Какой бы ни была специфика его ран — а сейчас я могу рисковать только обоснованными догадками — в какой-то момент они стали слишком острыми и слишком громкими, чтобы он не отреагировал на них. Он начал охотиться на девочек, а не на взрослых женщин. Девушки, похожие на сестру, которую он потерял. Принятие их означает, что он, наконец, имеет некоторый контроль над историей, над тем, как жизнь обманула его. Одна жертва за раз, он может преодолеть беспомощность, которую он чувствовал в детстве, и проявить чувство власти.
Я погружена в водоворот всего этого, совершенно поглощена своими мыслями, когда тянусь к свету. Он порхает дальше, рассеивая тени. И тут у меня перехватывает дыхание. Калеб здесь, в хижине, сидит посреди моего дивана.
Адреналин бьет через меня. Я чувствую его вкус, холодный и кислый, у основания моего языка.
Он одет во все черное, как будто собирается исчезнуть. Его лицо над темным воротником, кажется, парит.
— Не пытайся бежать, — говорит он с жутким спокойствием. Его рука тянется к затылку Крикет. Она так же спокойно стоит рядом с ним. В конце концов, они уже встречались.
Беспокойство, которое я испытывала в городе и по дороге домой, мгновенно превратилось в сильный, электрический страх. Он переполняет меня с такой силой, что на мгновение я задаюсь вопросом, могу ли я говорить или двигаться. На кофейном столике перед Калебом лежит охотничий нож с зазубренным лезвием длиной семь или восемь дюймов. Где-то в моем сознании я сохранила знания, которые могли бы помочь мне сейчас… какой урон может нанести подобное оружие, в зависимости от того, куда он вонзит его в мое тело, с какой силой и сколько раз.
Он в два раза больше меня, запросто. Мне понадобится пистолет, чтобы дать отпор, тот, который я спрятала под матрасом в своей спальне, с другой стороны от того места, где сидит Калеб. Мне пришлось бы обойти его, чтобы сделать это. Невозможно.
Как будто Калеб может прочитать мои мысли, он встает, хватает нож и подходит к двери в спальню. Выражение его лица холодное и бесстрастное, как будто он думает, а не чувствует каждое свое движение. Парящий над самим собой.
Моя диафрагма сжимается от страха, все тело напряглось, как проволока. Я бросаю взгляд на Крикет. Она такая умная и еще более интуитивная. Я вижу, что она чувствует, что что-то не так, по тому, как она не сводит с меня глаз. Ее позиция не изменилась. Она все еще сидит у кофейного столика, но ее взгляд пристальный и настороженный. Она говорит мне, что она на дежурстве. Что я не одинока.
— Почему бы мне не разжечь огонь? — предлагаю я, пытаясь выиграть время. — Здесь холодно.
— Конечно, — натянуто говорит он, указывая на дровяную печь кончиком ножа. — Просто ничего не предпринимай.
Его предупреждение заставляет меня думать, что он правильно прочитал язык моего тела. Я хочу убежать, закричать, напасть на него и рискнуть. Вместо этого я опускаюсь на колени у ящика с дровами и достаю коробку спичек, узкие щепки для растопки, газету.
— Чего ты хочешь? — спрашиваю я, осознавая, что мой голос звучит странно глухо. — Зачем ты пришел?
Его рот сжимается почти микроскопически.
— Думаю, я должен спросить тебя о том же, Анна.
Я бросаю взгляд на лезвие, которое он слегка держит в правой руке, почти задевая его бедро. Он не размахивает им, не ведет себя беспорядочно. Во всяком случае, он слишком спокоен, более чем уверен, что здесь у него преимущество. Потому что он это делает.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты та, кто пришел за мной. Я оставлял тебя одну. Я проявлял уважение. — Слово звучит странно, с жаром и контуром.
Это что-то значит. Это ключ. Мое мышление все еще медленное и ненадежное, пронизанное страхом. Но я уже бывала здесь раньше. Разговаривала с десятками убийц и психопатов. Проводила сложное профилирование, писала океаны заметок по делу. Я также стояла в комнате Калеба, в его лаборатории. Каким-то образом я должна использовать то, что знаю, чтобы собрать все это воедино. История происхождения, которая движет всем. Старая и могущественная. Движущая сила. То, что он сделал и все еще собирается сделать. То, что происходит сейчас в этой комнате.
— Я уважаю тебя, Калеб, — говорю я. — Мы были друзьями долгое время.
— Это верно. Были. — Он прислоняется к дверному косяку, его черный свитер и черные джинсы кажутся сплошным разрезом на фоне белой краски. — За исключением того, что ты уже не та, Анна. Раньше ты меня понимала. Во всяком случае, я так думал.
Он дал мне больше информации. Еще один маленький кусочек целого. Я стараюсь выровнять дыхание, ослабить напряжение в руках.
— Я хочу, Калеб. Скажи мне, почему Кэмерон такая особенная. Так оно и есть, не так ли? Я тоже ее люблю.
Внезапно лицо Калеба краснеет. Его горло над воротником рубашки выглядит странно напряженным, как будто он едва сдерживает себя.
— Ты занимаешься этим уже давно, — говорю я, — но Кэмерон для тебя другая. Ты держал ее у себя три недели, но не убивал. Я не думаю, что тебе было приятно причинять ей боль вообще.
Оглядываясь, я вижу, как его глаза сужаются, как будто я задела за живое, но он ничего не говорит. Я зажигаю деревянную спичку в руке, и струя серы обжигает мне нос и глаза. Тем не менее, я благодарна за действие и моменты маскировки. Последнее, чего я хочу, это чтобы он видел, как я дрожу. Я не могу быть жертвой в его сознании. Олень в свете фар. Я его друг. Он должен верить, что я принимаю его. Что я знаю, что он не может контролировать себя.
— Я просто пытаюсь поставить себя на твое место, Калеб. Ты думал, что сможешь удержать Кэмерон, потому что она больше всего напоминала тебе Дженни?
— Не говори о ней, — огрызается он, слегка подпрыгивая вперед на носках. На нем большие черные кроссовки, и он кажется в них удивительно легким, учитывая его размер. Он должен весить около двухсот фунтов, но двигается как человек поменьше, не совсем грациозно, но эффективно. Может быть, военные научили его этому.
— Я скучаю по Дженни, Калеб. Держу пари, ты тоже.
Не двигаясь с места, что-то, кажется, захватывает его.
— Ты ее не знала.
Передо мной разгорелся огонь, облизывая растопку на куски сосны, которые я поместила в свободную форму треноги. Запах пламени, соприкасающегося с деревом, — один из самых знакомых и успокаивающих ароматов, которые я знаю, глубоко связанный с моими воспоминаниями о Хэпе и доме. Утешении. Но все, о чем я могу сейчас думать, это как долго Калеб позволит мне жить. Если это последние несколько мгновений моей жизни.
Однако он нашел меня здесь, следил за мной из города, отслеживал мои передвижения в течение нескольких дней, может быть, или даже недель, он явно хочет возмездия сейчас. Я кое-что у него украла. Кое-что ценное и незаменимое.
Я сажусь на пятки, чтобы встретиться взглядом с Калебом.
— Я хотела узнать Дженни получше. Я всегда думала, что в твоей сестре есть что-то такое грустное. Я бы хотела, чтобы сейчас она больше разговаривала со мной. Я хотела помочь.
По выражению лица Калеба я не могу сказать, раздражает или интересует его то, что я говорю, но он отходит от двери спальни и садится на подлокотник клетчатого дивана лицом ко мне, примерно в десяти футах от меня. Нож лежит у него на колене.
— У нас был секретный язык, когда мы были детьми.
— Я слышала это о близнецах. Я завидую, что у тебя был кто-то, кого можно было так любить.
— Это было очень особенное событие. — Мышца на его правом предплечье дергается, и лезвие подпрыгивает, как будто по собственной воле. — Ты не поймешь.
— Я уверена, что это было что-то особенное. Но потом кто-то забрал ее. Причинил ей боль.
Теперь он наклоняется вперед, и его зрачки скользят по мне. Он выглядит сердитым, как будто я щелкнула выключателем.
— Как я уже сказал, ты не поймешь.
Крикет, кажется, чувствует изменение давления в комнате. Она отдыхала возле кофейного столика, недалеко от того места, где находится Калеб, но теперь ее голова поднимается, когда она смотрит на меня. Я удерживаю ее взгляд, молча желая, чтобы она повернулась ко мне. Не потому, что она может помешать ему причинить мне боль, если он решит, а ради комфорта ее тела.
