А дед не оставил свои повадки подол мне задирать, как выпьет. Понравилось, видно.
До скорой встречи, Дневник.
* * *
21 февраля, 1986
Опять. Мой дневник, я опять мучаюсь тошнотой. К доктору ходила. Только не к знакомому, который уже помогал, а женщине какой-то. Говорит, беременная я. Вот так.
Что делать?
Пока.
* * *
17 марта, 1986
Привет.
Сказала деду.
Что, что?
О беременности.
Ругался…
Но не бил.
Долго затылок скреб, думу думал.
И решил-таки, старый хрыч. Велел рожать.
Значит, такая судьба, говорит.
Судьба, судьба… похоть тешить не нужно было.
А мне теперь думай…
Видела Витьку. Поболтали, намекнула, что давно никуда в гости не ходила… не обратил внимания.
А потом Галка появилась, курица крашеная, глазищами так и сверкает, боится – уведу.
Оно бы и хорошо, замуж за Витьку выскочить.
Да уж, видно, не судьба. Отводит глаза, на намеки не реагирует… совсем окрутила Галка.
До встречи.
* * *
2 сентября, 1986
Привет.
Родила.
Девочка. Дед назвал Натальей. В документах, там где отца положено указывать, пришлось написать «неизвестен». А чего там неизвестного – хрыч старый, пьянь подзаборная.
До встречи, Мой дневник…
* * *
16 апреля, 1987
Здравствуй, Мой дневник.
Прости, что давно не делилась с тобой секретами, дел навалилось уйма. Хорошо, за Натуськой соседка, баба Люда, присматривает вечерами. Я ей то борща сварю, то пирожками угощу, а она посидит, пока я на вокзале торгую или мясо заготавливаю.
А вчера случай вышел странный.
Перепугалась сперва, а теперь думаю – судьба. Смотри, и к лучшему вывернет.
А дело было вот как.
Вчера, часов в семь или чуть позже, еще светло было, подошел паренек. Здоровый такой. А взгляд холодный, как у змеи. Опасный такой взгляд. Такой у участкового нашего, когда не выпивши, естественно. Как напьется, тут в глазах водица болотная, пленкой маслянистой подернутая, плескаться начинает. Дурной делается, голосистый, но уже неопасный.
Пирожок купил. С мясом.
И пошел прочь, на ходу запустив в него зубы.
Замер, как вкопанный, с полным ртом.
Я сперва подумала, что подавился. Или волосинка попалась. Всяко-разно бывает.
Будет ругаться, извинюсь, другой предложу или деньги верну. С такими спорить – себе дороже.
А он медленно так, с чувством и расстановкой, прожевал. Облизнулся и сунул в рот остатки.
Пришлось по вкусу, стало быть.
Вернулся. И уставился на меня своим взглядом. В упор.
Я оробела.
Чего он хочет?
То ли еще купит, а может, и врежет.
Но виду не подаю. Держусь спокойно, но не вызывающе.
– И часто ты ТАКИМИ пирожками торгуешь? – спрашивает. И так, знаешь, слово это голосом выделил.
– А что? – осторожничаю.
И тут он заявляет, что желает стать постоянным клиентом. Уж очень этот пирожок ему по вкусу пришелся. Сразу и второй возьмет.
– Бери, – протягиваю. – И становись, в смысле, постоянным клиентом. Я на этом самом месте, почитай, каждый день торгую.
Расплатился и ушел.
А я решила какое-то время возле автовокзала поторговать. Там хоть и торговля жиже, но уж очень взгляд холодный. Да и ударение на слове «такими» многозначительное. Словно знал, из какого мясца начинка.
Распродалась, да и побежала домой. Время Натуську кормить, уж сиськи молоком налились, тяжело.
Забрала у соседки дочку, домой пришла.
Дед уж вернулся. Мамку еще на пару дней в больнице оставили.
Покормила Натуську и сама села. Нужно перекусить. С обеда росинки маковой во рту не было.
И тут стук в дверь.
Кого это принесло на ночь глядя?
Открываю.
Тот самый парень, здоровый и со страшным взглядом, входит.
Попыталась не пустить – куда там.
Дед взбеленился, заорал, за костыль схватился…
Последнее время он все слабее на ноги становится, вот и пользуется подпоркой.
Натуська проснулась, орет во все горло.
Незваный гость без лишних слов оттолкнул костыль, а деду по лбу кулаком двинул.
Только пятки мелькнули.
Вот тут я по-настоящему испугалась.
Отчего-то представила, как он засовывает меня в мешок и бросает в вентиляционную шахту. А я лечу, лечу…
А здоровяк, заглянув в кроватку, сказал: «У-сю-сю…» – и повернулся ко мне.
Поинтересовался, сама ли я готовлю пирожки.
Смысла врать нет. На столе в миске подходит тесто, на подоконнике – размораживается фарш.
Покивав, добавил утвердительно, что я должна знать, из какого мяса пирожки.
– Обыкновенное. У цыган покупала.
– Врешь, – не поверил он.
Попыталась упереться:
– Не вру совсем.
– Сама ешь? – спрашивает.
– Отчего не есть, – отвечаю, – ем, конечно.
– Съешь.
– Так нет еще, – пожимаю плечами. – Все распродала. Приходи завтра.
Не ушел.
Ухватил пятерней за горло, аж сердце в пятки ухнуло, и, уставившись прямо в глаза, медленно и четко произнес:
– Я проверю у цыган, если у них не окажется ТАКОГО мяса – меня это сильно расстроит. Ясно?
– Да-да…
– Как часто ТАКОЕ мясо используешь?
Пальцы сжались на горле.
Захрипев, задергалась.
Ребенок разорался пуще прежнего.
– Решай сама, я сейчас отправлюсь к цыганам и, если не найду такого мяса, – вернусь. Убежать – даже не думай. Так вот, если я вернусь – то пущу на котлеты тебя. Уяснила?
– Да.
– Так что? Сперва побегаем или сразу мирно все обсудим?
В какой-то момент я поняла, что хитрить бессмысленно, за этим последует наказание. И очень жестокое. На другое человек с такими глазами не способен.
– Чего вы хотите от меня?
Парень улыбнулся. И несколько заискивающе попросил поджарить ему кусочек такого мяса. Есть в запасе?
Достав из морозилки оставшийся на завтра кусок, бросила его оттаивать. Последний.
Принялась укачивать Натуську, а то наоралась – красная вся.
– Может, ты за пузырем сбегаешь, – предложила я парню. Мелькнула мысль подпоить хорошенько, а то и снотворного подсыпать, для надежности – вон какой бугай, да и обеспечить себя мясом на месяц вперед. А то ведь опасно так.
Отказался, заявив, что не пьет.
Вздохнув, достала топор и принялась крошить мясо. Ждать, пока растает, слишком долго.
Бросила на сковородку, посолила, притрусила перчиком. Шкворчит, подрумянивается, дух сытый идет.
Он похвалил. А глазки-то блестят.
– Угощайся, – поставила сковородку на стол, положила рядом вилку и початый батон хлеба. А сама отправилась к дочери, опять расплакалась.
Незваный гость съел все до кусочка, промокнул хлебным мякишем сковородку и, достав из кармана ком мятых купюр, бросил на стол.
Поблагодарив, предупредил, что на следующей неделе зайдет во вторник, чтобы приготовила столько же. Заплатит тоже столько же.
Я поинтересовалась на всякий случай:
– А если не получится?
Уточнил, улыбаясь:
– Поставщики подведут?
– Всякое бывает, – уклончиво ответила.
– Ты уж постарайся, – бросил. И ушел.
Пересчитала банкноты. Вышло весьма недурно. Выгодная сделка, если бы не страх.
Дед оклемался только сегодня поутру. Но совсем тронулся. Орет, как полоумный, костылем машет…
Совсем дочку перепугал.
Сбегала ему за чекушкой.
Высосал прямо с горлышка. Храпит. Не помер бы.
Ладно. Пойду на вокзал. Мне еще мяса присмотреть нужно. Придет ведь во вторник. Кормить нужно.
Бывай.
* * *
3 мая, 1987
Привет, Дневник.
Дела вроде идут на лад.
Вот только дед совсем сдал. Проснется поутру и давай орать, как резаный. Предлагаю поесть-попить – отказывается. Суну бутылку, нацедит полную рюмку, проглотит, поворчит полчаса и валится спать. К полудню проснется, нащупает бутылку, проглотит стопку своей отравы и опять спать. А вот если бутылка окажется пустая, то орет так, что соседи уже пару раз спрашивали, не резали ли мы случаем кабанчика. Не резали. Мы и свинку по тому году на мясо пустили, а новых заводить не стали. С курочками да гусаками управиться бы…
