о всяких глупостях.
Иду на кухню. Заливаю руки очистителем для раковины и тру их мочалкой.
— Что ты делаешь? — слышу ее голос.
Смываю химию и, пытаясь прогнать с лица смятение, оборачиваюсь:
— Хочешь чашку чая?
— Все так просто?
— Нет, ничего не просто.
— Что у тебя с рукой? — Она бросается ко мне. Прикасается к коже вокруг раны.
— Ничего, — улыбаюсь. — Порезался.
— Тебе нужно к врачу.
— Нет! Я давно сам себе врач.
— А это? — Трогает порез на щеке. Эшли чиркнула кольцом.
— Это тоже мелочь. — Перехватываю ее ладошку и прикладываюсь к ней губами.
Усаживаю ее на стул у обеденного стола и опускаюсь на колени. Я никогда не был религиозен, но ее готов почитать как святыню.
— Спасибо тебе, — шепчу я, зарываясь лицом в ее бедра и колени.
Одной рукой она придерживается за край стола, чтоб не свалиться, а другой гладит меня по голове.
— Я буду тебе помогать, — говорит Бекки твердо.
— Как ты так можешь? Как можно отдать такому монстру всю себя?
— Митчелл, — Она всхлипывает, — я тебя люблю. Всегда буду, чтоб ты не делал.
Она сползает со стула на пол, и мы оказываемся настолько близко, что я чувствую, как тону на суше. Я так слаб сейчас, что не могу сопротивляться ей.
Бекки гладит меня по спине, а потом укладывает мою голову себе на колени.
— Почему ты так ко мне добра? Я не заслужил тебя.
— Я всегда буду с тобой, если позволишь.
— Ты, правда, меня не бросишь?
— Нет.
Я поворачиваюсь на спину, и мне на лицо дождем капают слезы. Ее глаза. Когда я смотрю в них, что-то внутри бьется и ломается. Из меня словно вырезают сердце.
— Ты чудо.
— Эшли меня поцеловала, — говорит Бекки и краснеет.
— Как?
— Как ты целуешь.
— Тебе понравилось?
— Нет! Эшли мерзкая. Ненавижу ее. Помоги мне его забыть.
Я приподнимаюсь на локте и целую ее. Нежно, едва касаясь губ. Бекки, придерживая мой затылок рукой, прогоняет нежность из почти целомудренного касания. Я раздвигаю ее губы кончиком языка, провожу им по зубам и заныриваю внутрь. Ее губы ласкают меня. Этот поцелуй, как и любой другой с ней, дает мне больше эмоций, чем то зверство, которое я недавно сотворил.
Все было напрасно. Меня не хватит надолго. Надеюсь, на теле осталось достаточно следов.
Глава 19. Я обещаю, что не закричу
Эшли задержалась в нашем доме еще на несколько недель. Глупо было думать, что она, а точнее ее тело, просто растворится в воздухе по моему желанию. Никогда не задумывалась об этом раньше, но мы редко оставались наедине. Почти всегда в морозилках были постоялицы, и почти все ночи Митчелл проводил запертым с ними. Если бы я осознала это раньше, то, наверное, спятила бы.
Эшли я ненавижу больше прочих. И меня не утешило, что она сдохла. Ее смерть не вернула мне Митчелла. Я не знаю, что именно произошло между ними в тот вечер, но четко осознаю, что что-то пошло не по плану. Он вроде бы и вернулся в нормальное состояние, но позабыл, что у нас начались отношения. Иногда Митчелл нежен со мной, но мы не были больше так близки, как на ферме или когда слушали «The Doors» под травку и текилу.
Из своей постели он меня тоже изгнал. Говорит, что все хорошо и я просто должна немного подождать. Ненавижу ждать. Я дала ему то, что он хотел, не для того, чтобы ждать в холодной постели. Это все Эшли. Это из-за нее я не получила желаемого. Если бы она не оказалась настолько дрянной, все бы стало как раньше.
Ее присутствие в квартире сводило меня с ума. Митчелл тоже хотел от нее избавиться, но возможность сделать это подвернулась не сразу. Он увез ее сегодня, и теперь мы, наконец, сможем побыть вместе.
Эшли будет распадаться на удобрения в ближайшем заповеднике, а я вновь стану для Митчелла единственной. Я все пытаюсь понять, почему это было настолько мучительно. Дело не в том, что меня преследовал запах разложения или прочие гадости. Здесь он, как и всегда, педантичен и аккуратен. Все дело в ревности, ведь ночами он был с ней, а не со мной. Тогда я могла думать только о Митчелле и была уверена, что он думает о ней. И эта мука едва ли заканчивалась с рассветом. В ночном бреду мне мерещилось зеркало, что висит у него на потолке. В отражении я видела их сплетенные тела ─ Эшли ехидно улыбалась, пока он ласкал её. То были худшие ночные кошмары, потому что я не могла отличить их от галлюцинаций, которые терзали наяву.
Круговорот ревнивых мыслей прогоняет сон. Ночами я почти не сплю, а днем чувствую себя вялой и безжизненной. Частенько срываюсь на Митчелле, но он словно приобрел иммунитет к истерикам. Мне хочется вызвать в нем хотя бы злость, но едва ли получается. Митчелл застрял в каком-то странном переходном состоянии: никакой неадекватности, но и былых всполохов чувств тоже не стало.
Когда простыни становятся влажными от пота и закручиваются в жгуты оттого, что я мечусь по кровати как бешеная, я иду в гостиную и до рассвета смотрю телевизор. Вчера мне попалась передача про серийных убийц. Там говорилось, что они обычно хранят вещи своих жертв, части их тел или даже тела полностью. Так они поддерживают связь с жертвами. А еще там говорилось, что удушение — это очень интимный способ убийства. Я убеждаю себя, что они для него просто одноразовое удовольствие. А что, если это не так? Действительно ли он ждет нужного момента, чтоб избавиться от тела? Или специально держит каждую подольше? Не хочет быть со мной, потому
