— А! Вы хотите предложить нам маленькое дело? — сказал он.
— Ну, не совсем! Я не хотел бы предлагать вам ничего опасного. Но прежде скажите мне, могу ли я на вас рассчитывать?
— Надо знать суть дела! — проворчал Мюфлие.
— Вы правы! Хотя вы должны были бы понять, что я не предложу таким людям, как вы, ничего неделикатного.
— Вы над нами смеетесь! — проговорил Мюфлие.
— Сохрани меня Бог… Не сердитесь… Разве я похож на человека, желающего вам зла?… И я сейчас вам докажу мои благие намерения…
Соммервиль вынул из кармана несколько свертков, которые положил на стол. Кониглю инстинктивно протянул руку.
— Вот, — продолжал Соммервиль, — несколько тысяч, предназначенных вам…
— Значит, будет риск попасться?
— Нет, дорогой господин Мюфлие, вы напрасно смотрите на все так трагически. Эти свертки представляют только одну сторону вопроса.
— А! Есть и другая! — сказал Кониглю, с сожалением убирая руку.
— И я буду иметь удовольствие показать вам ее.
— Где это?
— Здесь…
Мюфлие недоверчиво огляделся кругом.
— Только я вас попрошу, воспринимая зрелище, которое вам представится, воздержаться от любого выражения одобрения или неодобрения.
Мюфлие и Кониглю обменялись быстрым взглядом. Они не любили неожиданностей.
— Вы согласны молчать несколько минут, не так ли? — спросил Арчибальд.
— Конечно! — проговорил наконец Мюфлие.
— Благодарю вас! Теперь, я бы вам советовал отойти немного в тень. Лучше будет, если тот, кто придет, не увидит ваших лиц, или, по крайней мере, не обратит на них внимания…
Разбойники без разговоров поднялись и отошли от стола. Арчибальд, кроме того, погасил еще несколько свечей, что погрузило комнату в интимный полумрак.
— И последнее, — сказал Арчибальд, — я предоставляю вам полную свободу, если вы вдруг пожелаете принять участие в разговоре, который будет здесь происходить. Я не хочу стеснять вас. Вы мои гости, и можете делать, что угодно.
Что-то вроде ворчанья прозвучало в ответ.
Маркиз позвонил.
Вошел лакей.
— Человек, которого я жду, пришел? — спросил он.
— Да, господин маркиз.
— Просите.
Кто должен был явиться? Мы не поручимся, что зубы Кониглю не стучали. Вдруг дверь отворилась — и в дверях показался… Кто?… Жандарм! Да, настоящий, живой жандарм… Мы должны напомнить читателям, что в эпоху нашего рассказа жандармы действовали в самом Париже.
— Ну что? Какие новости? — спросил Арчибальд.
— Мы напали на след, маркиз.
— А! Тем лучше!… И вы думаете, что оба разбойника…
— Не пройдет и недели, как они будут в наших руках…
— Отлично. И вы убеждены, что это они…
— Совершенно! Обе женщины в полиции со вчерашнего вечера… Они достаточно наболтали… Оба негодяя, Мюфлие и Кониглю, могут скрываться сколько угодно… Мы их поймаем!
— Я на это рассчитываю. Благодарю вас, мой милый, извините за беспокойство… Но это дело особенно интересует меня.
— Наш начальник приказал передать вам, что розыски ведутся с величайшим усердием!
Затем жандарм раскланялся и ушел. Послышались тяжелые шаги по лестнице, затем все стихло.
— Ну, господа, — сказал Арчибальд, — не хотите ли выпить еще стаканчик ликеру?…
Ответом на эти слова были какие-то неопределенные звуки. Арчибальд сделал шаг по направлению к ним.
— Ну, друзья мои! Что с вами? Уж не оскорбил ли я вас?
— Нет… да… однако…
— Жандарм! — произнес наконец Кониглю.
— А! Жандарм! — повторил Арчибальд. — Красивый мужчина и хороший солдат…
— Красивый мужчина… да, красивый мужчина…
— Теперь, господа, когда вы знаете обе стороны вопроса, не угодно ли вам будет продолжать разговор?
— А! Так вот другая сторона! — сказал Мюфлие.
— Да. Теперь вы знакомы с обеими… Вы меня правильно поняли… Остается только выбрать.
— Выбрать… что?
— Деньги… или жандарма!
Мюфлие встряхнулся, как собака, выскочившая Из воды. Он окончательно пришел в себя.
— Маркиз! — сказал он с некоторой развязностью. — Мы к вашим услугам!
— Совершенно… так же верно, как меня зовут Кониглю!
— В таком случае, мы можем сговориться? — спросил Арчибальд.
— Говорите… Приказывайте… Мы — ваши слуги…
— О! Друзья… Этого достаточно!
— Что вам угодно… мы горим нетерпением…
Арчибальд поднял руку.
— Вот, в двух словах, в чем дело, — сказал он. — Вы принадлежите к таинственной ассоциации, носящей название «Парижские Волки»…
— Да, — откровенно сознался Мюфлие.
— Согласны ли вы выдать вашего начальника?
— Только-то? — спросил Мюфлие. — Надо было сразу сказать!
— Как его зовут?
— Наверное… мы не знаем, но у него есть прозвище…
— Какое?
— Биско.
— Вы выдадите мне его?
— Конечно!… Но вы не будете больше звать жандарма?
— Даю вам слово!
— В таком случае, это решено! Он уже и так начал нам надоедать…
— Итак, вы даете слово?
— Даем!
— В таком случае, друзья мои, считайте мой дом своим. Здесь все будет к вашим услугам, только вы сделайте мне одолжение не выходить отсюда. Вы дадите указания, остальное мое дело.
— О! Мы не особенно жаждем выходить, — сказал Кониглю.
— Как я понимаю, по причине жандарма?…
Арчибальд встал.
— Да, вот еще что, — сказал Мюфлие. — В речи, произнесенной почтенным военным… известным вам… я услышал одну печальную подробность… Весьма печально, что слабые создания находятся во власти притеснителей…
— Я вполне понимаю деликатность ваших чувств и, если вы желаете…
— О! Германс будет свободна?
— И Памела?
— С этими дамами будут обращаться с тем почтением, которого они заслуживают.
— Что ж, этого достаточно!
— Завтра же они будут свободны!
— Мы не ожидали от вас ничего иного!
Затем все раскланялись, и Арчибальд ушел.
— Ну, старина, — сказал Мюфлие, — что ты на это скажешь?
— Я? О! Я покорен!
— И я тоже!
— Браво! Идем спать и отложим серьезные дела до завтра!
Бюро банкира Манкаля располагалось на улице Людовика Великого. Было раннее утро, но в его приемной уже толпились клиенты.
В это утро там появился человек, одетый богатым крестьянином. Пришедший объявил, что вместо самого банкира довольствуется его кассиром. Тогда его немедленно ввели в соседнюю комнату.
— Что такое? — вскинулся кассир, как только они остались вдвоем. — Почему, несмотря на запрет, вы пришли сюда?
— Он там?
— Да.
— Я должен говорить с ним… сейчас же.
— Он занят.
— Я полагаю, что нет дела важнее тoro, когда надо спасать свою шкуру!
— Как! Разве есть опасность?
— Конечно! Разве ты думаешь, что иначе я стал бы подвергаться риску привести его в ярость?
— Серьезная опасность?
— Да. Конечно, очень разумно…
Он понизил голос.
— Очень разумно устроить банк, с виду весьма почтенный, но в котором все, начиная с кассира и кончая последним лакеем, беглые каторжники или отбывшие свой срок… Это дает возможность удесятерить капиталы, идущие из Тулона, Рошфора, Бреста и других мест, но…
— Замолчи, Дьюлу…
— Ба! Мы свои люди. Но это благополучие не может продолжаться вечно.
— Увы! — сказал со вздохом кассир банка Манкаля, который, судя по словам Дьюлуфе, далеко не был невинной овечкой.
— Не надо отчаиваться. Во-первых, я сказал тебе все это только потому, что мы старые товарищи… старые Волки… Я знаю нечто и пришел предупредить патрона. Это моя обязанность. Но помни, что я тебе ничего не говорил… Что же касается будущего, то будь покоен, он выручит нас…
— Будем надеяться.
— А теперь не будем терять времени.
— Я сейчас предупрежу его.
Вернувшись к своей конторке, кассир дотронулся до одного из серебряных гвоздей, украшавших его кожаное кресло…
Что касается Манкаля, то он в это время разговаривал с одним из ловких биржевых спекулянтов, который, прежде чем взяться за одно сомнительное, но выгодное предприятие, желал получить некоторые сведения относительно Кодекса о наказаниях. И в эту минуту он излагал Манкалю свои смелые финансовые планы.
— Вы понимаете, это очень просто, — говорил он. — Подписным капиталом я заплачу за два первых дивиденда. Акции повышаются, а так как я сохранил целую книгу с двойными номерами, то я продаю… и, получив деньги, уезжаю…
Разговор дошел до этого места, как вдруг глаза Манкаля, устремленные на стол, заметили, что бронзовая чернильница, стоявшая перед ним, тихонько передвинулась, и на пустом месте появилось несколько странных слов. Манкаль слегка вздрогнул.
