Глава 137. Верхние Лягуши завтра и послезавтра
Деревня Верхние Лягуши — богом забытое местечко, ютящееся в далёкой стороне от туристических маршрутов, железной дороги и крупных автострад. Верхние Лягуши так бы и прозябали в темноте, без электричества, до скончания веков. Но во Вселенной вдруг что-то резко изменилось. Неизвестно, откуда взялись рабочие, поставили новые каменные столбы и провели в Верхние Лягуши электричество. Во всех домах засияли лампы, заговорили годами молчавшие телевизоры и запели радиоприёмники, динамики которых десятилетиями покрывали слои серой паутины. Потом в деревеньку неожиданно понаехали асфальтоукладчики и покрыли асфальтом каждую улочку. Так что, жители не плавают больше в болоте, стоит пройти дождику, и ходить по деревне можно даже на шпильках. Да уж, что ни говори, а чудеса галактического масштаба, словно бы где-то взорвалась сверхновая звезда.
То, что осталось от рухнувшего опорного пункта милиции — в один прекрасный погожий денёк погрузили в кузов самосвала и вывезли в небытие, куда-то на далёкую свалку. А на расчищенном месте возвели новенькое здание с пластиковыми стеклопакетами в окнах. Полковник Соболев назначил-таки в Верхние Лягуши участкового. Но не кого-нибудь чужого со стороны, а возвратившегося с того света Вовку Объегоркина. В кабинете у Вовки стоит новая мебель, на столе — компьютер, а на стенке — новый календарь на 2010 год.
Не остался без внимания и рассыпавшийся по кирпичику памятник архитектуры, в котором все, кто бы ни зашёл, видел гостей из иных миров. Над ним тоже потрудились: отстроили из руин и превратили в музей. И сколько посетителей в нём побывало — ни один из них ни разу не узрел ни чёрта, ни призрака, ни тракториста Гойденко. А чёрт и правда, больше ни разу нигде не появился. Люди посудачили о нём ещё полгодика, а потом — и вовсе забыли. Раз нету — значит сгинул, а раз сгинул — жизнь наладилась, чёрная полоса закончилась, и можно расслабиться. Правда, расслабились далеко не все — из-за того, что в сельсовете провели глобальные реформы. Во-первых — отремонтировали здание: сменили окна, перекрыли крышу, установили отопление, освещение и компьютеры. А во-вторых — вышибли Семиручку. А новый председатель — в свою очередь — тоже внёс некоторые коррективы в монотонную жизнь верхнелягушинских кабинетных работников: он удалил готичную Клавдию Макаровну. Клавдия Макаровна, правда, не пожелала покидать своё насиженное непыльное местечко, обивала порог председательского кабинета, носила взятки, умоляла, упрашивала. Однако тот, кто занял место Семиручки остался глух к её слёзным мольбам, причитаниям и лживым историям про трёх голодных дочек. Он посоветовал ей ограничиться пенсией, на что Клавдия Макаровна разгневанно пискнула:
— Вы что?? Мне только сорок пять!!
И на следующий день её уже никто не видел, потому что она переехала в другую деревню.
Пётр Иванович и Сидоров, когда ехали в Верхние Лягуши в новой служебной машине, естественно, обо всех этих изменениях и знать не знали. Пётр Иванович, который как всегда был за рулём, удивился только, почему всё не начинается грунтовка, а продолжается ровный, аккуратно заасфальтированный автобан. Да и асфальт тут, пожалуй, даже лучше, чем где-либо и, кажется, новый…
На заднем сиденье развалился вечно едящий гипнотизёр Ежонков. Рядом с ним стоял рюкзак красного цвета, наполненный съестными припасами, которые он взял с собой из дома, чтобы ненароком не проголодаться в дороге. Гипнотизёр то и дело запускал в рюкзак свою пухленькую ручку и вытаскивал то пирожок, то булочку. Он всё ныл, что ему не нравится музыка, которую передают по радио, Пётр Иванович, в конце концов, зарядил ему диск Бетховена. Ежонков любил классическую музыку, потому что считал, что она повышает умственные способности и поэтому остаток дороги уплетал, с умилением купаясь в благородных звуках. Сперва решили ехать в Красное за родственниками Зайцева. Это решил Серёгин, уверенный в том, что родственники скажут, что Зайцева не знают. Тогда можно будет покинуть их и ехать собственно в Лягуши — по Семиручку. Ежонков же ещё хотел заехать к Соболеву и порасспросить его кое о чём, используя «петушиное слово».
В селе Красное всё было по-прежнему. Краснянское РОВД возвышалось над частными домиками двухэтажной «громадой», довлело над ними, как законы довлеют над обществом. Во дворе, около «доски почёта» с надписью «Их разыскивает милиция», стояли и покуривали знакомые всем Хомякович, Кошко и Пёстриков. Эти трое сразу же узнали серебристую «Деу» из Донецка, выронили сигаретки и застопорились, глядя на то, как Пётр Иванович деловито паркуется на тесной парковке возле какого-то поцарапанного «Москвича». Приезд донецких коллег для них ассоциировался со страшными бандами и необходимостью лезть в «призрачные» подземелья — поэтому они и выкатили глазки, думая, что в Верхних Лягушах снова совершилось жуткое злодеяние.
Узнав о том, что на этот раз спуск в подземелья отменяется, все трое как-то расслабились и глянули веселее. Оказалось, что Хомякович даже знает, где проживают эти зайцевские родственники. Фамилия у них была не Зайцевы, а смешная — Переглуховы. Недобежкину как-то удалось выкопать их из пучины безвестности, а Хомякович сообщил Серёгину, что люди с такой фамилией в Красном проживают лишь в одном доме, двадцать третьем по улице Советской, и к тому же успели засветиться в милицейской базе. Переглухов-младший по имени Искандер — никто не знает, почему родители избрали для сына такое нестандартное имя, ведь в семье никогда не водилось мусульман — и по кличке Мойдодыр один разочек с пьяных глаз расколотил камнем и палкой витрину ларька и похитил оттуда семь шоколадок. Пока Хомякович рассказывал Серёгину и Ежонкову про похождения Искандера Переглухова — Сидоров стоял на солнышке и разглядывал тех, кому не посчастливилось угодить на «доску почёта». Там было всего трое «отличников», один из которых — Искандер Переглухов — паренёк лет семнадцати с большой, похожей на лампочку головой, что торчала из узких неспортивных плечиков. Двое других — воры-гастролёры, которые ухитрились обобрать местный продуктовый магазин. Никого интересного на «доске почёта» Сидоров не увидел. Наверное, полковника Соболева мало волновала проблема «чертей» в деревне Верхние Лягуши, и он даже не думал разыскивать пропавшего по их вине Объегоркина.
— Соболев у себя? — настаивал Ежонков, которому всё не терпелось применить к краснянскому начальнику «петушиное слово».
— У себя, — ответил Хомякович, как показалось Серёгину, без энтузиазма уныло. — Закрылся и сидит, как кур на яйцах.
— Ага! — обрадовался Ежонков. — Мы тут как раз к нему идём!
С этими словами гипнотизёр пропихнулся между Хомяковичем и Пёстриковым, поставил одну ногу на нижнюю ступеньку крыльца.
— Соболев сказал, чтобы мы говорили всем, что у него неприёмный день! — крикнул вдогонку Ежонкову Кошко, выбрасывая окурок в мусорный бак. — К нему тут тип какой-то приходил, так он даже через дверь с ним не болтал.
Серёгина заинтересовал этот «тип», и он спросил о том, как он выглядел.
— Та! — отмахнулся Хомякович. — Снова эти, уфологи! Они тут табунами топчутся после того, как Чёртов курган завалился. Всё выклянчивают у шефа санкцию на раскопки, а он их куда подальше всех отправляет. Достали уже, вчера целых шесть штук было.
— Ясно, — кивнул Пётр Иванович, который, как и Соболев, желанием связываться с сумасшедшими уфологами абсолютно не горел. — Попробуем пробиться к Соболеву…
Серёгин вежливо постучался в дверь кабинета краснянского начальника, но ответом ему была тишина. Не хочет полковник Соболев общаться, значит — что-то неладно. Пётр Иванович подозревал, что он каким-то образом завязан с «чертями», потому что, обитая в этих краях, да ещё и имея законную власть, просто невозможно остаться от них в стороне — всё равно завербуют, так или иначе.
Сидоров топтался в сторонке у заросшего паутинами окошка, а Ежонков — нетерпеливо сучил ногами и грыз булочку. Когда же Серёгин второй раз постучался и опять-таки не был удостоен ответом — гипнотизёр запихнул свою булочку в рот целиком, сделал солидный шаг вперёд и схватился за ручку двери.
— Пора входить, — сообщил он. — Соболев надеется отсидеться, но я ему не дам!
Ежонков распахнул дверь, прежде чем ему кто-либо успел сказать: «Постой!» и вставился в кабинет Соболева с наглостью бульдозера.
Соболев сидел, ссутулившись над своим столом, и что-то грыз. Когда Серёгин вошёл в кабинет вслед за «проходчиком» Ежонковым и подобрался к Соболеву ближе — он увидел, что тот грызёт ногти. Увидав незваных гостей, полковник Соболев нехотя отковырнул опустевший, какой-то рыбий взгляд от пустоты и уставился почему-то на Сидорова.
— Замучили… — простонал он, бессильно свесив руки вдоль туловища.
