— Дина, прошу тебя… Дело сделано, — сказал он. — До свидания.
Она еще долго держала трубку в руке, словно через замолчавший телефонный аппарат осуществлялась ее связь с детьми. Потом набрала номер родителей Карима. Несколько минут слушала протяжные гудки, но никто так и не подошел. Она уткнулась влажной от слез щекой в подушку.
С виду человек хороший, подумала Дина, увидев Дэвида Калласа, который вышел из кабинета в крохотную приемную. Он был худощав, одет в темно-синий костюм. Судя по морщинкам у глаз, ему было уже за сорок, но в манере держаться проглядывало что-то мальчишеское.
— Миссис Ахмад? — спросил он, обведя взглядом трех женщин, уставившихся на него.
— Дина Ахмад — это я.
— А…
— А это — Сара Гельман и Эммелин Леблан.
— Может быть, пройдем в кабинет?
Сара и Эммелин встали одновременно с Диной — словно много раз репетировали это движение.
Дэвид вопросительно посмотрел на Дину.
— Все в порядке, — кивнула она. — Я хочу, чтобы они присутствовали при нашем разговоре.
— Это довольно необычное желание, но раз вы так хотите… Прошу вас!
Кабинет был немногим просторнее приемной, но здесь было удобно и даже уютно. Шкафы темного дерева, такой же старинный стол, мягкие кресла.
— Хотите что-нибудь выпить? — предложил он. — Чай? Кофе? Минеральная вода?
Дина попросила воды, ее подруги тоже.
— Ребекка, будьте добры, принесите три бутылки «Пеллегрино», — обратился Дэвид к секретарше, сидевшей за столом в приемной.
Ребекке, судя по всему, эта просьба начальника не понравилась, поэтому Дэвид вышел сам и вернулся с тремя бутылками на подносе.
— Ребекка учится на юридическом факультете и работает на полставки у меня. И часто отказывается делать то, что не входит в ее прямые обязанности, — объяснил он.
— А почему вы ее не уволите? — спросила Сара.
— Моя тетя пожалуется моей маме, а та накинется на меня. Ребекка — моя двоюродная сестра, поэтому я должен терпеть ее еще два месяца — пока она не получит диплом.
Дине он с каждой минутой нравился все больше и больше.
— Мой друг Мэнни говорит, что вы хорошо знаете Ближний Восток, — вступила в разговор Эммелин.
Дэвид на мгновение задумался.
— Точнее будет сказать, что я знаком с арабской культурой. Мои родители родились в Сирии. Как большинство сирийских евреев, сорок лет назад они эмигрировали в Штаты. Обосновались в Бруклине. Я говорю по-арабски и в Колумбийском университете изучал Ближний Восток. Так что, думаю, можно сказать, что я имею представление об этом регионе.
— А вы специалист по разводам? — спросила Эммелин.
Дэвид улыбнулся и покачал головой:
— Я не считаю себя специалистом в какой-нибудь области. Но половина дел, которые я веду, — это дела о разводах. Я ответил на ваш вопрос?
— Возможно, — уклончиво сказала Эммелин.
Каллас уселся поудобнее и обратился к Дине:
— Быть может, вы расскажете, что привело вас сюда, миссис Ахмад?
Дина поведала свою печальную историю, правда, пару раз ей приходилось собираться с силами, чтобы не заплакать.
Дэвид дал ей закончить, а потом заговорил сам, уже без тени улыбки:
— Боюсь, мне нечем вас порадовать, миссис Ахмад. Поскольку вы с мистером Ахмадом не разведены, это нельзя считать похищением. Если вы поднимете этот вопрос в Иордании, вы мало чего добьетесь, поскольку вы там иностранка и суд будет на стороне вашего мужа. Если у его семьи действительно имеются связи, тогда… — Он развел руками.
— Прошу вас! — воскликнула Дина. — Сделайте хоть что-нибудь!
Он внимательно посмотрел на трех подруг:
— Я постараюсь разобраться, поговорю с людьми, которые сталкивались с подобными ситуациями. Но что из этого выйдет…
Дина вынула из сумочки чековую книжку:
— Мне нужно оставить залог или…
Дэвид покачал головой:
— Давайте я сначала пойму, что конкретно я могу сделать. А пока что позвольте мне поблагодарить вас. Визит трех прекрасных дам — истинное удовольствие для старого холостяка вроде меня.
Дина была очарована его галантностью.
— Какой милый человек, — сказала она, когда они вышли. — Разговор с ним только подтвердил первое впечатление.
Она больше не могла это откладывать. Придется рассказать маме, что близнецов увезли. Она вошла в роскошный вестибюль дома постройки начала двадцатого века, дома, в котором ее родители прожили почти полвека, поздоровалась со старушкой-консьержкой, которая, сколько Дина ее помнила, всегда была старушкой, и прошла к лифтам. Дина выросла в этом доме и всегда с удовольствием приходила сюда, где за каждой колонной таились детские воспоминания. Зимнее утро — она, совсем малышка, идет, укутанная в шерстяную шаль, связанную ливанской бабушкой; семейные праздники — обильное угощение, радостный смех родственников — и американских, и ливанских. Но сегодня все было иначе.
Она поднялась на десятый этаж, позвонила в дверь квартиры 10А. Через секунду дверь открыла Шарлотта Хилми и, увидев Дину, заулыбалась. Шарлотта, несмотря на свои шестьдесят восемь лет, все еще была красавицей — зеленоглазая, с нежным румянцем и некогда золотыми кудрями, всего чуточку тронутыми сединой. Шарлотта часто шутила, что ее муж-араб влюбился в нее именно потому, что она была ослепительной блондинкой.
— Мама!
Шарлотта заключила дочь в объятия, и Дина на миг почувствовала себя надежно защищенной.
— Дина, деточка моя, как я рада тебя видеть!
Они с Шарлоттой вошли в огромную гостиную, заставленную обитыми шелком диванами и столиками, инкрустированными перламутром.
— Что случилось? — спросила Шарлотта, как только они уселись.
— С чего ты взяла, что что-то случилось? — спросила Дина, выдавив из себя улыбку.
— Дина… — В голосе матери послышался упрек.
— Мама, пообещай, что ты не проговоришься папе.
— Это настолько серьезно? — насторожилась Шарлотта. — Что-то с детьми?
— С детьми все хорошо, мама. Но они… они в Иордании. Карим их забрал и не хочет возвращать. Джорди здесь. Он Кариму не нужен, — с горечью добавила она.
— Как же это? Почему… — ошарашенно спросила Шарлотта.
Дина рассказала, что произошло, — почти теми же словами, что и Дэвиду Калласу.
— Просто в голове не укладывается, — сказала Шарлотта. — Как такое могло случиться? Я и не подозревала, что у вас такие серьезные проблемы.
— Я об этом тоже не подозревала, — сказала Дина. — Мне казалось, что обо всем можно договориться. — Она помолчала. — Но Карим считает, что он должен спасти детей, иначе Америка развратит их. Как развратила Джорди. — Она горько усмехнулась.
Шарлотта молчала — переваривала услышанное.
— Как ни примитивно это звучит, — вздохнула Дина, — но Карим считает, что дело в двух образах жизни — американском и арабском.
— М-да…
— Ты находишь в этом смысл?
— Не то чтобы нахожу смысл. Но могу это понять.
Дина посмотрела на мать так, словно та заговорила на незнакомом языке.
— Не смотри на меня так, детка. Ты что, забыла? У нас с твоим отцом были те же проблемы, что и у вас с Каримом.
— Да, но вы с отцом всегда так замечательно ладили, что этих проблем будто и не существовало. Для меня они были даже плюсом. В День святого Патрика все ели солонину, пели песни. А на день рождения папы танцевали ливанские танцы и ели его любимые ливанские блюда. Я многому научилась от тебя, мама. Поэтому и была так уверена, что мы с Каримом сможем все преодолеть.
— И ты считала, что у нас с отцом никогда не было проблем?
— Ну, вы иногда спорили. Но ваш брак всегда казался таким… правильным.
Шарлотта улыбнулась:
— Дети не обращают внимания на проблемы родителей.
— Ты хочешь сказать, тебе было трудно с отцом?
Шарлотта покачала головой:
— Я хочу сказать, что каждый брак требует компромиссов. А когда оба супруга — представители разных культур, то приспособиться друг к другу еще сложнее.
— Но ведь папина семья тебя обожает.
— Поначалу это было далеко не так, — улыбнулась Шарлотта. — Они всегда были со мной вежливы — просто потому, что не умеют вести себя иначе. Но когда мы поженились, сестра Джозефа дала мне понять, что я прохожу… испытательный срок, так сказать. Да, конечно, со временем все изменилось, и теперь… теперь мы очень близки.
Дина даже представить себе не могла, чтобы кто-то не любил ее мать. В родном доме она видела только любовь. Наверное, поэтому и рассчитывала на то, что ее семейная жизнь будет такой же. В тот вечер, когда она впервые увидела Карима — это было на каком-то культурном мероприятии, где собирались американские арабы и куда пришла и ее семья, — она была очарована его красотой. Симпатия оказалась взаимной — Карима тоже с первого же мгновения потянуло к ней. А когда они побеседовали, она была восхищена его умом. Он мог рассуждать на любую тему — от литературы до политики.