— Не нукай, не запрягал! — негромко огрызнулся Недобежкин и кивнул в сторону Зубова. — Кто это?
— Дантист?? — перепугано выдохнул Чеснок и даже отпрянул назад. — Но он же… он же…
— Вы спустили его в подземелье, — закончил за Чеснока Недобежкин и стал ждать от Родиона Робертовича возражений.
Услыхав сие обвинение, Чеснок перепугался ещё сильнее, отодвинулся вместе со стулом и возопил:
— Да что же это такое??? Почему вы поголовно все считаете, что я спускаю в подземелье?? Это проделки Сумчатого! Это Сумчатый!
— И не Сумчатый! — отрезал Недобежкин. — Сумчатый просто слизняк. Говори правду, Чеснок, если не хочешь, чтобы я твоё дело отдал на дознание и привесил к тебе это несчастное подземелье и, кроме того — похищение дворника.
— Чёрт! — буркнул Чеснок. — Это Тень спустил Дантиста. Но мы все боимся Тени, и поэтому посоветовались и решили спихнуть всё на Сумчатого, чтобы отбояриться от Тени… И вообще, я не могу всё это рассказывать… — всхлипнул Чеснок и проявил тенденцию к залезанию под стол или под стул. — Вы посадили меня в тюрьму, но Тень всё равно найдёт меня и убьёт даже в тюрьме!
— Тень мёртв! — сообщил Чесноку Недобежкин, отложив отремонтированную ручку подальше, чтобы никто больше до неё не добрался. — Или ты, может быть, боишься призраков?
Чеснок, наверное, призраков не боялся, а вот Сидоров — опасался, потому что успел познакомиться с Горящими Глазами. Кому могли бы принадлежать эти ужасающие, адские глазищи, которые жутко сверкают в самом густом мраке, в самых глубоких пещерах??? Конечно же, призраку, чудовищу, результату «Густых облаков»!.. Сержант никогда не забудет своё путешествие по катакомбам «Наташеньки», где встретился он с сумасшедшим Гопниковым, где едва не попал на обед к этому хищному «результату»… Сидоров точно знает, что «результат» не умер и не пропал. Он здесь, в Донецке, и, похоже, за кем-то охотится. Скорее всего, за ним, за Сидоровым…
— Тень мёртв? — оживился Чеснок. — Ну, наконец-то! Чёрт вас всех возьми… Зачем вы меня упрятали? Я, может быть бы, уже новую жизнь начал! Знаете, как можно развернуться без Кашалота и без Тени? Да, чуть не забыл, — встрепенулся Родион Робертович, окрылённый гибелью страшного врага. — Утюг, — прошептал он, заговорщицки, прищурившись. — Он лучше всех был знаком с Тенью. Он даже в подземелье спускался несколько раз, и вернулся, потому что Тень ему разрешил.
Пётр Иванович знал, что заставить Утюга сказать правду можно только гипнозом, выключив последнему сознание и волю. Утюг так любит врать и, стоит привести его сейчас сюда и допросить — насочиняет не хуже Джоанны Роулинг. «Гарри Поттер» меркнет в сравнении с «легендами» Утюга — это точно и к бабке не ходи.
— Я видел, Утюжару к вашей ментуре подвезли, — продолжал Чеснок. — Вы его потрясите, он расколется, когда узнает, что Теня́ вальнули. Он и про Дантиста знает больше, чем я.
— Ладно, послушаем Утюга, — пообещал Недобежкин. — Чем тебе секретарша твоя несчастная помешала, что ты на неё целых двух боксёров натравил? Только теперь — чур, правду!
— Языкатая сильно была! — фыркнул Чеснок. — В милицию вашу сливала много слишком! Я её посёк и, вы знаете, злость взыграла!
— Ясно… — буркнул Недобежкин. — Кому же она сливала-то? — милицейский начальник получил робкую надежду на то, что Чеснок прольёт свет на тёмную личность «милиционера Геннадия».
— Вам и сливала! — скрипучим голосом буркнул Чеснок. — Вам же, наверное, да?
— Нет! — пробурчал Недобежкин, чья голова постепенно превращалась в переспевший арбуз. — Всё, Казаченко, уводи этого… Чеснока, надоел он мне до зелёных веников, чёрт бы его скорчил!
Казаченко схватил Родиона Робертовича за локоток и препроводил в камеру, освободив исстрадавшегося милицейского начальника от его невменяемых воплей. На Утюга у Недобежкина не хватило никаких сил, и поэтому — он отдал приказ идти по домам отдыхать.
Глава 134. Сидоров и Генрих Артерран
Уже в который раз Сидоров приходил домой после полуночи и с распухшей до размеров тыквы головой. В ушах звенели невменяемые вопли Сумчатого, который подрался с Чесноком, и унылое нытьё Кашалота. Перед глазами гарцевал и совершал «магические пассы» докучливый гипнотизёр Ежонков. Скорее всего, именно он приснится сегодня Сидорову во сне. Сидоров радовался тому, что удержал язык за зубами, и не ляпнул ему про свои неожиданные суперсилы! Иначе бы «колдун» Ежонков, помешанный на фашистских суперзлодеях, не выпустил его до самых петухов. Курочил бы Сидорову мозги до рассвета — Ежонков это дело любит.
Едва Сидоров оказался в прихожей — он сразу же включил свет: измученное допросами и страшными байками сознание могло в любой момент подкинуть Горящие Глаза. Сидоров не хотел их видеть на ночь глядя — вот и перестраховывался, включая свет во всех комнатах, в которые заходил. Голод заставлял желудок мучительно подскакивать к горлу, Сидоров понял, что не заснёт из-за него, и поэтому решил перекусить. Прокравшись на кухню, Сидоров первым делом включил свет. Он уже сделал шаг к холодильнику, как вдруг что-то где-то неприятно щёлкнуло, и свет погас во всей квартире. Холодильник недовольно рыкнул и прекратил гудеть. Стало как-то непривычно и пугающе тихо, кухню освещал лишь дрожащий свет перегорающего уличного фонаря да неверный и тоненький лунный лучик. «Пробки вышибло!» — с досадой подумал Сидоров и принялся размышлять, куда же он засунул свечку. Вспомнив, что свечка мирно покоится в прихожей в тумбочке, сержант отправился было в прихожую, но вдруг из темноты возникла некая рука и ухватила его под левый локоток. Сержант испугался, но лишь на миг — потом он размахнулся правым кулаком, надеясь залепить зуботычину тому, кто его схватил. Но из ниоткуда явилась вторая рука и перехватила его кулак в полёте. Сидоров оказался скручен, он принялся вырываться, хотел крикнуть, но третья неизвестная рука зажала ему рот.
— М-мм! — крикнул Сидоров и тут же обнаружил, что неким мистическим образом стал видеть в темноте. Увидал всё: и свою кухню, и часть прихожей, и руки… Только руки казались теперь какими-то слабыми и эфемерными, освободиться от них не составило труда, Сидоров просто выскользнул из полупрозрачных пальцев. Рывком обернувшись, сержант увидел, что у него на кухне бестолково бродят три человека, видимо, в поисках его. Они не видят в темноте, у Сидорова есть возможность нанести неожиданный удар. Сержант как раз собрался повалить ближайшего — обряженного в камуфляж, с надписью на спине: «ОМОН». Сидоров прыгнул, но тут его с размаху поверг на пол жёсткий удар. Чья-то совсем не эфемерная и тяжёлая нога в остроносой туфле наступила сержанту на горло, лишив возможности вскочить. Сержант попробовал сбросить с себя эту ногу, но не смог — нога была слишком тяжела. А потом — нога убралась сама, но протянулась рука в сером рукаве, схватила Сидорова за воротник и подняла над полом. Сержант получил шанс взглянуть на того, кто его схватил, и увидел невероятное: его легко одной рукой удерживал в тридцати сантиметрах над полом ни кто иной, как Генрих Артерран! Рука Артеррана была холодная и твёрдая, как из мрамора. Сержант схватился за неё, пытаясь оторвать от себя, но и это ему не удалось. Генрих Артерран недобро усмехнулся кривой усмешкой, и Сидоров почувствовал, что его начинает тошнить — только сильнее, чем обычно, словно бы его насильно заставляют терпеть перегрузки. Сержант даже потерял сознание, а когда очнулся — увидел себя на стуле в окружении четырёх тёмных силуэтов. Он лишился способности видеть во мраке, и его глаза улавливали лишь контуры. Вдруг впереди что-то с треском вспыхнуло, будто бы зажглась спичка, и появился огонёк. Огонёк поднесли к фитилю той самой свечки, которую Сидоров несколько минут назад хотел отыскать в тумбочке. Свечку поставили на кухонный стол Сидорова, и её дрожащее пламя выхватило из мглы неподвижное заострённое лицо с двумя страшными чёрными провалами вместо глаз. Сидоров отшатнулся — так неприятно, не по-человечески выглядело это лицо. Генрих Артерран воскрес из мёртвых и пришёл к нему в дом — нет, Сидоров не верит в это — это очередной кошмар из-за стресса… он переработал… ему снится… он проснётся, и они исчезнут!
— Сидоров! — произнёс Генрих Артерран, почти не шевеля бледными тонкими губами, и выложил на стол свои длинные руки. На мизинце левой руки поблескивал перстень с неким вензелем.
— А, а, а, — пролепетал Сидоров одеревеневшим языком, не в силах проглотить застрявший в пищеводе комок смертельного ужаса. — Вас нет! — собрав волю, воскликнул сержант и собрался вскочить, чтобы собственными руками развеять ужасное видение.
Вскочить не удалось: четыре стальные руки мигом впились в локти и в плечи, пригнув Сидорова обратно к стулу.
— Ты ошибаешься, — спокойно возразил Генрих Артерран. — Я есть. И ты пока что, тоже есть. Но — я повторюсь — пока что.
