Она не понимала, почему похоронные залы не могут быть такими же мрачными и отталкивающими, какими на самом деле являются, как мавзолеи и морги, без этой фальши.
Она прошла через несколько комнат, некоторые из которых были с гробами и посетителями, другие пустые, пока, наконец, не дошла до места, где должна была пройти служба по Мари. На дальнем конце комнаты она увидела открытый гроб, сделанный из блестящего дерева с длинными медными ручками с обеих сторон. Пришло порядка двадцати человек, многие из них сидели, кое-кто шёпотом переговаривался. В комнате играла безликая органная музыка. Около гроба образовалась небольшая очередь прощающихся.
Встав в неё, она вскоре оказалась у гроба и посмотрела на Мари. Несмотря на все свои попытки подготовиться к этому, Райли всё же вздрогнула: лицо Мари было неестественно неподвижным и строгим, на нём не было следов безумия или агонии, которые она видела, когда та свисала с балки. Лицо не было напряженным и испуганным, как тогда, когда они говорили лично. Это было странно. На самом деле даже хуже, чем странно.
Она быстро отошла от гроба, заметив какую-то старую пару, сидящую в переднем ряду. Она решила, что это родители Мари. По бокам от них сидели мужчина и женщина примерно возраста Райли. По-видимому, брат и сестра Мари. Райли залезла в воспоминания своих разговоров с Мари и извлекла оттуда их имена: Тревор и Шэннон. Как зовут её родителей, она не имела представления.
Райли подумала о том, чтобы принести семье Мари свои соболезнования. Но как ей представиться? Женщиной, которая спасла Мари из плена, а позже обнаружила её тело? Нет, она, конечно же, последний человек на свете, которого они хотели бы сейчас видеть. Лучше дать им скорбеть спокойно.
Проходя вглубь комнаты, Райли поняла, что не узнаёт здесь ни единого человека. Это казалось странным и ужасно грустным. Несмотря на бесчисленные часы общения по видео и единственную встречу лицом к лицу у них нет ни единого общего друга.
Зато у них есть один общий враг – психопат, который их обеих держал в плену. Пришёл ли он сегодня? Райли знала, что убийцы часто посещают похороны и могилы своих жертв. В глубине души она понимала, что именно это должна Мари, что именно поэтому пришла сюда сегодня – чтобы найти Петерсона. И поэтому она нелегально принесла оружие – свой личный пистолет, который обычно лежал в багажнике её машины.
Обходя комнату, она изучала лица присутствующих, которые уже сидели. Она видела Петерсона в свете фонаря и на фотографиях, но ей так и не удалось ни разу оказаться с ним лицом к лицу. Узнает ли она его?
У неё стучало сердце, пока она подозрительно оглядывала людей, ища в каждом из них убийцу. Вскоре они все слились в одно убитое горем лицо, озадаченно глядящее на неё в ответ.
Не заметив никого, хоть сколько-нибудь опасного, Райли села на стул у прохода на заднем ряду, отдельно от остальных, где бы она видела всех, кто войдёт или выйдет.
На подиум взошёл молодой священник. Райли знала, что Мари не религиозна, так что пригласить священника, очевидно, было идеей её родственников. Уселись последние из гостей и служба началась.
Тихим профессиональным голосом священник начал со знакомых слов:
– “Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной”.
Священник сделал паузу. В коротком молчании в голове Райли эхом отозвалась единственная фраза.
“Не убоюсь зла”.
Почему-то Райли поразила эта совершенно неуместная фраза. Что вообще это значит “не убоюсь зла”? Разве это правильно? Если бы много страшных месяцев назад Мари была более осторожна, может быть, она и не попала бы в лапы Петерсона.
Зла определённо надо бояться – его полно вокруг.
Священник снова заговорил.
– Друзья мои, мы собрались здесь, чтобы оплакать потерю и воспеть жизнь Мари Сайлес – дочери, сестры, подруги и коллеги…
Священник начал свою обычную заученную проповедь о потерях, дружбе и семье. Хотя он назвал “кончину” Мари “преждевременной”, он не упомянул о жестокости и ужасах, которые ознаменовали последние недели её жизни.
Райли вскоре перестала слушать его наставления, и ей вспомнились слова Мари в предсмертной записке:
“Другого пути нет”.
Райли почувствовала, что внутри неё растёт чувство вины, достигая таких размеров, что она едва могла дышать. Она хотела выбежать на середину комнаты, оттолкнуть священника и признаться всем присутствующим, что всё это произошло только по её вину. Это ей не удалось спасти Мари. Это она подвела всех, кто её любил. И прежде всего себя.
Райли удалось подавить в себе это желание, но ей стало ясно, что вызывает её дискомфорт. Прежде всего, это кирпичи похоронного дома, его глупые белые колонны и пастельного цвета обои. Затем лицо Мари, такое неестественное и восковое в гробу. А теперь ещё и проповедник, который махал руками и нёс какой-то бред, как робот, и ряды голов, которые кивали в такт его словам.
“Кукольный театр”, – поняла Райли.
И Мари, которая лежала в гробу – ненастоящее тело на ненастоящих похоронах.
Райли окатило волной ужаса. Два убийцы – Петерсон и кто бы то ни было, кто убил Синди Маккиннон и остальных женщин – смешались в её голове. Было неважно, что сопряжение их беспочвенно и неразумно. Она уже не могла их разъединить. Они стали для неё единым целым.
