Пётр Иванович каким-то волшебным образом выманил Переглухова из «крепости». Сидоров слышал, как отпираются, лязгая, засовы на калитке и как где-то там, в глубине двора, басовито взлаивает псина. Рабочие на крыше то и дело поворачивали головы и разглядывали тех, кто пришёл в гости к их работодателю.
Наконец-то Переглухов справился с засовами. Серёгину показалось, что тот воевал с ними полчаса — как у Переглухова много засовов… неужели, тут такие злобные домушники?? Или он что-то или кого-то прячет в доме?? Калитка, заскрипев, отворилась и из-за неё мелкими шажками выбрался мелкий субъект, наряженный в майку до колен и подкатанные джинсики. На вид субъект смотрелся лет на срок пять-шесть-семь-восемь и т. д., голова его была увенчана панамой камуфляжной окраски, а на длинном остреньком носу кривовато сидели круглые очки. Пётр Иванович заметил в этом субъекте сходство с Искандером Переглуховым: вот, в кого у этого нелёгкого подростка такая мелкая комплекция — в папашу.
Сидоров едва не хихикнул снова, узрев воочию «грозу села Красное», который до такой степени запугал лейтенанта Матвея. Хотя, Гитлер и Наполеон тоже не отличались богатырскими телесами…
Переглухов обвёл Серёгина, Сидорова и Ежонкова недоумевающими бесцветными глазками и осведомился:
— А?
Кажется, на его лице засел испуг — глазки бегают, рот слегка перекосился. Да и ногами он сучит, словно бы пытается спрятаться от милиции. В дом он никого не пригласил и сам застопорился на пороге в странной нерешительности. Пётр Иванович отлично замечал его волнение, но сам оставался спокойным, как удав — чего суетиться, когда Переглухов уже подцеплен на крючок? Если вдруг он попался «чертям» и получил от них «порчу» — у Серёгина есть Ежонков.
Услыхав о своих сводных родственниках Зайцевых, Переглухов дёрнул тощим левым плечом, поскрёб голову под панамкой и задумчиво буркнул:
— У… Не общаюсь я со своей сестрой! Жадная она, шо та гадюка!
Пётр Иванович ясно видел, что Переглухов врёт. Этот типчик из той же серии, что и Утюг — будет «с учёным видом знатока» сочинять сказки, изворачиваться и находить ответ на любой вопрос. Хоть ты в «слоник» его пихай! С такими хоромами, ещё третий этаж мастырит, и тут же ноет, о том, какая жадная у него сестра… Кстати, в дом не пригласил… Пётр Иванович не стал более топтаться у калитки, прожариваясь на солнце.
— Мы пройдём! — заявил он и по-милицейски уверенно двинулся к Переглухову во двор, пихнув хозяина плечом. За ним тут же последовал Сидоров и потащился Ежонков, который на жаре уже успел превратиться в пластилин. Переглухов вздрогнул, но попятился назад и пропустил милиционеров, чтобы не вызывать на свою тщедушную персону лишний огонь.
Двор представлял собой стройплощадку. Повсюду громоздились штабеля кирпичей, огромные мешки со строительными смесями, в одном углу торчала бетономешалка, а в другом углу — недостроенное строение, похожее на кирпичную коробку.
Вымощенная плиткой дорожка, что вела через двор к дому, была покрыта цементными плюхами, из-за чего приходилось постоянно смотреть вниз, под ноги, чтобы не вступить и не испортить туфли. Ежонков случайно задел рукавом рубашки грубые ко́злы, прислонённые к стене дома, и получил бурое пятно…
— Проходите, — робко, как показалось Серёгину, предложил Переглухов и распахнул дверь. — У меня тут… неубрано…
«Неубрано» — это очень мягко сказано. Прихожая оказалась продолжением стройплощадки, прямо посередине её высилась стремянка, на которой стоял чумазый рабочий и копался с проводкой, торчащей из потолка. Серёгину и Сидорову хоромы Переглухова напомнили Донецкое представительство корпорации «Росси — Ойл», так же изнурённое глобальным ремонтом, который затеял ненастоящий Мильтон. Кстати, никто так и не узнал, куда девался Фёдор Поликарпович Мезенцев. Пётр Иванович ожидал, что скоро его обнаружат на вокзале, или на свалке, лишённого памяти, как Крючковца и Хлестко. А может быть, Мезенцеву повезёт куда меньше и он затеряется среди бомжей…
Когда в развороченную прихожую вполз Ежонков — Переглухов объявил рабочему на стремянке:
— Эй, Данила, перерыв до двух! Пойди, остальным скажи!
— Ага! — кивнул покрытый цементной пылью и мелом Данила, ловко покинул стремянку и охотно удалился во двор.
Едва он скрылся — хозяин воровато повёл головой из стороны в сторону, тщательно закрыл за ним дверь, а потом установил на Серёгина глаза, полные непонятной мольбы.
— Приходил он ко мне, Серёжка беспутный… — выдавил он, и Пётр Иванович удивился, так как думал, что Переглухов не станет распространяться о Зайцеве, тем более — «Серёжка беспутный»…
— Когда? — выскочило из Сидорова.
— В начале лета… — пискнул Переглухов, стащив с лысеющей башки панаму, сминая её в руках. — Я слышал, что он за ум взялся и участковым стал, но как увидел — обалдел. Тощий весь какой-то, глаза безумные. Наркоман! Да, да, подсел! — постановил он с уверенностью паровоза. — Одет в какое-то драньё, умолял меня, чтобы я его от чего-то спас. А я ему кто? — мать Тереза?? У меня нет денег на клиники! Выставил его, а он — как на улицу попал — так заорал по-бычьи: «Му-у!». Я перепугался, что у него ломка начнётся и участкового вызвал. А он — скок через забор и куда-то сбежал. Всё, больше я этого шалопая не видел. Позвонил его мамке, а она мне сказала, что три года не знает, куда он делся! Зачем мне в семью такое позорище? — взвизгнул Переглухов и от избытка эмоций огрел кулаком только что оштукатуренную стену. — Чёрт! — он запачкал руку и принялся счищать серый раствор о свою майку и панамку. — Мой родной сын в Киеве милицейскую должность получил, а тут этот… пострел… биографию ему изгадит…. Прошу вас… — заговорщицки прошептал Переглухов и придвинулся ближе к Серёгину, силясь что-то сказать ему на ушко.
Серёгин отодвинулся от Переглухова, потому что не хотел выпачкаться в его раствор.
— Прошу вас… — повторил Переглухов, кроме руки уделав раствором весь перёд своей майки и всю панамку. — Не давайте делу ход… Умоляю! — его чистая левая рука полезла в карман джинсиков под майкой и явила на свет толстый белый конверт.
Пётр Иванович сразу догадался, что Переглухов пытается всучить взятку, лишь бы информация о якобы наркомании Зайцева никуда не просочилась. Вообще, надо бы копнуть Переглухова на предмет его доходов и налогов. Но, во-первых, сейчас не до этого, потому что надо ещё успеть к Семиручке, а во-вторых, пускай этим занимается налоговая полиция, это их стезя, а не Серёгина. Пётр Иванович отклонил конверт, пообещал никому ничего про Зайцева не говорить и поспешил распрощаться с Переглуховым. Он быстро сообразил, что этот куркуль в «чёртовую банду» пока не попал, мало что знает про «похождения Зайцева», и вообще, только время потеряли на общение с ним.
— Ух, хоть бы чайку предложил! — ворчал Ежонков, уходя от Переглухова. — Надо было связать его и насильно вспушить! Не нравится он мне! Зачем ушли, Серёгин?
— К Семиручке съездим, а потом — можешь пушить! — ответил Пётр Иванович, изнемогая от жары за рулём служебной «Деу».
Случилось так, что Пётр Иванович не узнал деревню Верхние Лягуши, которая успела даже опостылеть ему. Сначала он даже подумал, что заблудился, проехал нужный поворот, или повернул не там… Хотя как это — не там, когда вот он, мост через озеро Лазурное — новый, покрытый свеженьким асфальтом, как и бывшая пыльная грунтовка, которую теперь превратили в автобан. Вдоль автобана в два ряда возвышаются фонарные столбы… А вот и въездной знак — так же новый. «К. лхо… Кр. сная Зве…» и корявую табличку кто-то куда-то убрал. Вместо всего этого возвели высокую стелу с надписью внушительными каменными буквами: «Деревня Верхние Лягуши».
— Эй, да тут капремонт! — удивился Сидоров, высовываясь из окна и во все глаза разглядывая преобразившуюся деревушку.
Ежонков жевал свои припасы и тоже разглядывал окрестности. Но, вместо удивления, он был переполнен подозрительным скепсисом.
— Уж не фашистские ли это агенты заметают следы? — подозрительным полушёпотом цедил он себе под нос. — Как к Семиручке приедем — клешнями в него вцеплюсь…
А потом — Пётр Иванович внезапно и резко затормозил так, что Сидоров едва не набил шишку о приборный щиток, а Ежонков — выронил пирожок под кресло.
— Что ты делаешь?? — изумился гипнотизёр. — Пообедать не дал!!
Сидоров подумал, что впереди препятствие, но, глянув в лобовое стекло, ничего такого не увидел.
— Смотрите! — прошептал в это время Серёгин и показал пальцем куда-то в сторону.
Ежонков и Сидоров проследили, куда направился указующий перст Серёгина и увидели, что на месте серых руин старого ОПОПа высится свежее строение с яркой табличкой: «ОПОП». К зданию ведёт аккуратная мощёная дорожка… вот чудеса! Где же вся эта первобытная дикость, что царила в этих местах со времён царя Гороха??
