Рахит? Ты расписки бери! С журналистов.
– Помолчи, – Ежов отложил газету, вынул из кармана конверт, вскрыл одним движением, вынул сложенный тетрадный лист, развернул, и уставился в него невидящим взором.
– Что там, Серж? Чего ты молчишь.
Он молча подал ей письмо, там была всего одна строчка.
Твоя невеста спит со мной! Фауст.
– Серж, ты же понимаешь? Это дурацкая шутка. Провокация! С кем я сплю? Вот гады. Рахит, это ты придумал? – Пума в негодовании не могла найти слов. – Серж, умоляю.
– Если это шутка, я приму ее всерьез. А если это правда, то оборву голову Фаусту и тебе заодно. Да, милая жена? И секретарша. Этого я не прощу… Рахит, ты где это взял? Письмо.
– В почтовом ящике.
– А штемпеля нет! Принес не почтальон. Экспертизу устроишь? Отпечатки.
– Сделаем. – Рахит взглянул на Пуму. – Не надо было ей давать.
– Гнусная клевета! – взвилась Пума. – Он написал. Серж? Не верь ему, он ко мне приставал. Гад, руки целовал, за коленки хватал, я не хотела тебе говорить, чтобы не расстраивать. Серж, пожалуйста. Каждую ночь скребется, кто бы еще? Под дверью. Давай вместе спать, я боюсь! Это он написал, машинку нашел, и все. Экспертизу подделает. Специально, чтобы отомстить. Понимаешь теперь, почему я так настроена? Гад ползучий, китаеза. – Последовала целая серия нецензурных ругательств, которую Ежов выслушал с удивлением, а китаец с абсолютным спокойствием. Пума выпустила когти и вскочила, чтобы сделать своего недоброжелателя глухим, слепым и навеки несчастным, но Ежов крепко взял ее за руку и заставил сесть.
– Проведем собственное расследование, – предложил он. – Собственно, выбор небольшой. Машинка в доме, требуется определить автора. Какие будут соображения?
– Это он, – зашипела Пума. – Разве неясно?
– Или ты сама, – усмехнулся Ежов.
– Я похожа на идиотку?
– Вот именно, что не похожа. Тебе надо оклеветать моего друга, вот его. – Ежов кивнул на китайца, хотя и так было понятно. – Мотив убедительный, провокация. Какие варианты? Либо я, либо ты. Либо Рахит. Нас трое? Четвертого не дано.
– Карлуша, – негромко сказал китаец.
– Что, – глаза Ежова метнули молнию. – Что ты сказал?
– Карлуша, – отчетливо повторил Рахит.
Пума замерла, возникла немая сцена. Все смотрели друг на друга, переводили глаза. На лице Ежова отразилась внутренняя борьба, он расхохотался и смеялся истерично. Пума и Рахит переглянулись, не понимая причины такого смеха. Вероятно, беспокоились за его душевное здоровье. Однако истерика прекратилась так же неожиданно, как и началась.
– Эврика, – сказал Ежов. – Композиция должна быть вертикальной.
Он решительно поднялся, обошел китайца, изваянием сидящего на табурете, сдернул занавес с мольберта, посмотрел на Пуму прищуренным глазом, отступил на шаг, еще раз глянул. Затем взял и поставил натянутый холст на попа, счастливо улыбнулся, и немедленно взялся за работу, все прочие проблемы были забыты, через неделю картина была готова.
Последнюю ночь он не спал, наносил только видимые глазу автора завершающие мазки. Не в силах ждать, пока краски окончательно высохнут, аккуратно одел картину в раму, хотя и временную, однако необходимую для показа. Сам он побрился и надушился, привел себя в надлежащий вид, надел костюм, и только после пригласил Пуму и Рахита, своих единственных зрителей, в выставочный зал. Картине он отвел место на торцевой стене, где имелся порядочный отход и удачное боковое освещение. Все прочие картины он просто снял и составил в углу, чтобы не отвлекали.
Когда настал торжественный момент, и взволнованный Ежов освободил картину от занавеса, у Пумы вырвался крик ужаса, смешанного с восхищением, даже у Рахита отвисла челюсть, которую он тут же прикрыл ладонью. Он мало разбирался в живописи, но почел уместным в данном случае из уважения к автору изобразить ценителя, так и стоял, прикрыв рот ладонью. Наверно, где-то видел, что так стоят и смотрят. Трудно описать словами то, что глаз охватывает в одно мгновение. Казалось, то не картина на темной стене, а распахнутое окно в яркий мир. Нет нужды разбирать технику, потрясала панорама.
Они находились в джунглях, словно неким образом весь дом с его обитателями очутился на другом конце света, и они смотрели в окно. Посреди вытоптанной поляны жертвенный столб, вокруг джунгли, лианы, на ветках расположились серые обезьянки. Их апостольские лики, некоторые с пальцем или даже хвостом во рту, с любопытством наблюдают за происходящим. Возле столба стоит обнаженная девушка в набедренной повязке с поднятыми над головой руками, кисти рук связаны. Полузакрытые глаза, на лице маска сострадания. Конечно, это Пума, но ужасало не это. Перед девушкой, спиной к зрителю, стоит на коленях зверь, мохнатое чудовище, лапы разведены в стороны, голова задрана в экстазе, лица не видно. Точеная фигурка девушки изогнута в танце, на шее рана, из нее струится кровь, и непонятно. То ли она танцует, а палач хлопает в ладоши, то ли это предсмертная агония, и он сейчас набросится, чтобы алкать кровь, или просто разорвет, пальцы его торчат крючками. Или он приносит жертву неведомым и страшным богам. Тогда почему у нее жалость на лице? Или это богиня, а он ее раб, и это ритуальное действо, и сейчас они сольются в экстазе соития? На ликах обезьянок не было стыда, как не бывает его у животных, только острое любопытство. На лицах зрителей в зале возникло такое же любопытство. Интригующий сюжет, чем дело закончится? Девушку узнать не трудно, жаль, лица чудовища не разглядеть, только задранный к небу лоб. То ли зверь, то ли монстр, или человек, но одно ясно, шутки плохи. Ежов был доволен реакцией, зрители молчали.
– Знаете, как называется?
Пума даже не услышала вопроса, она находилась там, возле столба.
– Как, – почему-то вдруг осипнув, спросил Рахит.
– «Свадьба Вампира».
У Пумы подкосились ноги.
Глава 28
Свадьба
И все тошнит, и голова кружится,
И мальчики кровавые в глазах.
«Борис Годунов». Пушкин
Звезда Ежова стремительно всходила. По предварительным опросам населения, рейтинг его был самым высоким, особенно по воинским частям, где преимущество было подавляющим. По всему городу пестрели сочные предвыборные типографские плакаты с его портретом, несравнимые с агитационными листками других кандидатов. Ежову был дан зеленый свет. Кроме встреч с коллективами заводов и предприятий, ему предоставили возможность выступить несколько раз по местному телевидению и радио. Кампания набирала обороты, можно было не сомневаться, он обречен на победу. Сам Ежов чувствовал свою популярность, люди узнавали его на улицах, улыбались и дружески хлопали по плечу. Он изменился внутренне и внешне, стал весел и энергичен, начал носить модные галстуки и костюмы, не осталось и следа от былой угрюмости. Новые знакомые, деловые
