– Здрасте, – скромно сказал он.
– Рассказывай, – потребовала бабушка.
– Чего рассказывать? – прикинулся простачком Лера.
– Про турне ваше, про крымское.
– Да не было там ничего, – протянул скучным голосом Лера, избегая взглядов женщин.
Глядя на его бегающие глаза, Елена Михайловна совсем расстроилась.
– Как не стыдно? – укоризненно вздохнула она и повернулась к Анисье Николаевне. – И мой, вот, точно, так же.
Бабушка впилась в Леру пронзительным взглядом, и он потерялся окончательно. Тогда Анисья Николаевна встала, упёрла кулаки в бока и пошла на внука мелким боевым шагом. «Ну, всё, – тоскливо подумал Лера, – сейчас начнётся».
– Рассказывай, лайдак, – потребовала она, – чего натворили?
Лера пожал плечами и, памятуя о данном лейтенанту Молодцу обещании, пробормотал нечто невразумительное.
– Чего?! – нахмурилась бабушка.
Лере надоела эта игра в притворялки и он честно выдал:
– Не скажу и всё.
Но бабушка у Леры была бедовая, способная на самые непредвиденные действия.
– Ах, так! – рассвирепела она и, плюнув на ладонь, широко размахнулась.
– А н-на! – вскрикнула она с задором, вкладывая в удар всю имеющуюся у неё в наличии силу, и отвесила Лере оплеуху.
Вернее, попыталась, ибо внук тотчас отпрянул в сторону, и бабушка, увлекаемая силой собственного удара, свалилась в открытый платяной шкаф.
– Анисья Николаевна! – всполошилась Шуркина мама, бросаясь на помощь к барахтающейся среди одежды бабушке. – Осторожней!
Пока Елена Михайловна извлекала бабушку из-под платья и пронафталиненных кофточек, Лера бежал на улицу.
Поразмыслив, Лера решил связаться с другом через почту. Раз к Шурке не пускают, а через окно его палаты ничегошеньки не слышно, он пошлёт ему самое настоящее письмо. Тем более, что адрес больницы, как и адрес примыкающей к ней поликлиники, Лера хорошо знал.
Написав на конверте: «Переулок Больничный 2. Инфекционное отделение. Для Захарьева А. Е.», Лера взялся за письмо.
«Здравствуй, Шурка! – начал он. – Как твоё здоровье и когда тебя выпишут? Вчера к нам приходила твоя мама. Ты чего-то там наговорил во сне про бандитов с наркоманами, и она всё рассказала моей бабушке. А бабушка мне за это врезала. Но я увернулся. В общем, всё в порядке, про нашу военную тайну я ни слова не сказал. Выздоравливай быстрее. Твой друг Лера».
Поставив точку, Лера вдруг понял, что письмо в таком виде отправлять нельзя. если его кто-нибудь прочитает, то сразу поймёт, что у них есть тайна. И он решил письмо зашифровать. Но как это сделать, если ты не знаешь ни одного шифра? Лера прикинул так и этак и, в конце концов, изобрёл свой собственный шифр, который назвал аббревиатурным. Вместо целого слова в таком шифре писалась только его первая буква. А чтобы сокращённое слово можно было отличить от союза, Лера каждое слово-букву завершал точкой. В итоге его письмо превратилось вот в такой набор букв: «З. Ш! К. т. з. и к. т. в? В. к н. п. т. М… Т. ч-т. т. н. в. с. п. б. с н., и о. в. р. м. Б… А Б. м. з. э. в… Н. я у… В., в. в п., п. н. в. т. я н. с. н. с… В. б… Т. д., Л..».
Получив аббревиатурное письмо, Шурка, а за ним и вся палата, весь день пытались его расшифровать.
– Ну, – говорил Егор, – «ЗэШэ» – это понятно, – здравствуй, Шурик. А «кэтэзэ», что такое?
– Вначале принято про здоровье интересоваться, – рассудил дед Миша.
– Точно, – подпрыгнул Шурка и перевёл: – Как твоё здоровье.
– А «икэтэвэ»?
Дед Миша в задумчивости поскрёб небритую щёку.
– И кто твой врач, – подсказал дед Стёпа.
– А зачем ему про врача знать надо? – не согласился Егор. – Нелогично.
– А может: и колют тебя в, – предложил оранжевый Петрович.
– Что значит «в»? – возмутился студент.
– Слово это, – тут Петрович хлопнул себя пониже спины, – не литературное, чтобы его в письмах расписывать. Вот он и не договорил.
– После такого «в» многоточие ставят, – опять не согласился Егор, – а тут его нет.
Дед Миша кряхтя, поднялся с койки и подошёл к Шурке.
– У тебя в классе Иван или Игорь есть?
– Нету, – недоуменно посмотрел на него Шурка.
– А Инга или Ирина?
– Ира есть, – всё ещё не понимая, куда клонит дед, кивнул Шурка.
– Тогда пиши, – весело тряхнул своей рыжей копной Миша: – Иркин кот телятину выел.
– Какую телятину? – рассмеялся Петрович.
– Которую Ирка на базаре купила, – невозмутимо доложил дед Миша.
Услышав это, палата зашлась от хохота. У Шурки даже письмо из рук выпало.
– А Ирка, – выдавил он сквозь смех, – на базар не ходит и кота у неё нет. У неё аллергия на котов.
Желтушные прямо-таки покатились по постелям. А дед Миша и вовсе осел на пол и теперь дрыгал ногами, словно в припадке.
– Ладно, – заключил, отсмеявшись, Егор, – «икэтэвэ» пока отложим. Что дальше?
– «Вэкэнэпэтээм», – прочёл Шурка.
– А это просто, – заявил дед Стёпа. – Это надо переводить так: всесоюзный кардиологический научно-производственный театр миниатюр.
– Ты уж совсем, Стёпка, загнул, – подхватился с пола дед Миша. – Какой «всесоюзный», если Советского Союза давно нет.
– Ну, может, тогда всероссийский или всебелорусский, – пошёл на попятную лысый дед.
– А причём здесь кардиологический научно-производственный да ещё театр?
– Ну, уж нет! – упёрся Стёпка. – С этим как раз всё правильно. Ты же сам видел, как этот пацанёнок под окном силача изображал? То-то. Значит, театр. А кардиологический потому, что в этом театре актёры так играют, что любого зрителя могут до сердечного приступа довести. Ну, а раз они такое вытворяют, то это или садисты, или для научных целей.
Дед Стёпа решительно обернулся к Шурке.
– Друг-то твой, часом, не садист?
– Нет, вроде, – испугался тот.
– Значит, правильно, – с умным видом заключил дед, – научно-производственный театр.
Когда Лера вновь появился под окнами инфекционного отделения, за окном Шуркиной палаты всплыли все пять физиономий. Шурка показал письмо и нарисовал на стекле воздушный знак вопроса. Только тут до Леры дошло, что его аббревиатурный код не так-то легко понять. Тогда он стал показывать в лицах, что зашифровано в письме. Вначале он сгорбился и повязал себе на голову невидимый платок.
– Ага, – понял Шурка, – это его бабушка Анисья Николаевна.
Потом Лера выпрямил спину и прошёлся плавной поступью, словно лебёдушка.
– А это моя мама, – улыбнулся Шурка.
Лера протянул руку от имени елены Михайловны и тотчас согнулся, изображая, как в ответ здоровается его бабушка.
– Встретились, – переводил Шурка.
Тут Лера стал грозить пальцем, показал на себя. Почесал в затылке и помотал головой. А после опять сгорбился, плюнул в кулак и влепил кому-то высокому со всего маху.
– Похоже, его бабка твою мамку вдарила, – прокомментировал дед Миша.
– Подрались, – ахнул Шурка. – Не может быть?
Палата буквально прилипла к стеклу, пытаясь разгадать смысл Лериной пантомимы.
В это время за Лерой не менее пристально следил ещё один человек. Находился он в главном корпусе больницы и был облачён в белый халат. То был местный психиатр по прозвищу Пардон. Нервно хмыкнув, психиатр вызвал санитара.
– Пардон, дорогуша, – сказал он. – Видите дурачка возле инфекционного отделения?
Здоровенный санитар, фамилия которого соответствовала его внешности – Могильник, подошёл к окну.
– Вижу, Антон Палыч, – кивнул он.
– Приведите, – психиатр поднял со стола лист бумаги с надписью «Найти человека» и пояснил: – Из закрытого отделения республиканской психбольницы пациент сбежал. Выдаёт себя за актёра. Очень похож.
Коля Могильник был санитаром находчивым и дельным. Чтобы не вспугнуть больного, он решил разыграть перед ним целую комедию. Для этого Коля раздобыл пуховый платок, пёстрый женский халат и костыль, который взял напрокат в хирургическом отделении. Вскоре по внутреннему дворику больницы шкандыбала согнутая в три погибели дебелая старуха. Постукивая костылём, она неспешно приближалась к ничего не подозревающему пациенту.
Лера тем временем исчерпал весь запас жестов, но так и не смог растолковать содержание письма. Когда он совсем отчаялся, из-за угла инфекционного отделения вышла с пустым ведром тётка Фрося. Увидев крикливую санитарку, Лера попятился к можжевеловым кустам, ограждавшим аллею от больничного садика. И вот тут нервы у Коли Могильника, который подобрался к беглому психу на расстояние каких-то двух десятков шагов, не выдержали.
– Держи его! – крикнул он зычно, адресуясь к санитарке. – Не пускай!
Тётка Фрося тотчас уронила ведро и разбросала в стороны свои крепкие руки. Только потом она осмотрелась в поисках того, кого надо держать.
