когда Лаврентия готовы были забрать.
Хозяев ему не нашли, но предложили передать его местным волонтерам, которые за пару недель успели собрать с сердобольных людей средства на перевозку и билет до столицы.
Там Лаврентия должны были встретить другие волонтеры, надеявшиеся в огромном городе быстро пристроить хорошенького щенка.
Обрадовавшись известию, девушка купила для Лаврентия дешевенький ошейник и поводок.
Ошейник Лаврентию не понравился – от него исходил ненатуральный запах кожзаменителя, но, видя, как нервничает девушка, он нехотя позволил надеть его на себя.
Идти на долгожданную встречу на длинном, то и дело путавшемся под лапами холщовом поводке, он категорически не хотел – и девушке пришлось взять его на руки.
Когда к подъезду подошли двое: пожилой дурно пахнувший человек с выцветшими глазами и парень с нервным тиком на длинном, с бегающими глазками, лице, Лаврентий, глядя на клетку в руках мужчины и заляпанные грязью пятнистые высокие ботинки парня, сразу учуял недоброе: похоже, эти двое, именовавшие себя волонтерами, преследовали какие-то другие, нехорошие и непонятные цели.
Впрочем, обижаться на настоящих волонтеров, тех, что жили где-то в столице, Лаврентию было не за что.
Спустя время, узнав от сородичей, как все устроено в мире людей, он понял, что, не имея личной коммуникации, те, кто искренне желал помочь собакам, не могли проверить на бескорыстие и доброе сердце всех подряд – в большом мире давно царило виртуальное, а не реальное пространство.
Девушке эти двое тоже не понравились.
Когда они приблизились, она прижала Лаврентия к своей застиранной футболке с забиякой-девочкой на груди, озорно высунувшей язык. Слегка задыхаясь, она что-то сбивчиво говорила, а нехорошая парочка активно убеждала ее, что со щенком, из которого вскоре вырастет большая овчарка и загадит всю квартиру, все будет «чики-поки».
Девушка чуть не душила его в своих пугливых, еще не знавших мужской ласки объятиях, и тогда Лаврентий сделал единственно возможное – грозно рыкнув напоследок, вырвался из ее рук и побежал по улице прочь.
За ним никто не гнался. В городе магнолий, испепеляющей жары, шашлыков и радужной пыли, бездомных и похожих на овчарок щенков с каждым летним днем становилось все больше.
Он бежал в сторону моря, которого никогда не видел. Он даже не знал, что оно существует, просто бежал наугад, чувствуя, что вскоре именно там, на противоположной от Сиреневой и Прибрежной улиц стороне, найдет что-то такое, что поможет ему выжить.
Агата, сидевшая в компании шумных подруг и как-то слишком безудержно и нервно хохотавшая, вернувшись из дамской комнаты, наконец заметила сгорбившегося над чашкой кофе Полякова.
Усевшись на свое место с краю небольшого, заставленного тарелками с едой, стаканами и рюмками стола, она принялась разглаживать на икрах чулки, коварные стрелки которых успели сбиться с линии.
Оставив чулки в покое и делая вид, будто внимательно слушает одну из подруг – самую говорливую в этой женской компании, – Агата принялась разглаживать на коленях зеленое шелковое платье, в котором была в прошедшую субботу в катране.
Поляков понял: она надела это платье для него.
А еще он был уверен в том, что в какой-то другой своей жизни она носила джинсы и бесформенные мешковатые платья.
«Какая все-таки чушь эта жизнь», – думал он, глядя, как Агата, украдкой поглядывая на него, выпила залпом рюмку текилы и снова вступила в оживленный разговор.
Разряженные, в коротеньких юбках или обтягивающих лосинах, ярко накрашенные девушки без возраста отчаянно кокетничали с официантами, без зазрения совести и без явной цели строили глазки почти всем проходившим мимо столика самцам, а затем громко и дерзко хохотали им вслед.
В те минуты, когда ненадолго затихала музыка эпохи девяностых – сегодня в этом заведении, как понял Поляков, был «тематический» вечер, – до его уха доносились обрывки разговоров.
Девицы без малейшего стыда громко обсуждали не только последние новости, но и сексуальные связи – как чужие, так и свои.
Не стесняясь в выражениях, говорили про пенисы и влагалища, вибраторы и оргазмы.
Агата заливисто смеялась, но о себе ничего «такого» не рассказывала, понимала, что он ее слышит.
Генерал сидел и с обреченным, сосущим душу удивлением думал о том, что буквально каких-то пару-тройку десятков весен назад подобное бесстыдство могли себе позволить лишь уличные проститутки, именно уличные – даже ресторанные, коих он перевидал когда-то немало, были поскромнее.
Но эти женщины ими не были.
Они были просто женщинами.
Обычными женщинами нового времени.
Как смог он догадаться по обрывкам фраз, все они где-то работали, их жизни были наполнены разнообразными событиями, заботой о воспитании детей, хлопотами о стареющих, боящихся ковида родителях и… сексом.
То, ради чего раньше люди мучились годами, скрывались в чужих квартирах от общественности или законных супругов и вздрагивали от каждого шороха за дверью; то, ради чего мужчины, преодолевая немыслимые препятствия, добивались женщин, сходили с ума и бросали, пусть изредка, семьи, оказалось так необратимо, так глупо обесценено.
Поляков даже рядом с пьяной и унижавшей его Мартой никогда себя не чувствовал таким жалким, старым, смешным и ненужным, как в эти бесконечные, пропитанные чужим безудержным смехом минуты.
И в какой-то неверный миг он почувствовал, как из самого нутра начал подниматься, набирая дьявольскую, невероятную силу, его верный спутник – гнев.
Напитавшись забытой, ревущей музыкой девяностых, пресыщенный зазывным женским смехом, запахами с кухни, шампанским, водкой и коктейлями в бокалах гостей, он восстал и заслонил собою все, даже образ Марты, переживавшей очередной гипертонический криз.
Едва дождавшись, когда заиграет медленная песня, Поляков, оставив на столе деньги за так и не выпитый кофе, вскочил и, двигаясь как робот, подошел к столику девушек.
– Потанцуем? – нагнувшись, прихватил он Агату за локоть.
Хохотушки, разом утихнув, внимательно и напряженно наблюдали за сценой.
Агата, подобно пушинке, не встала, но взлетела со стула, вложила теплую влажную ладошку в его обветренную от работы на участке ладонь, прижалась к нему острым бедром и уже сама тащила его на танцпол, где вяло перетаптывалась какая-то возрастная, серьезно подвыпившая пара и две девицы, похожие на лесбиянок.
– Пошли отсюда! – впитывая в себя аромат ее пудровых духов, бредил он наяву.
Она прижималась щекой к его плечу, щекотала шею волосами и упрямо не желала глядеть ему в глаза.
Прошла секунда-другая, пространство вокруг расширилось, время сошло с ума, и вот они уже выскочили из ресторана, и он, не ведая, что творит, тащил ее куда-то в первую попавшуюся, подальше от шумного заведения, темную апрельскую подворотню.
Прохожих не было, или они их просто не замечали.
Агата,
