— Дай сюда документ! — крикнул Богдану Степан. Белянкин не спеша выполнил распоряжение старшего.
Линников развернул листок и пробежал глазами по строкам. Это оказалась «охранка»! Вот уж чего он не ожидал. Документ был выдан ветерану революционного движения Симаковой Н.Т. Внизу стояла подпись товарища Калистратова, зампредседателя Замоскворецкого райисполкома. «Не фальшивка ли?» — усомнился Степан. Он перевел взгляд на Симакову и не смог связать одно с другим: революционерка, коробочка в волосах, истукан со свечой! Что за чертовщина?! Нет, не может такая птица быть ветераном революции. Точно, фальшивка!
— По каким это ты делам, Симакова, революционерка? Или в боях на Красной Пресне участвовала? — спросил он уничтожающе.
— Я участвовала в организации «Земля и Воля», — последовал спокойный ответ.
— В балахоне? С этой своей коробочкой?
— Вы зачем пришли, голубчики? — спросила Налама.
— Поступил сигнал, что ты прячешь золото. Что у тебя в коробочке, Симакова?
— Слова.
Это прозвучало издевательски, но Степан сдержался и приказал, не повышая голоса:
— Снять и предъявить.
Старуха словно и не слышала.
— Золота у меня нет, милые. — С этими словами она прошла к сундуку и открыла крышку. — Вот, пожалуйста, убедитесь сами.
Все трое подошли к ней.
— Каманов, проверь! — распорядился Степан. Леша стал выкидывать из сундука ничем не примечательное барахло, пока не добрался до дна. Там лежала какая-то брошюрка в серой бумажной обложке. Степан опередил Лешу и взял ее в руки. На обложке было только название.
— «Моя революция», — прочитал Линников и вопросительно посмотрел на Симакову. — Что это за литература? Кто ее написал?
— Я ее написала, — сообщила старуха.
Степан хмыкнул и сунул книжонку за пазуху.
— Тогда надо будет ознакомиться, — сказал он.
Симакова — хоть бы что. Линников указал пальцем на коробочку в ее волосах.
— А теперь — это!
Вместо того, чтобы подчиниться приказу, Налама потребовала:
— Дай мне обратно мой документ, уберу.
Ее «охранка» была все еще у Степана.
— Документ! — делано рассмеялся чекист. — Это?! — Он потряс бумажкой в воздухе и демонстративно разорвал ее.
Проследив, как клочки охранки разлетелись по полу, старуха спросила:
— Скажи, дружок, ты все время так горячишься?
— Или не нравлюсь?
— Мне не нравится, что ты носишь оружие. Оружием владеешь, а собой нет.
— Хватит трепать языком! — рявкнул Степан. — Ты слышала? Снимай свою шкатулку и предъявляй для контроля!
— Если это и правда требуется, пусть ее тогда проконтролирует товарищ Калистратов.
— Чего? — пропел Линников и переглянулся с ребятами. Те забавлялись. — Очень хорошо, — сказал он. — Собирайся. Отведем тебя к товарищу Калистратову.
— Скажи ему, голубчик, чтоб он сам ко мне зашел. Мне ходить трудно.
Чтоб зампредседателя исполкома сам наведался к такой вот старухе? Смешно представить!
— Выходи, Симакова!
— Делай, что я тебе сказала, дружок. — Старуха оглядела всех троих умными глазами. «А вдруг?» — засомневался Степан, но рука его уже выдернула револьвер из кобуры.
— Это ты будешь делать, что я тебе сказал, Симакова! Выходи! — приказал он и махнул револьвером.
— Знал бы ты, дружок, сколько у меня уже побывало таких же мальчиков, — невозмутимо сказала Налама. — Каждый хотел командовать, каждый махал револьвером. Ты бы лучше передал мою просьбу товарищу Калистратову.
Что теперь было делать? Стрельнуть в воздух? Рука у Степана стала вялая.
— Райисполком рядом. Давай я схожу к Калистратову, он еще, наверное, не ушел, — шепнул ему Богдан. Линников двинул его локтем, чтобы не встревал, и спрятал револьвер.
— Белянкин, Каманов, оставаться здесь! Я в райисполком, — сказал Степан.
* * *
Через пару дней после встречи с Чесучовым я сидел в научном зале Ленинской библиотеки. Внезапно у меня за спиной раздался Надин голос:
— Привет, Берт.
Я обернулся и отметил, что в этот раз она смотрит на меня дружелюбно.
— Пойдем покурим? — предложила Надя.
Я встал и последовал за ней на выход.
Мы дошли до лестницы, по которой надо было спускаться, если идти в курилку. Надя повернула от нее в сторону и остановилась.
— «Покурим» — это было для твоих соседей. В курилку мы, конечно, не пойдем, она прослушивается вдоль и поперек. Лучше будет поговорить здесь. — Надя мило улыбнулась и добавила: — Я вела себя глупо в прошлый раз. Было плохое настроение. Ты ведь не очень обижаешься?
Я совсем не обижался.
— Ты интересовался письмом Симаковой. Там нет ничего особенного. Степан, как я понимаю, написал ей из Посада, когда там только обосновался. Наверное, о том, что монастырь разорен и «Откровение» теперь не найти. И еще что потерял написанную Симаковой «брошюрку» под названием «Моя революция».
— Ты взяла с собой то письмо?
— Нет. Было бы неосторожно показывать его тебе здесь. За нами могут наблюдать. — Заметив мою усмешку, она мне выговорила: — Ты напрасно думаешь, что у меня паранойя. У нас действительно все везде за всеми наблюдают.
— Что же написала Симакова в ответ Степану? — спросил я.
— Ее письмо совсем короткое. О том, что Линников недооценивает неожиданности. И что у нее не осталось больше ни одного экземпляра ее брошюрки — тот, что взял у нее Степан, был последним.
— Ты не думаешь, что Симакову звали Натальей?
Надя недоуменно взглянула на меня.
— Натальей? Почему — Натальей? В письме к Степану она подписалась «Наламой». По-моему, это ее подпольная кличка — что же еще? Кстати, я пришла сюда из-за ее опуса. Кто знает, — может, там не только марксизм-ленинизм, но и что-то из ее биографии. Я искала «Мою революцию» в каталоге и под «Наламой», и под «Симаковой», а нашла по названию, как произведение анонимного автора. Впрочем, ее ли это «Революция», требуется еще проверить. Так или иначе, я хочу эту книжонку посмотреть, однако здесь имеется препятствие — как оказалось, она относится к категории изданий, которые свободно выдаются только в твоем «профессорском зале». Закажешь для меня этот шедевр?
Мы пошли к каталогу, нашли карточку «Моей революции», и я выписал на нее требование.
— Налама — это что-то означает? — поинтересовался я.
Надя пожала плечами.
— Мне «Налама» ничего не говорит. Только «налим» приходит в голову.
— Налим, революция и «Откровение огня», — подытожил я.
— По всей вероятности, все было очень просто, — трезво заметила Надя. — Эта Налима рассказала об «Откровении» Степану, когда разговор зашел о книгах. Степан ведь был помешан на книгах, вот она ему и выдала захватывающую историю о тайном манускрипте, упрятанном в Благовещенском монастыре.
— По всей вероятности, — повторил я за ней. — А по всей невероятности?
— Ты это о чем? — сухо спросила Надя.
— О невероятном. В кенергийской истории больше невероятного, чем вероятного. Чьи слова?
— Не знаю.
— Твои.
— Я ошибалась, — сказала она хмуро. — Во всех историях больше вероятного, чем невероятного, и в этой — тоже.
Когда мы вернулись в читальный зал, я проводил Надю к своему столу, нашел для нее свободный стул и пошел за «Моей революцией». Скоро я получил тоненькую книжку в серенькой бумажной обложке и сразу заглянул в нее. Первая строка текста подтвердила, что передо мной был именно тот «опус», который разыскивала Надя — его автор начал с того, что представился:
«Когда-то меня звали Наталья Трофимовна Симакова, теперь мое имя — Налама, и оно вытекает из первого, как река из родника…»
«Значит, все-таки Натка!» — первым делом отметил я. Я это ожидал. Дочь Марьи и Трофима могла дожить до 1919 года — и она действительно оказалась той, кто попал в «кенергийскую цепь» между скитником Никитой и Степаном Линниковым. Как это получилось и что было дальше, рассказывалось в «Моей революции». Марксизмом-ленинизмом в ней и не пахло. Под своей «революцией» Налама подразумевала перемены в ее собственной жизни, которые произошли во время ее ссылки в горном Забайкалье, у границы с Монголией. Там она побывала в духовной общине, после чего товарищи стали называть ее в шутку Наламой, что означает «Наталья-лама». Это прозвище ей, надо полагать, нравилось, раз она оставила его за собой и после ссылки.
Я представил себе, как воспримет новые факты Надя, и в тот же момент увидел ее саму: она шла по проходу. Вслед за ней шествовала дежурная по залу. Встретившись со мной взглядом, Надя кивнула мне головой в сторону выхода. Уж не выпроваживали ли ее из зала? Так оно и оказалось. Я перехватил Надю у самой двери.
— В твоем зале разрешается сидеть только академикам, — сообщила с сарказмом она.
Дежурная тоже остановилась и ждала.
