Хенри потер глаза. С тех пор как он сел за компьютер, прошло уже два часа.
Он знал, что ему следует делать. Знал, как поступить правильно. Он должен позвонить в полицию и предоставить ей обследовать тоннели с собаками и приборами ночного видения, пока преступник не будет найден.
Но где полиция, там и пресса, и что тогда станет с ценой на его недвижимость? Дом навечно будет связан с этой историей, люди станут приезжать специально, чтобы его увидеть, и заказывать экскурсии, чтобы хорошенько испугаться. Это может принести барыши, но не способствует репутации. Его дом получит такой же статус, как дом Фритцля, и от него потом ни за что не избавишься.
Все жильцы съедут. Придется потратить большие деньги на перестройку здания. Его рыночная стоимость упадет, а об убийстве Лили таблоиды будут трубить десятилетиями.
Это его собственность, он купил ее законно и должен со всем разобраться. Он должен сам поймать убийцу. И он найдет человека, живущего между стен.
* * *
Вэ зажег свечу и поставил ее на пол. Когда он перемещался, то предпочитал использовать налобный фонарик, но, когда ждал чего-то, ему было уютнее со свечой. Свеча, возможно, немного какой-нибудь еды и кроссворд, чтобы скоротать время, — вот что ему требовалось в таких случаях.
Он притулился к облицованной гипроком стене. Кое-где он не удосужился окончательно ее отделать, и там видна была древесина. Еще кое-где торчали гвозди и острые края, готовые поранить неловкую руку. Но там, где он сейчас сидел, все было сделано на совесть, он справился мастерски, и по этому участку можно судить о том, какой он опытный строитель.
Вэ поднялся и принялся обследовать закрывавшую лючок панельку. Первая защелка поскрипывала, поэтому он достал из кармана маленькую жестянку с машинным маслом и смазал ее. Удостоверившись, что теперь ничего не заскрипит, сдвинул вторую защелку. Прислушавшись к звукам в квартире, он откинул панельку и окинул взглядом гостиную. Там смотрел телевизор молодой человек, наверное лет двадцати пяти. На коленях у него беспрерывно плакала крошечная девочка, совсем еще младенец.
Вэ больше нравилось, когда девочка спала и он мог стоять с ней рядом, глядя на безмятежное маленькое личико. Склоняясь над кроваткой и положив руку на одеяльце, он чувствовал, как поднимается и опускается под ним грудная клетка малышки. Он был нежен и осторожен, как если бы птенчика гладил, но при этом знал, что ему достаточно всего лишь всем весом опереться на руку, чтобы раздавить ребенка.
Отец стал расхаживать по комнате с девочкой на руках. Ее личико покраснело, по щекам катились слезы и капали на пижамку. Лицо отца тоже было красным, а глаза обведены темными кругами.
Вэ коснулся собственного лица. Его нос был острым, а лоб — высоким. Клочковатая борода неровно расползлась по щекам и подбородку. Глаза были светло-серыми, едва ли не одного цвета с кожей лица. Волосы, давно уже начавшие седеть, стали почти бесцветными. Его жизнь в созданном им лабиринте словно заявляла о себе через его внешность: тело Вэ не нуждалось в красках, когда он, будто призрак, перемещался впотьмах по своим бесконечным переходам.
Вэ закрыл лючок и снова стал искать себе дело. Он провел рукой по стене. Она была не закончена, и он, взяв банку шпаклевки и шпатель, принялся замазывать саморезы. Спустя несколько часов тут можно будет все зашкурить и покрасить. Мысль об этом его успокоила.
Здесь его королевство, его тайна. Не сновидение и не реальность. Он построил эти лабиринты для себя, чтобы из них можно было выходить. И подбираться ближе к людям.
Этот мир должен существовать, потому что он его создал и потому что он его любил. А еще потому, что он в нем нуждался.
Он отклеил с рук старые пластыри. Длинные царапины на предплечьях снова воспалились. Вэ открыл шкафчик над раковиной и рылся в медикаментах, пока не отыскал спирт, стоявший рядом с кружкой, где хранилась его зубная щетка. Эта щетка была украдена в квартире на верхнем этаже. Раньше мать покупала все необходимое в магазине, но с тех пор, как ей стало хуже, и по сей день ему приходилось заимствовать всякие вещи у соседей.
Когда мать заболела, он подумал, что, возможно, ему пора наконец выйти из дома. Единственная попытка сходить в магазин стала первой за пятнадцать лет вылазкой во внешний мир. Он откладывал ее так долго, как только мог, потому что его пугало отсутствие крыши, которая защищала от неба, а общество других людей всегда заставляло нервничать.
Однако он все равно думал, что справится. От дома до магазина на углу было всего пятьдесят метров. Так говорила мать, но сам он никогда там не бывал. Он двинулся в ту сторону, но чувствовал себя все незащищеннее, и каждый шаг словно бы грозил все большей и большей опасностью. Небо было таким высоким, таким огромным и безграничным, а вокруг — ничего, что защищало бы от него. Разве оно не может в любой момент обрушиться вниз? И раздавить его? Ничто не связывало Вэ с землей, и при отсутствии крыши над головой существовал риск, что его просто-напросто утянет в открытый космос. Бесконечный космос, непостижимо громадный, непонятный. Ему вдруг показалось, что его поднимает над землей, несет над крышами и он летит, как надутый гелием воздушный шарик, взмывая все выше и выше к облакам.
Он очнулся на тротуаре. Возле него присела какая-то женщина. Ее теплая рука касалась его шеи, а сама она наклонилась близко-близко к лицу Вэ. Он пришел в ужас. Женщина будто бы проникала к нему вовнутрь, выталкивая его самого куда-то под облака. Она может захватить его тело, поймать в ловушку душу, контролировать и использовать его. Он резко сел, оттолкнул женщину и бросился обратно в дом. Ему удалось незамеченным проскользнуть в свою квартиру.
С того дня Вэ ни разу не выходил на улицу. При одном воспоминании о той женщине ему делалось дурно.
Пока мать была жива и в себе, она всегда решала вопросы такого рода. От этой мысли в нем проснулось страстное желание, чтобы все стало как прежде, но он не жалел, что покинул свою старую квартиру.
Выбора у него все равно не было. Его нашли бы, и тогда все всплыло бы наружу.
Приняв решение, он сразу начал действовать. Дождался, пока в доме станет тихо, и отправился в подвал. В запертой комнате у прачечной, где раньше находился бельевой каток, теперь был склад стройматериалов. Их он заказывал в фирме, у представителя которой имелся ключ от подвала. Благодаря этому у него был запас бруса, утеплителя, гипрока, саморезов, шпаклевки и краски.
Он работал методично; по сути, такую работу он мог бы делать даже во сне. Подходящее место, задняя стена квартиры, было давно выбрано. Сидя у безжизненного тела матери, он ждал десяти часов утра, времени, когда большинство жильцов уходили на работу. Потом приступал к делу, планируя время так, чтобы к их возвращению самые шумные работы были закончены, а мусор убран.
Вэ воплотил свой замысел всего за несколько дней. Доски были на своих местах, покрытые сверху гипроком, а свободное пространство он заполнил изолирующим материалом. Вэ понимал, что, когда он будет пробивать в стене выход к главному коридору лабиринта, не избежать шума и сквозняка. Он также отвел в сторону вентиляционный канал, чтобы не отрезать квартиру от потока воздуха, зашпаклевал гипрок, покрыл его краской и приколотил плинтус. Он даже перекрасил остальные стены, чтобы они стали того же оттенка, что и новая. Крышки лючков крепились саморезами и болтами.
Вся конструкция была идеально замаскирована. Наверняка никто ничего не заметит. Он гордился собой и хотел бы показать новую стенку маме, но она уже не могла оценить результат его трудов.
На четвертый вечер после окончания работ он собрал свои вещи. Их было совсем немного. Коробки со своей детской одеждой и игрушками он сложил в чулан на чердаке.
Три сумки он отнес в главный проход на втором этаже, туда, где было больше всего места. Там же он повесил несколько фотографий: одну — Джима, тогда ученика плотника Ларрсона, и две, снятые во время семейных вылазок на меловой карьер. Еще Вэ нашел собственные младенческие фотографии. На них он выглядел невероятно, почти до прозрачности бледным. Его серые глаза мерцали в темноте.
