что есть они?
Я все более настойчиво пытаюсь вызвать его на откровенный разговор о них, но Митчелл неизменно отшивает меня. Люди, вернувшиеся с войны, никогда не рассказывают о том, что там творилось. Не рассказывают, потому что это слишком ужасно. А у Митчелла есть две причины молчать: либо он не хочет пугать меня, либо то, что там происходит, слишком сокровенно и куда приятнее чем то, что между нами.
Я захожу в его спальню, дверь в которую теперь всегда открыта. Впрочем, запах чистящих средств все равно никогда не выветривается.
Я хочу найти нечто такое, что подтвердит мои догадки. Пусть будет больно, зато я стану на шаг ближе к его тайне. Возможно, мне удастся понять, что такого особенного он получает от них, чего не могу дать я.
Я заглядываю в ящики прикроватной тумбочки и нахожу там несколько пар наручников и длинные шелковые шарфы с синим узором. Я оборачиваю один вокруг шеи. Натуральный шелк приятно холодит кожу.
Заглядываю в шкаф. Как ищейка, проверяю каждую полку, каждый чехол с одеждой, но не нахожу ничего, кроме его вещей. Я опускаюсь на колени и засовываю голову под кровать. Ни единого волоска, ни пуговицы. Ничего.
Сажусь на край кровати, закрываю глаза и шепчу:
— Вы ничего не значите. Митчелл просто еще не понимает, от чего отказывается.
Я возвращаюсь к себе и сажусь перед гримерным зеркалом. Я многому научилась за последний год: как краситься, одеваться, да, и вообще, подавать себя. А если чего-то не умею, быстро освою. Я могу дать ему все. Сегодня мы станем по-настоящему близки. Неважно какой ценой. Путь даже это будет моя последняя ночь на земле, но я заполучу его полностью.
Обвожу глаза черным лайнером. Добавляю черные тени и тушь. Митчелл любит яркие глаза, но меня всегда просит умыться. Не хочет ассоциировать меня с ними. Губы, наоборот, делаю побледнее, чтоб сыграть на контрасте. Наконец скручиваю волосы в тугой пучок и надеваю парик. Теперь я длинноволосая брюнетка. Все как он любит. С одной лишь оговоркой — Митчелл любит это в других.
Достаю с верхней полки шкафа коробку, перевязанную шелковой лентой. Нечто особенное для особого случая. Хороший вариант для последней ночи, проведенной вместе. Медленно развязываю аккуратный бант и откидываю крышку. Внутри — боди. Сколь красивое, столь развратное. Изысканное черное кружево, дополненное дерзкими кожаными элементами. Ничего не скрывает, а только украшает тело и подает его под нужным соусом. И туфли у меня под него есть. Черные, лакированные, на двенадцати сантиметровой тонкой шпильке. Мне несколько недель понадобилось, чтоб научиться на них ходить, а не балансировать. Образ дополняют черные нейлоновые чулки с широкой кружевной резинкой.
Возвращаюсь в ненавистную спальню, где мне всегда мерещится запах чужих духов.
На следующий день после нашего трипа я купила флакончик духов. Думала, что порадую Митчелла дорогим взрослым запахом.
— Никогда не обливайся этой гадостью! Ты дивно пахнешь, и я с ума схожу от твоего запаха. Смой с себя это! ─ кричит Митчелл.
Я вновь чувствую себя тупым ребенком, который неудачно изображает взрослую соблазнительную женщину. Глотая слезы, бегу в ванную. Срываю с себя одежду и сажусь в уже остывшую воду. Тру себя мочалкой так сильно, что кожа краснеет как от кипятка. Мне хочется наказать себя за глупость.
— Эй, полегче, — говорит Митчелл, забирая у меня мочалку. — Надо вот так.
Нежно проводит губкой по моей шее. Его теплое дыхание согревает замерзшую кожу.
— Я вечно делаю глупости, — мямлю по-детски.
— Нет. — Его губы припадают к месту, где только что была мочалка. — Ты совершенство. Это все моя вина. Я был слишком резок. Я просто хотел сказать, что ты мне нравишься естественная. Тебе не нужна косметика и прочая фигня типа духов.
* * *
Трогаю столбики кровати. Они все сплошь в зазубринах. Догадываюсь, что это от наручников. Они точно пригодились Митчеллу с Эшли, ведь она его совсем не хотела.
Я ложусь на кровать и долго ерзаю под противный целлофановый шелест, пытаясь принять наиболее соблазнительную позу.
— Бекки, — зовет вернувшийся Митчелл.
— Я здесь, — кричу я, вновь пытаясь извлекать звуки из грудной клетки, но звонкость неистребима ─ звучу откровенно странно.
Он появляется на пороге. Рубашка перепачкана грязью, рукава закатаны выше локтя, а повязка опять пропиталась кровью. Волосы непривычно отросли и ниспадают на лоб мелкими влажными спиральками. Если раньше он казался мне небожителем, теперь подошвы его дорогих ботинок коснулись земли. Как же мне хочется вцепиться в Митчелла и заземлить окончательно, потому что я все равно никогда не смогу подняться на его уровень.
— Что ты здесь делаешь? — Его лицо вмиг мрачнеет.
— Жду тебя. Иди ко мне! — тяну к нему руки.
— Не понимаю, к чему весь этот глупый маскарад, — говорит он холодно. Так холодно, что те кубики льда кипяток по сравнению с его тоном. Я ежусь.
— Тебе не нравится? — Я спрыгиваю с кровати и бросаюсь к нему.
— Тебе все это не нужно! Я же говорил.
Обвиваю шею Митчелла руками. Он напряжен, а сердце стучит так сильно, что я чувствую биения кожей. Или это мое? Я всматриваюсь в его глаза, пытаясь поймать хотя бы искру интереса. Поиски тщетны. Остаётся только умолять, и я шепчу:
— Я не хуже их.
— Бекки, не смей сравнивать себя с ними! — говорит он, по-прежнему не касаясь меня.
— Почему тогда ты больше с ними, чем со мной?
— Что за бред ты опять несешь? — В голосе Митчелла появились твердые как сталь нотки. — Мы живем вместе!
— Ты редко ко мне прикасаешься. Между нами было такое…,- У меня дыхание перехватывает от воспоминаний о его руках и губах на моем теле. — А теперь ты холоден.
— Я же просил дать мне немного времени, — проговаривает он устало, а глаза вновь становятся тусклыми.
— Я не могу так
