опасно послушная и до одурения красивая, стояла, опираясь руками о серые, почерневшие от времени и дождей кирпичики, к нему спиной.
В те минуты он видел перед собой только ее спину – гибкую и очень сильную, а иногда, когда она выскальзывала и поворачивалась к нему лицом, ее алый рот.
В эти секунды он хотел одного – умереть.
Не от привычной муки бытия, а от сладости, от невозможного счастья, которым она щедро с ним делилась.
После они о чем-то говорили.
Позже он отрывками вспомнил, что просил ее не возвращаться к подругам, а вызвать такси и ехать домой.
Она то истерично хохотала, то грубила, подтирала потекшие черной краской глаза и ласково трепала его то по подбородку, то по шее.
В конце концов, так ничего и не сказав ему по поводу произошедшего в подворотне, она отыскала свободное, стоявшее у обочины такси.
Он хотел верить, что она уехала домой, где ее ждал ребенок неизвестного возраста и пола.
Когда Поляков, обтерев в прихожей лицо, руки и шею антисептиком, вошел в спальню, Марта уже крепко спала.
Он, конечно, помнил: в начале десятого она написала, что выпила снотворное, потому что с утра была на длинной, по пересадке печени, операции.
На осмотр генеральской бани Варвара Сергеевна отправилась вскоре после того, как на дачу приехал доктор.
Сначала он завел с ней очередной малоприятный разговор о Жориной матери, но, едва Самоварова вновь распсиховалась, пошел на попятную и предложил приготовить совместно с мальчиком обед.
Она объявила мужу, что волею случая получила заказ, связанный с убийством соседа, и вкратце рассказала, что именно произошло.
Доктор новостям не обрадовался.
– Не лучше ли было определиться: либо ты сидишь здесь с чужим ребенком, либо работаешь, выполняя прихоть… э… странный заказ серьезно травмированной одинокой женщины… – вытаскивая из пакетов продукты с рынка, резюмировал он.
Варвара Сергеевна, подавляя негодование, выскочила из кухни и приоткрыла входную дверь.
Поздоровавшись минутами ранее с доктором, Жора, тушуясь, ушел в сад.
Он продолжал лежать в шезлонге, делая вид, что читает книгу.
Самоварова глубоко подышала в коридоре и вернулась на кухню.
– Так сложились обстоятельства… Валера, повторяю, я не могу бросить этого ребенка на произвол судьбы. Когда вернется его мать, я не знаю. А заказ… заказ не только хорошо оплачивается клиентом, но и вызывает у меня интерес: я видела покойного накануне его гибели.
– Гибели? – удивился Валера. – Ты же сказала, его убили.
– Я сказала, что была понятой на месте преступления. Не путайся, пожалуйста, в определениях. Убийство требует доказательств.
– Видимо, пуля в груди – недостаточно веское доказательство, – угрюмо хмыкнул доктор. – На мой взгляд, сейчас тебе особенно неразумно связываться с подобным делом.
– Зато почти полное отсутствие эмпатии с твоей стороны, видимо, доказывает, что ты тоже, как и большинство вокруг, живешь в чу́дном новом мире, где раздутое эго и куча психологических терминов напрочь затмили все остальное – пусть неразумное, но человеческое, – парировала Самоварова.
– Слушай, – вытащив из пакета хрустящий багет, доктор небрежно бросил его на стол, – как только ты привела в дом этого ребенка, тебя будто подменили. Не прошло и трех дней, как все твои интересы свелись не к собственной семье, а к чужим проблемам.
– А разве ты зарабатываешь деньги не благодаря чужим проблемам? – не сдержала она едкой иронии.
– По крайней мере, я этих проблем не ищу. Это моя работа, – отбивался доктор.
– Валер… по-вто-ря-ю: если тебя напрягает присутствие в твоем доме чужого ребенка, мы… мы можем на какое-то время снять угол у соседей. За эти дни я успела сдружиться с одной очаровательной и гостеприимной семьей.
– Да прекрати ты молоть чепуху! – Доктор с силой хлопнул дверцей холодильника. – Сама ведешь себя как ребенок! Не знаю, чем тебе так дорога его мать, но ты словно попала в другое измерение. Напомню, у тебя есть муж и есть дочь. И внучка. Это лежит на одной чаше весов. А на другой – чужой странный ребенок, чья мать-кукушка куда-то удрала, и еще убитый генерал, чья дочь слишком поздно пожелала узнать о его жизни какую-то сомнительную правду…
– Поздно не бывает никогда. Как в том, чтобы оказать кому-то посильную помощь, так и в том, чтобы отыскать хоть что-то похожее на правду.
Доктор, стоя к ней спиной, громко выдохнул:
– Довольно философии! Правда в том, что через час неплохо бы пообедать.
– Вот и приготовь вместе с Жорой обед. Попробуй с ним познакомиться ближе, может, получится и без визита в центр рассмотреть в нем то, что тебя так интересует. От себя скажу следующее: он обычный ребенок с врожденным интеллектом выше среднего, сильно избалованный матерью-одиночкой и несколько дезориентированный своими тайными и несистемными вылазками в виртуальный мир. Но последнее – беда всех нас.
Оставив доктора на кухне, Самоварова вышла в сад и, подойдя к мальчику, предложила ему помочь доктору с обедом.
А получив вялое согласие, ушла на встречу с Надеждой Романовной.
* * *
Труп, как и положено, в день убийства забрали в морг.
Вскрытие, как доложила «генералка», ничего нового к имеющейся визуальной картине преступления не добавило: смерть была насильственной, одиночное огнестрельное, предположительно из исчезнувшего гладкоствольного охотничьего ружья, зарегистрированного на Полякова.
Описание ружья (эту информацию Самоварова накануне уже получила от Никитина) соответствовало словам Надежды Романовны: Поляков владел редким оружием одна тысяча девятьсот четвертого года, выпущенным в Германии.
Старого Ваника – единственного, кто мог наравне с Надеждой Романовной беспрепятственно проникнуть в дом, на допрос по делу об убийстве вызывали уже дважды.
Мобильный его был выключен, но генеральская дочь была уверена не только в том, что у него, как уже проверило следствие, есть крепкое алиби, но также и в том, что он в принципе не способен на убийство.
В бане, помимо небольшой парилки, было два теплых жилых помещения. Уже знакомая Самоваровой комната отдыха, она же, как обозначила генеральская дочь, – трапезная, где лежал на дощатом полу убитый генерал, и еще одна комнатенка рядом с парной, в которой до смерти Марты жил старый Ваник.
Его комнатка была темноватой и неприветливой, с одним небольшим окном, выходившим в хозяйский сад. Личные вещи, за исключением старой и грязной, забытой на подоконнике расчески, у которой отсутствовало несколько зубьев, «адъютант» забрал с собой на съемную квартиру в Шушинке, которую, как выяснила у «генералки» Самоварова, оплачивал покойный.
В углу за печкой нашлись две бутылки из-под недорогой отечественной водки, наполненные желтоватой жидкостью: Надежда Романовна пояснила, что для лечения от всех
