– Ты, Стёпка, зачем у меня кроликов своровал? – спрашивал с ехидцей рыжий дед Миша.
– Когда это? – удивился лысый Стёпка.
– В сорок пятом. Сразу, как победу объявили.
– А, – припомнив, облизнулся лысый дед и вдруг нахмурился. – А кто первый начал? Кто у меня перед этим голубей увёл?
Рыжий дед хихикнул.
– А не надо было к Таньке лезть.
– К какой это Таньке?
– К Беловой.
– Ох! – озлился и вскочил дед Стёпа. – Врезать бы тебе в ухо!
Но тут между ними, словно баллистическая ракета на пусковой установке, поднимался на своей койке оранжевый Петрович.
– Старые люди, а всё грызетёсь, – молвил он солидным голосом и добродушно смотрел то на одного, то на другого деда. – Помирились бы.
– Оно правильно, – грустно соглашался дед Стёпа. – Но всё одно он паршивец.
– Хе-хе, – посмеивался дед Миша. – Румыния горелая.
– А ты Кладка битая!
– Ага, – радовался дед Миша и, сложив ладошку уголком, тянул её вверх. – Кладочки вон сейчас какие этажные, а вы как до ветру шлёндали по огородам, так и шлёндаете.
– А по мне, лучше так, чем в бетонной скворечне куковать, – огрызался дед Стёпа.
И спор разгорался с новой силой, пока его вновь не прерывал Петрович.
Рядом с Шуркой лежал студент Егор. Он на дедовы ссоры внимания особо не обращал, только улыбался в самых курьёзных местах. Обложившись учебниками, Еор готовился к летней сессии. Он-то и рассказал Шурке, какой коварной болезнью они заболели.
Узнав, что Шурку забрала скорая помощь, Лера бросился в больницу. В приёмном покое ему назвали номер Шуркиной палаты и отправили во внутренний дворик, где в двухэтажном здании располагалось инфекционное отделение. Но там Леру далее порога не пустили.
– Куда прёшь, зараза, запрещено! – прикрикнула на него плотного сложения санитарка и угрожающе взмахнула половой тряпкой.
Следом в коридоре за её спиной приоткрылась ближайшая дверь, и кто-то невидимый приник к образовавшейся щели.
– Тётка Фрося, – позвал он жалобно.
– А тебе чего?! – раздражённо обернулась тётка.
Так и не поняв, кого санитарка назвала заразой, его или болезнь, Лера вернулся во дворик. На большинстве окон инфекционного отделения сами больные вывесили тетрадные листы с номерами палат. Шуркина оказалась на углу второго этажа.
Выбрав камешек поменьше, Лера прицелился и швырнул его в окно. Никакого эффекта. Он взял камешек побольше и опять бросил – тот же результат. Разозлившись, Лера схватил увесистую каменюгу, которой можно было запросто выбить стекло. Но тут в окне показалась голова рыжего, как огонь, деда. Посмотрев на Леру, он исчез, а на его месте блеснул лысиной ещё один дед. Потом возникла голова оранжевого дядьки с обвислыми усами, и, наконец, сам Шурка.
– Как здоровье?! – крикнул Лера, улыбаясь.
Шурка заулыбался в ответ и показал на уши, давая понять, что ничего не слышит. Тогда Лера выпятил грудь и принял позу Геркулеса, демонстрирующего свои бицепсы. Сия нерукотворная скульптура призвана была олицетворять абсолютное физическое благополучие. После чего Лера принялся тыкать пальцем в себя, а потом в друга. Это означало всё то же: «Как твоё здоровье?» Но Шурка решил, что Лера пошёл в культуристы, и зовёт его с собой. В ответ он печально помотал головой: мол, не могу. «Совсем плохо Шурке», – понял его жест по-своему Лера.
– А лечиться долго? – снова крикнул он.
Шурка опять стал показывать на уши. Но тут за стеклом появилась тётка Фрося и выставила на обозрение Лере здоровущий кулак в мыльной пене.
– Болезнь Боткина в народе желтухой называют, – просвещал Шурку студент Егор. – А в мировой медицине – вирусным гепатитом.
– Вирус? Как грипп?
– Ещё вреднее, он печень разрушает.
– Им что, тоже по воздуху заражаются?
– Ещё чего. Гепатит «В» через кровь передаётся, он самый страшный. Допустим, с донорской кровью может попасть, или татуировку тебе делали, или шприц не стерильный, или палец порезал, или…
– Да я последний раз резался сто лет тому назад, – перебил Шурка.
– Хватит и царапины, – успокоил его Егор. – Но ты не дёргайся, у нас с тобой другая желтуха – гепатит «А». Он в организм проникает через слизистые оболочки желудочно-кишечного тракта.
– Чего?
– Надо овощи с фруктами мыть и руки перед едой.
– Инфекция, – дошло до Шурки. – А ты тоже руки не мыл?
Егор на мгновение смешался.
– Ещё как мыл. Только я, понимаешь, на зимних экзаменах волновался очень и, как последний идиот, ногти грыз. А под ними микробов больше, чем в мусорном ведре. Вот, наверное, и заразился.
– А печень долго лечат? – пощупал живот Шурка.
– Если всё нормально пойдёт, – отозвался со своей койки оранжевый Петрович, – то дней тридцать. А по-плохому и двух месяцев мало. С желтухой лучше не шутить, не то печёночную недостаточность заработаешь и дуба врежешь.
Услышав это, Шурка загрустил. На улице уже солнышко пригревает, днём теплынь, красота, а тут лежать и лежать. И во двор не пускают, чтобы инфекцию не разносить. Студенту Егору хорошо, он день-деньской сидит над своими учебниками.
От печальных дум и лицо у Шурки стало скучное-прескучное. Егор покосился на него и сочувственно вздохнул.
– Я как-то читал, – заметил он, – что люди заболевают от дурных мыслей. Например, болезнь лёгких может начаться от чувства несвободы, а бронхиальная астма от сильного испуга. От гнева – горло воспаляется.
– Верно, – поддакнул дед Стёпа. – У меня, когда я с Мишкой погрызусь маленько, обязательно потом в горле першит.
– Вам в лес надо, – заявил Петрович. – В лесу хорошо. Там никакая гадость в голову не идёт. А если своё дерево знаешь, то совсем благодать. Прижмись к нему и заряжайся, как аккумулятор от сети. Мне берёза помогает – за пять минут любую хандру снимает.
– Петрович, ты вот лесник, – повернулся к нему Егор, – скажи, отчего в лесу воздух для здоровья такой полезный?
– Как отчего? – удивился Петрович. – Деревья выделяют кислород, хвоя микробы убивает, травы разные целебные растут.
– А ещё?
– Пыли, гари, как в городе, нет. ещё – тишина, птички поют – на душе от этого легко, для нервов покой.
– И всё?
– Всё, – развёл руками Петрович.
– А движение?
– Какое ещё движение?
– Деревья от ветра колышутся, и от этого выделяются отрицательные ионы. Их и на море много, и у водопадов. Только там они появляются от движения воды.
– Что-то я не понял, – привстал на кровати Петрович, – ионы отрицательные, а ты говоришь, что они положительные?
– Нет, Петрович, – улыбнулся студент. – Ты не путай. Тут всё наоборот: отрицательные ионы полезны для человека, а положительные вредны. Значит, когда в воздухе много отрицательных ионов, нам хорошо, а когда мало…
– Понятно-понятно, – остановил его Петрович. – А откуда эти положительные вредители берутся?
– Да мы же их и выделяем.
– Ух, ты! – покачал головой оранжевый лесник. – А коровы? А кошки с собаками?
– И они тоже, даже телевизор.
– Не может быть?!
– Стопроцентно. Телевизор этих положительных ионов выделяет больше всех. его даже комнатным реактором называют, столько он здоровья отнимает. А вообще, давно доказано, что все блага цивилизации – компьютеры там, микроволновые печи, троллейбусы, машины разные, даже простой электрочайник – делают человека слабым и болезненным.
Переступив порог квартиры, Лера услышал женский плач. Прислушавшись, он различил голос Шуркиной мамы.
– По ночам разговаривать стал, – всхлипывала она. – Кричит: «Наркоманы! Бандиты! Шашки наголо!» А ещё: «Лерчик, уходи вправо, я прикрою!».
– Может, книжек начитался? – усомнилась бабушка.
– Если бы, – судорожно перевела дух Елена Михайловна. – С ним такого никогда не было раньше. А как съездил в Крым, так всё и началось. Что-то там у них случилось. И костюм школьный, знаете, в мелкую полоску изрезан, будто его пытали.
Лера заглянул в гостиную и увидел, что бабушка с изумлением на лице рассматривает Шуркины брюки, исполосованные шиповником. Рядом на диванчике с красными от слёз глазами сидит Елена Михайловна. А на стуле, подле открытого платяного шкафа, лежит и его костюм, в котором на зимних каникулах он путешествовал с Шуркой по горам. Лера вспомнил, как друг, словно аист в гнезде, летел с горы и, не сдержавшись, хрюкнул от смеха.
– А-а, – стремительно обернулась бабушка. – Вот и он, голубчик. Ну-ка иди к нам.
Лера зашёл в гостиную.
– Здрасте, – скромно сказал он.
– Рассказывай, – потребовала бабушка.
– Чего рассказывать? – прикинулся простачком Лера.
– Про турне ваше, про крымское.
– Да не было там ничего, – протянул скучным голосом Лера, избегая взглядов женщин.
