— Чшш!
Иван Давыдович стушевался, пожал плечами и не мешал более Ежонкову своими медицинскими комментариями, хотя и видел, как гипнотизёр из СБУ нагло нарушает санитарные нормы.
— Вопросов нет… — вяло отозвался на пароль Крючковец, и все вздохнули с облегчением: «петушиное слово» действует, «порча» побеждена, и сейчас «подопытный» выскажет свою историю.
— Где ты был? — надвинулся на него Ежонков.
Серёгин с Недобежкиным приготовились слушать, однако слушать оказалось нечего. Крючковец застыл с распахнутым ртом и не произнёс ни буковки. В воздухе повисло тяжёлое молчание, а потом — Недобежкин взорвал его валом возмущения:
— Ну??
— Сейчас! — процедил Ежонков, подозревая, что его налаженная схема снятия «порчи» дала какой-то сбой. — Где ты был? — повторил он снова, обращаясь к отупевшему Крючковцу.
Крючковец даже моргать перестал. Он сидел, неподвижен и глух ко всему. Сидел-сидел, а потом — пошевелил губами и изрыгнул всем ненавистное:
— Бык-бык! — после чего свалился с кушетки на пол и принялся валяться на боку без движения.
— Ежонков!! — подскочил Недобежкин, стиснув кулачищи. — Ты же говорил, что твоё «слово» снимает этот проклятый… проклятый…
— Не кипятись! — спокойно посоветовал гневному начальнику Ежонков, потому что, кажется, нашёл ответ на загадку Крючковца.
— Это ещё почему?? — громыхнул Недобежкин, вытирая кулаком свои усы. — Ты не умеешь гипнотизировать, устраиваешь цирк…
— Его память не заблокирована, а просто стёрта! — авторитетно заявил Ежонков, не теряя достойного спокойствия. — Как у Хомяковича и Карпеца. Тут нечего считывать, из его головы всё это просто удалили.
— Хм… хм… бррррум! — пыхтел Недобежкин, обрабатывая полученную от Ежонкова информацию, но кулаки не разжимал и не опускал, будто бы твёрдо решил кого-нибудь сегодня-таки поколотить.
Врач Иван Давыдович и его санитары наблюдали за «цирком Ежонкова» с интересом, санитары прикрывали ручищами неприличные смешки. А Крючковец — тот продолжал лежать, глазеть точно вперёд и каждые полторы минуты выплёвывать постылый:
— Бык-бык!
— Р-расколдуй! — потребовал Недобежкин, обдумав всё, что услышал и увидел. — Хлестко пуши, а этого — потом ещё с Вавёркиным посмотришь!
Пётр Иванович понимал Ежонкова, ведь Карпец до сих пор не сказал ни слова о том, где он находился, когда пропал из психушки и точно так же, как Крючковец, плевался «быками». С Хомяковичем — та же проблема — «бык» и молчание.
Ежонков вернул Крючковца к жизни, но заниматься Хлестко не пожелал.
— У этого тоже стёрли память! — заявил он. — «Бык» тебе скажет, и заткнётся, а ты только психовать будешь! Я же говорю тебе: память стёрта, её нет, считывать не-че-го!
— Чёрт! — досадливо процедил Недобежкин и развернул корпус к Ивану Давыдовичу.
— Кладите обоих в палату и смотрите — берегите как зеницу ока! — рекомендовал он врачу. — Если пробаранятся — звоните!
В научном лексиконе врача Ивана Давыдовича такого жаргонного слова, как «пробаранятся», не водилось, и поэтому он сдвинул на кончик носа свои очки и уточнил у милицейского начальника:
— А, «пробаранятся» — это как?
— Да, вы же психиатр! — взвился Недобежкин. — Ну, там, пробыкуются… чёрт… в общем, пройдёт у них этот ступор, понятно?? Всё, мы уезжаем, у нас работы невпроворот!
— В воскресенье? — шёпотом съехидничал Иван Давыдович, а Недобежкину громко сказал:
— Понятно.
Сидоров проснулся поздно: часы на тумбочке сообщили ему, что близится полдень. День воскресный, и Недобежкин подарил выходной — рано вставать совсем не нужно, а можно даже поваляться всласть под одеялом и отдохнуть от жутких монстров и их жертв. За стенкой, в соседней квартире, установилась ватная тишина. С тех пор, как пропал Интермеццо — там никто так и не поселился. Квартира пустовала, там селились пауки, заплетая паутиной углы и окна. Сидоров не любил прислушиваться к этой тишине — она казалась ему могильной, и даже собирался отодвинуть свой диван от стенки, смежной с соседней квартирой. Ночью ему опять приснился какой-то кошмарный сон — не то про Генриха Артеррана, не то про страшные катакомбы… Да, наслушаешься воплей Кашалота и вой Сумчатого — и не такое приснится. Сидоров решил не валяться по одеялом — это же очень скучно — валяться. Сержант встал, натянул спортивные штаны и собрался было застелить постель, но вдруг… За стенкой, в пустой квартире явственно различался какой-то стук, словно бы там кто-то есть, кто-то ходит! Сержант застыл с одеялом в руке, не замечая, что оно, затянутое в белый пододеяльник, волочится по полу. Сержант весь превратился в слух, и его чуткие уши улавливали, как внизу, во дворе, беседуют о ценах на колбасу две его соседки. Кажется, показалось, грюкнуть мог кто угодно, чем угодно, где угодно, не обязательно за стенкой. Ведь дом-то как муравейник, повсюду люди… Кроме этой зловещей пустой квартиры, где раньше гнездились «верхнелягушинские черти». И почему Сидорову всегда так «везёт» в кавычках?? Там — черти, сям — привидения?? Даже дома нет покоя!
Нет, это ипохондрия. Надо в отпуск, потому что мозги совсем запарились возиться с «порченными осликами», которые, казалось, заполонили собою весь город. Скоро голова у Сидорова вскипит, и от неё повалит сначала белый пар, а потом и сизый дым. Но разве сейчас Недобежкин расщедрится на отпуск, когда работа в самом разгаре?? Нет, не мечтай, закатай свою губу… Не удастся в этом году съездить в вожделенное Мелекино и понежится на тесном пляжике по соседству с чужими пятками. Хоть бы жара убралась куда-нибудь, а то вон, опять градусник буровит, что на улице плюс тридцать три. Делать яичницу не хотелось: не давала страшная лень и жуткая неохота. Пельменей в холодильнике попросту не было, и Сидоров не заметил даже, когда он их съел. Была только колбаса и чёрный хлеб — Сидоров и его убрал в холодильник, чтобы там не завелась противная картофельная палочка. Сержант наспех порубил хлеб и колбасу на ломти, сляпал три бутерброда и принялся жевать, запивая из кувшина холодной водой, потому что неохота было возиться с чайником. Свисток на чайнике сломался, и теперь этот предатель закипал тихонько, словно крадущийся лис. Сидоров уже пару раз прошляпил тот интересный момент, когда в чайнике заканчивалась вода, и чайник раскалялся на газу и чернел… Не хватало ещё устроить пожар.
Пережёвывая холодную колбасу, Сидоров вновь услышал шевеление в соседней квартире. Да, именно в соседней, там, где никто не живёт, где скрывался Коля, где жил этот бесноватый Федя-Филлипс. Сидоров бросил второй бутерброд недоеденным. Ему стало как-то подспудно страшно, он не смог находиться дома и вышел в прохладный сыроватый подъезд, где в углах висела чёрная паутина, а на стенке кто-то накарябал неправильную свастику, закрученную в другую сторону. Дверь «призрачной» квартиры была наглухо закрыта. Сержант осмотрел её, заглянул в глазок и увидел в нём жутковатую мглу могил. Он стоял и подслушивал под дверью, словно сплетница, стараясь уловить хоть какой-нибудь звук, но ничего не слышал. Показалось. Да, точно, это кто-то другой грюкнул, а за стенкой у Сидорова никого нету. Или верхнелягушинский чёрт с Горящими Глазами?? Нет, их не бывает, Сидоров — мент, он не верит в чертей и никого не боится.
— Эй, чего застрял на лестнице? — грянул за спиной сварливый скрипучий голос, и Сидоров отпрянул от соседской двери, как от пожара.
— Ты что?? — изумился скрипучий голос.
Сидоров открыл один глаз и глянул туда, откуда этот голос исходил. Перед ним стояла его пожилая соседка Анастасия Сигизмундовна. Свои пышные формы она затянула в ярчайшее платье цвета «вырви глаз», а на голову водрузила широкополую соломенную шляпку, похожую на глубоководную медузу. Анастасия Сигизмундовна взирала на Сидорова с таким изумлением, словно бы у него на голове вдруг выросли грибы.
— Простите… — пролепетал сержант, не зная, как бы ему оправдать своё торчание у пустующей квартиры соседей.
В массивных кулаках Анастасии Сигизмундовны были зажаты пухлые хозяйственные сумки, переполненные батонами и куриными ножками. Ей некогда было стоять в подъезде, и поэтому она фыркнула:
— Ужас! — и проследовала к своей двери.
Установив сумки на прохладный каменный пол, она отыскала ключи и завозилась с замками.
Переведя дух, Сидоров вернулся домой. Какой-то он стал пугливый в последнее время… Конечно, если неподготовленный человек внезапно увидит Анастасию Сигизмундовну — ещё неизвестно, как он себя поведёт… Но всё же, милиционеру стыдно бояться мифических чертей.
Сержант сел дожёвывать свои бутерброды с холодной водой и попытался отключить мозги от соседней квартиры и её мистических ужасов. Скоро туда кто-нибудь заселится, и всё это закончится…
