— Серёгин! — слабеющий слух словно бы издалека уловил перекошенный ужасом вопль милиционера Недобежкина, который призывал другого милиционера — Серёгина.
Никанор Семёнов опустил руки, так и не дождавшись от Недобежкина наручников. Он ещё слышал, как распахнулась с треском дверь, как застучали шаги… А потом — словно бы погрузился в ватный тёплый сон…
Недобежкин испугался недаром: Никанор Семёнов постарел раза в два у него на глазах. Когда в кабинет начальника, услыхав вопль, ворвался Серёгин — лишившийся образца «результат „Густых облаков“» уже был похож на мумию древнего фараона. Вслед за Серёгиным заскочил Сидоров и — застопорился на пороге, увидав, то, что сидело стуле для посетителей.
— Никанор Семёнов… — с огромным трудом заставил себя выдавить вконец ошарашенный Недобежкин и, не устояв на ослабевших от ужаса ногах, повалился в неудобное коленно-локтевое положение и уткнулся носом в пол.
— Никанор Семёнов! — крякнул Пётр Иванович, схватив рукою собственные губы, а перед глазами у него тот час же всплыл Гопников, который точно так же состарился и рассыпался прахом.
Испугавшись леденящего кровь вида стареющего на глазах Никанора Семёнова, Недобежкин поднял такой громкий шум, на который сбежались все, кто был в то утро в отделении. Они топтались на пороге, видели то, что осталось от главаря «чёртовой банды» и скребли макушки, размышляя над тем, что бы это такое могло быть, если не кучка странного песка. Гипнотизировать было некому, и всё отделение долго судачило о странном происшествии в кабинете начальника.
Пётр Иванович медленно, с долей мистической опаски, приблизился к останкам Никанора Семёнова. Он обошёл кругом стул, на которых они покоились, скосил изумлённый глаз на кучку праха, которая насыпалась на пол под стулом. Очевидно было, что Никанор Семёнов пришёл сюда сам, сел на стул, а потом… Нет, этому нет другого объяснения, кроме того, сумбурного, которое написано было в обгоревшей тетради Генриха Артеррана: Никанор Семёнов принял мифический АНТИДОТ, который вывел из его организма ещё более мифический ОБРАЗЕЦ.
— Что с ним делать? — выдавил из себя Серёгин, превозмогая холодный страх.
— Ежонкову звони… — глухо отозвался из коленно-локтевого положения Недобежкин.
Когда приехал Ежонков — Недобежкин уже был поднят с пола и усажен в кресло. Шок постепенно отпускал, милицейский начальник обрёл дар речи и способность мыслить. Он выпил почти два литра минеральной воды, и только после этого смог работать. Первым делом он приказал всем, кто толпился в дверях и бестолково глазел, очистить его кабинет и закрыть дверь с той стороны. Остались только Пётр Иванович и Сидоров. Ежонков совсем не испугался, когда узрел в кабинете Недобежкина мумию. Он только подпрыгнул, едва не провалив пол весом, авторитетно заявил:
— Вот, видите, как он действует? Никанор Семёнов таскал в себе образец шестьдесят девять лет, и этот образец не давал его организму стареть. А теперь — он каким-то образом лишился образца и сразу же намотал себе все «вырванные годы»! Это просто, как отпарить репу! — Ежонков цокнул языком, будто бы съел что-то вкусное, и хотел ещё что-то сказать, но тут ожил Недобежкин.
— Он ко мне сдаваться пришёл, — пропыхтел он, выпивая очередную кружку воды. — Сел вот, на стул и сказал, чтобы я его арестовал. А потом — «крякнул»…
— Ага! — кивнул «суперагент» Ежонков, довольный тем, что Никанора Семёнова не придётся больше разыскивать. — Я вызову «лимузин», чтобы его оттарабанили на базу. Гопникова я уже изучил… почти, ещё не все экспертизы готовы. Теперь Никанора буду изучать. Я всё-таки, должен выделить из них этот образец!
Пётр Иванович ещё подумал, каким образом Ежонков собирается выделять ОБРАЗЕЦ, когда по его же словам, АНТИДОТ его полностью разрушает?? Но ничего не сказал, потому что в медицине не смыслил.
«Лимузин» из СБУ приехал спустя минут десять. Он выглядел, как простая карета «Скорой», а люди, которые выбрались из его недр, одеждой напоминали обыкновенных врачей. Они тащили с собою носилки, на которые и погрузили прах Никанора Семёнова, который за час уже успел истлеть так, словно годами покоился в могиле.
— Всё, Серёгин, — выдохнул Недобежкин, когда все они скрылись, унеся «груз 200», и исчез Ежонков. — Можешь считать, что наше тридцать седьмое дело закрыто. Можешь звонить тому Зубровому сыночку… Лукашевичу, или как его там, и сказать, что мы обезвредили заказчика.
Глава 141. Подвигу — слава!
Жара спала, Донецк мог вздохнуть свободнее, ведь в воздухе поселилась приятная ласкающая тело прохлада. Во дворе Калининского РОВД было людно: все работники отделения собрались на торжественное построение, устроенное в честь вручения наград тем, кто отличился при поимке «банды Тени». На торжественное награждение прибыло две делегации: одна — из Областного ОВД, а вторая — из Киева. Начальником киевской делегации был толстенький генерал очень добродушного вида, который, наверное, как и Ежонков любил покушать сдобного и сладенького. Ну да, сладенькое способствует выделению в организме человека гормона радости серотонина, поэтому киевский начальник и был таким добродушным.
Во дворе отделения соорудили помост вроде сцены и принесли микрофоны и трибуну. Дворник Карпухин, Казаченко, Сидоров, Муравьёв, Усачёв и Серёгин вчера полдня корячились, пока построили из металлических заготовок этот помост, втащили весьма тяжеловесную трибуну, навесили красные бархатные занавеси, большой пластмассовый герб и плакат с надписью: «Подвигу — слава!»
Микрофоны принесли из актового зала РОВД, Муравьёв почти полтора часа подключал их, потому что у приготовленной для микрофонов переноски не хватило длины шнура и пришлось искать удлинитель. Микрофоны были не очень хорошие, иногда фонили, но это не так уж и важно: настроение у всех было приподнято-торжественное, тем более, что погода выдалась на славу. На безоблачном небе красовалось нежаркое приветливое солнце, а ветерок нёс свежесть. Киевские и донецкие начальники, все в парадных мундирах, собрались на помосте, добродушный киевский генерал произносил торжественную речь, прославляя героизм.
С одной стороны от помоста сверкал медью, гремел маршами духовой оркестр. В оркестре был и Усачёв: когда-то он закончил музыкальную школу и умел играть на трубе. А с другой стороны от помоста — построился, вскинув ружья на плечо, почётный караул под командованием Муравьёва, готовый давать в честь героев праздничный салют. Начальники из делегаций долго произносили речи, ведь каждый из них должен был вставить словцо, а потом — на сцену пригласили и самих героев: Недобежкина, Серёгина, Синицына и Сидорова.
Гуськом они взошли на помост и построились на сцене под августовским солнышком в ровную подтянутую шеренгу. Сидоров оступился на ступеньках, едва не упал, да и в целом чувствовал себя очень неловко: на него все смотрели, и сержанту казалось, что они припоминают про себя его «прокол» с Интермеццо. Но он старался улыбаться и казаться полностью счастливым, ведь на этот раз он никого не упустил, и его награждают, а не корят.
Петру Ивановичу тоже было немного неудобно стоять на сцене у всех на виду, он был скромным и предпочёл бы тихую славу в узком кругу сослуживцев.
Синицын же думал о том, как плохо, что рядом нет его семьи, что они не видят его сейчас, и до сих пор считают, что его несчастное тело покоится на дне забоя.
Оркестр на время замолк, толстенький генерал из Киева подкатился к микрофону и торжественным голосом объявил:
— За мужество и героизм при задержании опасных преступников, за самоотверженный труд во благо закона следователь Калининского районного отделения милиции Пётр Иванович Серёгин награждается медалью за отвагу первой степени! Так же Петру Ивановичу Серёгину присваивается звание майора МВД!
Объявив это, киевский генерал взял с трибуны прямоугольную коробочку и вместе с ней подошёл к Петру Ивановичу. В коробочке была новенькая сияющая медаль, он аккуратно вытащил её и прицепил на лацкан пиджака Серёгина.
Когда утих гром аплодисментов — киевский генерал возвратился за свою трибуну, приблизился к микрофону и продолжил вещать:
— За мужество и героизм, проявленные при задержании преступников, за умелые и оперативные действия в опасной ситуации оперуполномоченный Калининского районного отделения милиции Александр Александрович Сидоров награждается медалью «За отвагу» первой степени и восстанавливается в звании старшего лейтенанта МВД!
Вот это да! Не обманул Ежонков, когда обещал Сидорову восстановить его в звании! Сидоров даже покраснел, когда подошёл к нему киевский генерал и пришпилил медаль на его милицейский китель. Он ещё ни разу не получал медалей, а всю свою службу считался Пончиком — неповоротливым, ленивым не обладающим интеллектуальным блеском. Дрожащей рукой пожимал он руку киевскому генералу и даже думал, что это происходит не с ним или во сне. Сидоров украдкой дотронулся мизинцем до своей медали и ощутил её металлический холодок.
