— Могу я увидеть ее? — спросил Жак.
— Конечно, — сказал комиссар, — тем более, что вы доктор. Вы окажете большую услугу правосудию, если вам удастся помочь ей хотя бы немного. Я убежден, что эта женщина принадлежит к шайке преступников, которая до сих пор не попадается нам в руки… Пропустите доктора к умирающей, — прибавил он, обращаясь к жандармам.
— На втором этаже, господин, — сказал ему жандарм, указывая на лестницу.
Жак поднялся наверх. Его сердце сильно билось, однако надежда узнать что-нибудь о Дьюлуфе или дяде Жане придавала ему сил.
Толкнув полузакрытую дверь, он вошел в комнату, где лежала несчастная.
Как бы ни было велико совершенное ею преступление, наказание было слишком ужасно!
Она была чудом спасена от верной смерти. Смелые люди успели вытащить ее из-под пылающих развалин.
Она была еще жива, если можно было назвать живой бесформенную массу, от которой сама смерть, казалось, отступала с ужасом.
Она лежала на толстом слое ваты.
По странной игре случая, лицо ее пострадало менее всего. Хотя и опухшее, оно сохраняло, однако, человеческий вид. Но опаленные веки, казалось, не могли открыться. Фиолетового цвета губы были уродливо раздуты. Это было ужасно!
Увидев ее, Жак вздрогнул и должен был схватиться за стену, чтобы не упасть.
Он, превозмогая жуткое впечатление, усиливающееся еще едким запахом горелого мяса, подошел к несчастной и склонился над ней.
Она его не слышала и не видела.
Он произнес имя Дьюлуфе.
Она оставалась неподвижной. Только ее дыхание стало еще более хриплым и прерывистым…
В эту минуту Жак услышал шаги на лестнице.
Вскоре дверь отворилась и вошел жандарм в сопровождении трех женщин.
Одной из них была маркиза Фаверей, как всегда одетая в черное, с бледным, как бы изваянным из мрамора, лицом. Ее сопровождали две молодые девушки: одна с белокурыми волосами, другая — черноглазая брюнетка.
Это были Люси де Фаверей и ее подруга Полина де Соссэ, сирота, для которой маркиза была второй матерью.
Как могла попасть сюда маркиза? Лишенная всякой радости в жизни, она старалась заглушить душевные мучения, делая добро, облегчая участь страждущих.
Мы уже знаем, что она организовала общество, целью которого была беспощадная борьба со злом.
Но это было еще не все. Никогда никакая сестра милосердия не проявляла большего участия, когда нужно было, насколько это позволяли возможности, загладить последствия бедствий, так часто обрушивающихся на бедных.
Едва узнав о пожаре на улице Арси, она поспешила помочь несчастным.
Теперь она шла к «Поджигательнице», надеясь, если не облегчить ее страдания, то, по крайней мере, хотя бы дать мир ее душе.
При виде маркизы Жак вздрогнул, и им невольно овладело странное волнение.
Маркиза де Фаверей остановилась на пороге, увидя молодого человека с благородным и мужественным лицом, на которое горе и страдания наложили уже свою печать.
— Это доктор, — сказал жандарм.
Маркиза слегка наклонила голову, отвечая на поклон Жака.
Молодой человек почувствовал жгучий стыд. Сейчас эта ложь показалась ему ужасной. Он хотел признаться в обмане… но не смел.
Между тем маркиза подошла к постели несчастной и опустилась возле нее на колени.
— Нет никакой надежды? — спросила она Жака, внимательно взглянув на «Поджигательницу».
Глаза их встретились. И, странная вещь, оба невольно вздрогнули.
Действительно ли не существует голоса крови, как это считают скептики? Нет, сама жизнь доказывает обратное.
Однако они ничего не поняли. Они не могли объяснить себе причины овладевшего ими волнения.
Это было минутное чувство. Внутренний голос не кричал Жаку: «Это твоя мать! Это Мария де Мовилье!». Он не кричал маркизе: «Это твой сын! Это сын Жака де Котбеля!»
— Нет, надежды нет, — отвечал в смущении Жак.
— Но у этой несчастной есть, может быть, муж, дети? — продолжала маркиза.
— Я не знаю! — сказал Жак, не смея произнести имя Дьюлуфе.
— Смотри, мама! — сказала Люси. — Она, кажется, приходит в себя!
Действительно, лицо «Поджигательницы» нервно подергивалось. Не было ли это последним усилием жизни?
— Вы слышите меня? — спросила Мария де Фаверей… — Хотите вы чего-нибудь?… Взгляните на меня!… Говорите!…
Странную и трогательную картину представляли эти три женщины, наклонившиеся над постелью, на которой мучилась в агонии преступница.
При виде Люси, при звуке ее голоса Жак почувствовал к ней такое же непонятное влечение, какое он чувствовал к маркизе де Фаверей. Кто же были эти женщины, вид которых так смущал и волновал его?
А Полина! Какой очаровательный ребенок! Она была бледна, пытаясь преодолеть тяжкое впечатление, произведенное на нее этим потрясающим зрелищем. Услышав стон несчастной, она устремила полные слез глаза на Жака, как бы взывая к его познаниям.
Стыдясь своего бессилия, Жак опустил голову. Кровь бросилась ему в лицо.
Вдруг хриплый крик вырвался из груди умирающей.
— Сжальтесь! — крикнула она, — Пощадите!
— Что вы хотите сказать? — спросила маркиза, наклонясь над несчастной.
— Биско! — продолжала умирающая. — Нет! Нет! Я не изменила! Нет!… Не жги меня… Сжалься! На помощь!… Ко мне, Дьюлу!…
Это громко произнесенное имя вырвало Жака из задумчивости, в которую он был погружен. Он приблизился к постели умирающей, так что свет упал ему прямо на лицо.
При виде его «Поджигательница» вздрогнула, как бы пытаясь подняться.
— А? Это ты! Племянник убийцы! — бешено вскрикнула она. — Это ты, подлый разбойник!… Ты пришел узнать, умерла ли я?
— Боже мой, — воскликнул Жак. — Что означают эти ужасные слова?
— Страдание помрачает ее ум, — сказала маркиза де Фаверей, обращаясь к молодому человеку, — без сомнения, она принимает вас за кого-нибудь из знакомых ей лиц.
Но в эту минуту старуха разразилась таким пронзительным и резким смехом, что все невольно вздрогнули.
— Нет! Нет! — кричала она. — Я не ошибаюсь… Это он!… Это мальчишка дяди Жана! Да! Дядя Жан! Это он меня убил, сжег… О! Как я страдаю! Он привязал меня к постели и потом разжег огонь!… Это он, твой дядя Жан!… Это Биско! Это Волк! Волк!…
Жак чувствовал, что разум его мутится. Как! Еще раз услышал он имя дяди в сочетании с прозвищем этих низких разбойников!
— Он послал тебя посмотреть, удалось ли его злодейство?… — продолжала умирающая. — Подлец! Подлец…Ты доволен, видя как я страдаю?… О! Я горю… Берегитесь, госпожа!… У вас такой добрый вид, у вас есть дети. Берегитесь его! Это Жако… Жако, который воровал в мастерских! Жако, которого выгоняли отовсюду!… Он убьет! Убьет!… Берегитесь! Волк! Волк!
Невольный ужас овладел молодыми девушками.
Маркиза устремила на Жака испытующий взгляд. Что это была за симпатия, которая сейчас так влекла ее к нему?! Он молчал. Пораженный, уничтоженный, он склонил голову в полном отчаянии.
Действительно, последний удар жестоко поразил Жака. Эти обвинения, в которых ложь смешалась с правдой, относились к нему! Дядя Жан. Почему звался он Биско? Какая может быть связь между «Парижскими Волками» и каменщиком, которого он всегда считал честным работником?
Еще раз в его памяти мелькнула отвратительная сцена в «Зеленом Медведе». Значит, все это действительно было! Дядя Жан был в числе этих разбойников!… Даже более, он, казалось, был их предводителем!
Перед этой неразрешимой задачей, которая казалась Жаку адской машиной, колеса которой все крепче и крепче его захватывали, он сходил с ума!… Отвечать, значило подтвердить, значило принять часть того, что говорила «Поджигательница». Признать дядю Жана в то время, когда она обвиняла его, когда она называла его убийцей, палачом!…
— Эта женщина помешалась, вы правы! — с усилием произнес Жак.
Маркиза не спускала с него глаз. Какое-то отдаленное, смутное воспоминание воскресло в ее душе. Нет! Это невозможно! Этот человек не мог быть одним из тех злодеев, которых называли «Парижскими Волками»!
— Но, кто же вы! — воскликнула она, увлеченная чувством, более сильным, чем ее воля.
Нечеловеческим усилием Жак переборол слабость, которая могла его погубить, и отвечал спокойным голосом:
— Я граф де Шерлю!…
Люси вскрикнула, услышав это имя. Она знала, что граф де Шерлю был другом герцога де Белена, которого она ненавидела и который добивался ее руки… Она бросилась в объятия Полины и шепнула ей на ухо несколько слов.
Та, в свою очередь, бросила на Жака взгляд, полный презрения и ужаса.
— Зачем вы пришли сюда? — продолжала суровым тоном маркиза. — Вы ведь назвались доктором?
Жак поднял голову.
— Я не могу отвечать, — сказал он, — как и не умею лгать! Нет, я не доктор. Я проходил мимо. Любопытство, жалость привели меня сюда…
