Ежонков и Сидоров проследили, куда направился указующий перст Серёгина и увидели, что на месте серых руин старого ОПОПа высится свежее строение с яркой табличкой: «ОПОП». К зданию ведёт аккуратная мощёная дорожка… вот чудеса! Где же вся эта первобытная дикость, что царила в этих местах со времён царя Гороха??
Серёгин решил зайти в новый ОПОП и увидеть участкового. Сидорову тоже было интересно его увидеть, артачился один только Ежонков, которому было невтерпёж погрузить председателя сельсовета в гипноз и считать его память.
Верхнелягушинский ОПОП был построен по современному проекту, и оказался куда просторнее, нежели «логово» Подклюймухи или Мирного. Кроме того, тут не было никакой готической мглы как в сельсовете, никакого текущего потолка и никакой паутины — всё чисто, светло, уютно…
А вот и кабинет участкового… «Объегоркин В.В.» — прочитал Пётр Иванович на табличке и встал перед дверью, словно его ноги вкопали в пол. Неужели участковым был белобрысый «чертёнок», которого они поймали, и которого унёс из изолятора оголтелый Ярослав Семёнов??
— Что, участковый из «банды»? — осведомился позади Серёгина Ежонков, заглядывая в табличку на двери через его плечо. — Я так и знал, что Соболев с ними завязан! Он же специально его сюда подсадил!
Сидорову вообще было как-то не по себе в этом новом ОПОПе. Несмотря на то, что коридор просторный и светлый, с большими окнами и кондиционером — сержанту всё равно мерещились в углах некие зловещие тени. Он даже слегка побаивался этого Объегоркина, который целых три года томился в услужении у «чертей» и, может быть, уже лишился облика человека, превратился в чудовище сродни Генриху Артеррану. Да и вообще, впечатление такое, что чёрт из Верхних Лягуш никуда не исчез, а только спрятался на время от милиции. Да, кстати, каким могильным холодком веет от этого кондиционера…
Вовке Объегоркину сегодня делать было практически нечего. Составив график проверок пивнушки «Кафе „Мороженое“», он привычно играл в игры на своём мобильном телефоне. Вчера ему прислали помощника — мальчишку из Красного, который только закончил школу милиции. Звали его Борькой, фамилия у него была Ветров, а мечта — как когда-то у Объегоркина — совершить подвиг. Узнав о Гойденко и его пьянстве — Борька взял тракториста за жабры и теперь — напряженно думал, кого бы за ним закрепить. Объегоркин знал, что тракторист всё равно не исправится, кого бы ни закрепили. Но раз новичок рвётся в бой — зачем останавливать, пускай воюет. Объегоркин раньше точно так же воевал, и сейчас тоже бы с удовольствием бы повоевал но, как начальник, старался сдерживать эмоции и быть солидным, бывалым и выдержанным.
Когда раздался стук в дверь — Объегоркин быстренько спрятал телефон — чтобы никто не заметил, как он играет в игры. А Борька Ветров поднял голову от тетрадки, в которой очевидно писал план превращения Гойденко в добропорядочного гражданина.
— Войдите! — крикнул Объегоркин, копируя основательный тон бывшего участкового Зайцева, у которого когда-то служил помощником.
Три человека, покрытых пылью и потом, которые ввалились в кабинет из коридора, были Объегоркину не знакомы. Один, который переступил порог первым, не шёл, а пёр как грузовой автомобиль, второй — почему-то настороженно оглядывался, а на третьего так повлияла жара, что он размяк пластилином и полз, едва отлепляя ноги от ламинированного пола. Объегоркин слегка растерялся: туристы, которых привозили в особняк-музей, в милицию не заходили, «дикие» чужаки забредали в Верхние Лягуши крайне редко и тоже в милицию не заходили… А тут…
— Чем могу помочь? — чуть ошарашено поинтересовался Объегоркин, задвигая мобильник подальше в ящик стола.
«Человек-грузовик» вытащил красное удостоверение милиционера. Когда он придвинул документ к самому носу Вовки — тот прочитал: «г. Донецк», «РОВД Калининского района», «Пётр Иванович Серёгин» и «следователь». Потом следователь Пётр Иванович Серёгин удостоверение захлопнул и водворил назад в карман. Теперь Объегоркин испугался: как-никак произошло что-то серьёзное, раз к нему приехал следователь из Донецка…
— А? — выдавил он, подумав о том, что ему ещё ни разу не приходилось расследовать преступления и ловить преступников.
Следователь Пётр Иванович Серёгин хотел что-то сказать, но внезапно вперёд выдвинулся тот, что плёлся последним — толстячок с пятном на рукаве рубашки — и опёрся обеими полненькими руками о стол Объегоркина.
— СБУ! — продекламировал он, и Объегоркин, привстав, было со стула, повалился назад и едва не сел на пол.
— Ежонков! — зашикал на него Пётр Иванович, однако Ежонков сейчас был неумолим.
Ежонков дорвался наконец-то до «верхнелягушинских чертей» и был готов всех их как одного хорошенечко вспушить.
— Испугался! — довольно заметил Ежонков, видя, как перекашивается мальчишеское личико участкового Объегоркина и как его голубые наивные глазки вылезают на лоб. — Правильно, бойся! Сейчас ты нам расскажешь про всех своих дружков и выдашь, кто такой «верхнелягушинский чёрт», а так же — поведаешь, где, по-твоему, твой начальник Зайцев.
— Ежонков! — снова попытался одёрнуть «суперагента» Пётр Иванович, чувствуя, что тот своей жаждой действия погубит всё на свете.
Ежонков от Серёгина отмахнулся и продолжал надвигаться на Объегоркина.
— Че-чертей не бывает… — промямлил Объегоркин, отодвигаясь от Ежонкова вместе со стулом и пытаясь спрятаться от него за столом. — Эт-то старушки всё поверья плетут… А-а Сергей Петрович… о-он уволился, и вместо него меня назначили…
Борька Ветров взирал на происходящее выпученными глазами и вообще, не знал, говорить ли ему или лучше кротко промолчать? Он не замечал, как чёркает ручкой в своей тетради, зачёркивая весь «стратегический план», который выдумывал весь день. Пётр Иванович сказал Сидорову, чтобы тот охранял его на всякий случай. Мало ли, что? А вдруг помощник Объегоркина тоже в «банде» и вздумает бежать, драться, гипнотизировать??
— Врёт, видите?? — Ежонков развернул корпус к Серёгину и показал пальцем на вжавшегося в спинку стула Объегоркина. — Запутывает следствие, пора пушить!
Вовка Объегоркин был настолько ошарашен, что не смог даже спросить, какое такое следствие он запутывает. Он просто сидел, возил ногами по полу, отодвигаясь от Ежонкова назад и, в конце концов, упёр спинку стула в стенку.
— Пуши… — вздохнул Пётр Иванович и опустился на свободный стул. Да, Ежонков уже испортил всё, что только можно было испортить. Объегоркин, кажется, не помнит, что с ним случилось после того, как он потерялся в подземелье под третьей казармой. Ежонков напугал его вдрызг, теперь Объегоркин попрётся жаловаться Соболеву, если Ежонков, конечно, не внушит ему, что ничего не было. Хотя, скорее всего, Ежонков, как всегда, забудет замести следы…
Ежонков разгулялся во всю свою мощь, Объегоркин, загипнотизированный его маятником, сидел на краешке стула и таращил глаза вперёд. Ежонков «колдовал» вокруг него, заставлял рассказывать параграфы из школьных учебников, всё больше и больше шокируя Борьку Ветрова. Объегоркин буровил что-то про биквадратные уравнения, как им понижают степень, а Сидоров сидел напротив Ветрова и всё пытался разглядеть в этих верхнелягушинских участковых признаки чертей. А вдруг у них Горящие Глаза??
Пётр Иванович даже засыпал уже — так монотонно Объегоркин вещал математические формулы. И вдруг Ежонков решил, что хватит проводить с ним «срезы школьной программы», а пора спросить по существу.
— Всё! — выкрикнул гипнотизёр, и Объегоркин замолк. — Объегоркин, ты в третьей казарме… — принялся он настраивать Вовкин мозг на нужную волну. — Снимаешь линолеум, влезаешь в дырку… Вопросы есть? Что было дальше??
Ежонков повторил это раз пять или шесть — бесстрастным голосом автоответчика. Объегоркин сидел с тупым лицом и не двигался, а потом — насупил брови и сказал:
— Вопросов не-ет… Снимаю линолеум, оттуда пахнуло сыростью. Там сыро и холодно, подполковник Окунев позвал Барсукова… Мы спускаемся вниз, у меня фонарик. Я вижу бетонные стены и коридор, длинный коридор, конец которого где-то очень далеко, не знаю, где… Мы всё ещё идём… Барсуков идёт вторым, я иду первым… И! — Вовка внезапно вскрикнул, будто бы ему отдавили ногу, и заглох, тупо пялясь неизвестно куда, наверное, вглубь пещеры. — Бык-бык! — наконец-то он нашёл в себе силы сказать что-то ещё, прежде чем заглох окончательно.
Ветров беззвучно шевелил губами — был в глубоком шоке, наблюдая гипноз.
— Во, блин, запёрло! — разозлился Ежонков, не в силах выковырять из Объегоркина больше ни словечка. — Чёрт, что им ещё надо-то??
— Ежонков, — вздохнул Пётр Иванович, жалея про себя ни в чём не повинного Ветрова. — Надо было сначала с ними по-человечески поговорить и спросить про Семиручку. А ты?
