Кэмерон в своей комнате с Греем, они вдвоем слушают музыку, сидя на кровати Кэмерон. Ее правая рука на перевязи, прижата к груди, а на лице все еще видны следы ее мучительного испытания. И все же я также вижу в ней свет, только что зажженный. Впереди много работы, но она жива и находится в своем теле. Как это чудесно. Они оба чудесны, бедро к бедру на кровати Кэмерон, пока Мадонна поет «Like a Prayer».
Я оставляю их там и нахожу Эмили на кухне. Она наводит порядок в своем шкафчике со специями, и повсюду разбросаны бутылки. Какое облегчение видеть, что она каким-то образом окружена беспорядком, даже на мгновение, хотя она снова все приберет.
— Уилл сказал мне, что Кэмерон начинает больше вспоминать о своем раннем насилии, — тихо говорю я. — Вы уже знаете? Она смогла вам рассказать?
Она тяжело кивает.
— Она получает только кусочки. Психотерапевт просто потрясающий. Он ей очень помогает. Хотя я почти уверена, что это мой отец.
— Мне так жаль, Эмили.
Ее вздох звучит древне.
— Да. Мне тоже. Но я собираюсь поддержать ее. Чего бы это ни стоило, каким бы уродливым это ни было, правда должна выйти наружу, Анна.
Она права. Я думаю об офицере, который скоро постучится в дверь ее отца. Давно назревший взрыв его тайного «я». Исцеление, которое может начаться.
— Я горжусь вами, — говорю я.
Ее глаза заволокло пленкой.
— По крайней мере, Калеб мертв. Я не уверена, что она когда-нибудь смогла бы жить дальше, если бы он все еще был на свободе.
— Вероятно, нет. — Я должна согласиться, хотя воспоминание о нашей борьбе в хижине не покидает меня ни на мгновение. Может быть, этого никогда не произойдет. — Как Трой?
— Трой — это…Трой хочет разобраться с этим. Он обещает поддерживать нас.
— Ну, вы будете знать, что делать, — говорю я ей. — Вам может потребоваться некоторое время, чтобы почувствовать, что правильно для вас и Кэмерон. Но вы можете это сделать. Я видела в вас столько силы, Эмили. Я надеюсь, вы тоже это видите.
* * *
Тогда остается только найти Уилла. Мне ненавистно говорить ему, что я ухожу, но это самое простое из того, что я должна сказать. Остальное слишком сложно описать словами, и все же я каким-то образом это делаю. Я рассказываю ему о Саре, о том, как Брендан попросил меня уйти. О чувстве вины, вины и невыносимого горя, которое я нес в себе. О Мэтью. Как я боялась стать его матерью. Даже произнести его имя — все равно что сдвинуть гору с моей груди. Чтобы рассказать всю историю о том, как я сюда попала.
— Я должна была больше доверять тебе с самого начала, — наконец говорю я сквозь слезы, — но я не знала как.
— Я не виню тебя. Я даже представить себе не могу, с чем тебе пришлось иметь дело. Мне так жаль. Жаль, что я не мог как-то помочь.
— У тебя тоже было слишком много проблем. Развод. Твоя семья. Риск потерять своих детей. Это очень много.
Мышцы в его челюсти сжимаются, когда он борется с эмоциями.
— Не только дело Дженни встало между мной и Бет, — говорит он. — Мое пьянство вышло из-под контроля в течение многих лет. Я хочу протрезветь, но не знаю как.
— Я тоже. Может быть, мы сможем положиться друг на друга. Любой может измениться, Уилл, — говорю я, примеряя фразу Тэлли. — Даже если дюйм за дюймом.
Он на мгновение замолкает, глядя на свой стол, папки и заметки, наполовину опустошенные ручки в лучах света. Затем он говорит:
— Знаю, это безумие, но я все еще думаю, что мы будем работать вместе, чтобы раскрыть те убийства 1973 года, даже если Дженни не была замешана. Это должны быть мы. Я просто чувствую это.
Я должна улыбнуться этому, совсем чуть-чуть.
— Его знаменитые чувства вернулись.
— Очень смешно.
— Я действительно хочу навестить тебя через несколько недель, чтобы проведать Кэмерон.
— Конечно. Все, что тебе нужно. И дай мне знать, как у тебя дела, хорошо? Ты будешь в моих мыслях.
— Я люблю тебя, Уилл. Ты ведь знаешь это, верно?
— Да. Я тебя тоже. Возвращайся скорее.
— 70-
Уехать из города труднее, чем я себе представляла, хотя я знаю, что вернусь… ради Уилла, Ванды, Грея и Эмили. Ради Кэмерон. Я иду по Лэнсинг-стрит, не в силах сесть в «Бронко». Ощетинившись от холода, плохо одетая из-за укусов ветра, я смотрю вверх на «Время и Деву», ослепительно белую на фоне синего кулака неба, совершенно безоблачную и безупречную, безмолвную и повсюду. Одинокий ворон сидит прямо на песочных часах, смотрит не на меня, а вдаль, его острая голова повернута в профиль, стрелка указывает на море. Символ в головоломке, полной символов, тайна на виду.
На протяжении десятилетий меня тянуло к фреске, сама не зная почему. Но сейчас все, что я вижу — это плачущая девушка со склоненной головой, и как она похожа на Дженни. Дженни на пляже, поет «Спокойной ночи, Калифорния», ее длинные волосы развеваются перед глазами. Я тоже вижу Шеннан в «Деве», одетую в куртку из кроличьего меха, ее душа слишком тяжела, чтобы нести ее. Я вижу Кэмерон в роще, а затем Кэмерон такой, какая она есть сейчас, возвращающуюся назад, слезающую с постамента и выходящую из головоломки. Я вижу Эми с ее белокурыми волосами во рту, рыдающую в тот день, когда ее забрали из нашего дома, из моих рук. Наконец-то я вижу девушку, которой была в свой первый день в Мендосино, охраняемую и раненую, наблюдающую за простым закатом. Иден назвала это зеленой вспышкой удачи. Но на самом деле это был первый момент, когда я увидела, что любовь все еще может сделать, чтобы спасти меня, если у меня хватит смелости впустить ее.
* * *
Долгое время я стою на Лансинг-стрит, думая о красоте и ужасе. Зле. Изяществе. Страдании. Радости. Как они все здесь каждый день, везде. Обучают нас, как продолжать двигаться вперед в нашей жизни, к нашей цели.
Давным-давно Королла сказала мне, что важнее всего не то, что с нами происходит, а то, как мы можем научиться переносить это. Я начинаю понимать разницу и то, что, возможно, единственный способ пережить то, что происходит здесь, и то, что мы есть, — это быть вместе.
Я поворачиваюсь спиной к фреске и начинаю идти к своему Бронко, и когда я это делаю, что-то трепещет и стучит позади меня. Ворон взлетает. Двигается дальше. Я слегка улыбаюсь, а затем зову Крикет. Она вскакивает на заднем сиденье и навостряет уши, ей не терпится отправиться в путь. Готова или нет, но пора домой.
