Ознакомительная версия.
– Фанатом? Ну да, я сам порой себе не верю. Ведь такой раздолбай был, ну придурок полный, безмозглый, – Тихомиров хмыкнул. – А гуляли-то как, а? Нет, ты вспомни. Эх, мама моя, как же мы гуляли в молодости… А потом меня с третьего курса пи-и-инком… Что ж, сам виноват был, поделом. А кооператив-то я как потом по удобрениям организовывал? Умора – вспомнишь, до чего же мы были лохи… придурки… идеалисты хреновы…
– Ты никогда лохом не был, – сказал Балмашов. – Я давно хотел тебе сказать: все, чего мы добились, что построили, что отстояли, это все благодаря тебе.
– Да при чем тут я, это все твой талант…
– Мой талант без твоей деловой хватки ни гроша не стоит, – ответил Балмашов. – И я всегда это знал. Ты мой единственный друг, Сережа, и я хочу, чтоб ты знал…
– Да ладно, чего там, – Тихомиров хмыкнул.
– Так хочется, чтобы у тебя, у твоих ребят все было хорошо. Чтобы никогда это вас не коснулось, обошло стороной. – Балмашов каким-то странным, скованным жестом, словно через силу, поднес руку к горлу. – То, что я тогда испытал… страх… ужас смерти…
– Я умирать пока что не собираюсь. Мне детей на ноги поднять надо, обеспечить. Так что погожу по максимуму.
– Грех в таких делах зарекаться. И шутить на эту тему не надо. Лучше подержись вон за деревяшку.
Тихомиров с усмешкой положил обе ладони на дубовый стол. Подержался.
– Когда думаешь билеты заказывать в Париж? – после паузы спросил он.
– На днях. – Тон Балмашова был уже иным, прежним. – Вот только дела доделаю. И выполню пару обещаний.
Глава 28
ОБРЫВАЯ, ОБРЫВАЯ ЛЕПЕСТКИ…
Прошло два дня. И ничего не случилось. За Балмашовым постоянно и всюду следовала «наружка». А в экспертном управлении были готовы результаты экспертизы ДНК. Образцы крови, изъятые в багажнике угнанной милицейской «Волги», соответствовали крови Марата Голикова.
Кате это заключение принес Колосов. Показал и рапорты наружного наблюдения, в которых были по минутам расписаны сутки. Балмашов вел себя как обычно: утром уезжал в Старогрязново и работал в оранжерее до пяти вечера, заканчивая «живую зеленую стену». Среди охраны виллы Гурнова в Старогрязнове имелись доверенные лица, через которых и поступала информация. Наблюдать за Балмашовым на территории виллы как-то иначе было невозможно. В оранжерее он общался только со своими помощниками-китайцами, причем разговаривал с ними по-французски. И это отчего-то теперь страшно бесило и раздражало Колосова.
В один из вечеров Балмашов приехал домой, забрал жену и повез ее в Москву в знаменитый ресторан «Пушкин» на Тверской. Колосов потом несколько раз просматривал видеозапись наблюдения. Его снова поразило – какую странную пару составляли супруги. Болезнь Флоранс особенно ярко бросалась в глаза на людях: жесты, взгляд, мимика – все говорило о том, что эта женщина психически нездорова. Но Балмашов словно не замечал того впечатления, которое она производит на окружающих. А скорее всего, ему просто было на это наплевать. Однако к жене он был предельно внимателен и заботлив. Терпеливо переводил меню, терпеливо отвечал, терпеливо возражал, если Флоранс начинала на чем-то настаивать. Одета она была очень дорого, модно, вычурно. И это опять же составляло разительный контраст с ее лицом, на котором болезнь поставила свою печать.
Ночью у дома Балмашова скрытно несла дежурство группа захвата. Ужин в «Пушкине» – такой претенциозный, демонстративный – заставил Колосова быть начеку. Уж слишком это смахивало на какой-то жертвенный пир. Только вот кого готовились принести в жертву? Но опять ничего не произошло. Короткая июньская ночь миновала, и все потекло по-прежнему.
На третий день вместо Старогрязнова Балмашов поехал с утра к себе в Воронцово. Все эти дни там, по информации, поступавшей к Колосову, работали Тихомиров и Марина Петровых. Но в этот день был лишь Тихомиров, да и тот вскоре по приезде Балмашова, пообщавшись с ним коротко, куда-то отчалил на своем спортивном «Ниссане».
После недели холодов этот день выдался снова жарким, солнечным. Если раньше в ворота базы к белому, обшитому сайдингом зданию офиса то и дело подруливали «Газели» за цветочным товаром, то сегодня не было ни одной машины.
Балмашов, переодевшись в старые рабочие джинсы, нацепив бейсболку, обходил свои владения. В оранжереях, на поле, на хвойных делянках трудились китайцы. Их было немного, но работу они делали замечательно быстро, ловко и аккуратно – пропалывали сорняки, рыхлили землю, поливали, удобряли, выкапывали, пересаживали.
Лето окончательно вступило в свои права, стекла в теплицах были выставлены, пластиковые крыши оранжерей открыты навстречу солнцу и теплым июньским дождям. В «Царстве Флоры» на клумбах, на грядках, в горшках все цвело, все росло. Декоративные вьюнки и душистый горошек, амурский виноград и плющ вились, карабкались по ажурным деревянным решеткам. Над делянками клубилась розово-фиолетовая дымка – зацветала космея, высаженная на грунт. На фоне благородных хвойников пламенела красным пожаром сальвия, золотился оранжевый тагетес. Целые участки до самого леса были похожи на сплошной рубиновый ковер – это буйно цвела ипомея, которую «Царство Флоры» в изобилии поставляло для украшения столичных газонов. На сколоченных из досок деревянных подставках-пирамидах тут и там были выставлены пластиковые горшки. Здесь, под солнцем, было собрано все, что продавалось для украшения балконов и летних террас ресторанов и кафе, холлов гостиниц и внутренних офисных двориков, – бегонии, любелии, маргаритки, пеларгонии, левкои, гвоздики.
Дальше шли поля и делянки разноцветных дельфиниумов, желтых, белых и розовых лилейников, острова прекрасных лилий, где каждая, самая маленькая и хрупкая, была достойна библейских стихов.
А возле кромки дальнего леса словно кто-то прочертил желтую полосу – там цвели декоративные луки и горчица.
Над полями кружили птицы. С высоты они видели яркие разноцветные пятна, изумрудные лоскуты дерна, деревья и саженцы. И маленькие фигурки людей – игрушечных человечков, потерявшихся на фоне этого цветочного великолепия.
Из царства флоры птицам не хотелось улетать. Сразу за автострадой начинался город, залитый асфальтом, закованный бетоном, многоэтажный, задушенный смогом, замученный суетой.
Балмашов на своем «Мерседесе» покинул Воронцово ровно в пять часов. Машина сопровождения следовала за ним. На Кутузовском проспекте он остановился возле представительства авиакомпании Эйр Франс.
– Покупает два билета на самолет, – доложил Колосову старший группы наблюдения. – Рейс и дату уточняем. Выходит, снова садится за руль, едет в направлении центра.
С Кутузовского, через Новый Арбат, терпеливо выстаивая в многочисленных пробках, Балмашов примерно через полчаса добрался до бульваров. Последняя пробка, последний рывок – и он свернул в Афанасьевский переулок. Вышел и направился к своему магазину.
– Кто там сейчас в зале? – услышав доклад, спросил по рации Колосов.
– Петровых. Она сегодня в магазине с самого утра. К ней он, видно, и ехал в такую даль, – доложил старший группы наблюдения.
Мелодично звякнул колокольчик над входом. В магазине по лестнице застучали каблучки – Марина спустилась со второго этажа.
– Привет, – поздоровался Балмашов. – Недурной вечерок?
– Это вы? Здравствуйте. Какой там недурной – с утра ни одного клиента, – Марина вспыхнула от радости при виде Балмашова. И эта так плохо скрытая радость совсем не вязалась со смыслом ее ответа.
– Вы одна тут? А где же кадры трудовые?
– Оксане из дома позвонили, у нее ребенок заболел, я ее отпустила. А Надя в отгуле за прошлую субботу.
– И что – ни одного клиента?
Марина отрицательно покачала рыжей головой. Она неотрывно смотрела на Балмашова. Глаза ее сияли.
– Тогда закрываем лавочку, и айда, – Балмашов подошел к ней. – Марина, обещание мое помните? Вот, держу, как видите. Вечер у вас свободный?
– Свободный, конечно же, свободный!
– Значит, закрываем и едем куда-нибудь в хорошее место, где всегда праздник, музыка и брызги шампанского.
– Вы меня… Андрей, вы что, меня приглашаете?
– Я же обещал.
– Я сейчас… две минутки подождите, я только переоденусь, не могу же я вот так. – Марина отчаянным жестом указала на свои потертые джинсы. – Андрей… вы только не уходите никуда. Я мигом. Платье у меня здесь наверху и туфли тоже!
В машине наблюдения, остановившейся на углу Афанасьевского переулка, пунктуально отметили, что с момента захода Балмашова в магазин прошло двадцать шесть минут.
Когда Марина снова спустилась вниз, вместо джинсов на ней было открытое платье-мини из золотистой шуршащей синтетики, купленное на распродаже в английском универмаге «Дебенхэм» (крик моды сезона), и коричневые плетеные босоножки на толстенной деревянной танкетке. Сразу было видно, что подобный стиль и фасон ей в новинку. Она отчаянно комплексовала, то и дело поправляла очки на носу и вместе с тем столь же отчаянно храбрилась.
Ознакомительная версия.
