– Фишки, на все!
Кассир, молодой аккуратный мужчина, взял деньги, вынул их из пакетика, внимательно осмотрел, повертел в руках:
– Они в чём у вас?
Мамед недоумевающее кинул взгляд на него:
– Как в чём? Деньги, как деньги. Давай бистрее фишки. Сегодня весь день чёрный полоса, фишка белый будет. Фарт сегодня должен у меня пойти.
Но кассир ещё повертел деньги в руках, рассыпал их на столе, снова собрал в стопку и брезгливо протянул их обратно Мамеду.
– Нет, такие купюры я не возьму. Их у меня в банке не примут. Вы или отмойте их или сдайте сами в банк. У вас там обязаны их принять.
– Ты что болтаешь, мальчишка, позови хозяина сюда. Ты что, не знаешь, кто я такой? Я тебя быстро отсюда уволю.
Но кассир был неумолим. Он позвонил администратору, попросил подойти к кассе, и уже решительно вернул пачку денег Мамеду прямо в руки. Тому ничего не оставалось, как взять их и оторопеть. Все купюры были залиты кровью . Самой обыкновенной кровью. Не краской, не чернилами, не тушью «Кальмар», а густой, застывающей на глазах тёмной корочкой, свежей кровью. Даже запах от них шёл, как в забойном цехе мясокомбината. Мамеду не раз приходилось резать животных. И он этот запах знал прекрасно. От взятых у кассира денег у него на руках остались липкие, алые, резко пахнущие пятна. Мамед с отвращением кинул деньги кассиру:
– Заверни, это мне один лох подсунул. Ну, я ему завтра самому его поганую кровь выпущу. Он будет знать, как со мной шутки шутить.
Он сунул завёрнутую в газету пачку банкнот в карман.
– У меня с собой другие есть. Разве настоящий мужик может остаться без денег.
Он достал из внутреннего кармана другую пачку и сунул кассиру. Тот с опаской взял в руки и тут же кинул её обратно на прилавок.
– Она тоже грязная. Вы где их добываете? На грабежах, что-ли?
– Ты что болтаешь, дубина? Завтра уволят тебя, собирай вещи. И нигде в городе больше не устроишься. Это я, Мамед, тебе говорю.
Мамед в ярости схватил пачку денег. Скользкая пачка выскользнула из рук и, рассыпавшись, упала на пол холла казино. Мамед в ужасе увидел, что каждая купюра из пачки покрыта пятнами свежей крови. С некоторых купюр она стекала на пол, отчего он тоже был весь в красных зловещих пятнах. Посетители казино в страхе оглядывались на ошарашенного Мамеда. Подошла охрана. Мамед торопливо собрал деньги и бегом кинулся к выходу из казино.
Отдышавшись в родном «Лендике», он завёл машину и тронул с места, не зная, куда держать путь. Его взгляд упал на приборную панель. Топливный бак у него был почти пустой.
– Заправиться надо, чтобы утром время не терять, – решил он и направил машину к ближайшей заправке. На тёмной дороге он вдруг увидел голосующую женщину. Она очень нервничала, останавливая мчащиеся мимо машины, едва не бросаясь под них. Но автомобили равнодушно скользили мимо. Он остановил джип возле неё. Женщина плакала навзрыд, не замечая слёз и не утирая их.
– Что случилось, почему столько слёз? – участливо спросил Мамед.
Женщина метнулась ему навстречу, словно ища защиты:
– Умоляю, отвезите меня в южный микрорайон. У меня беда с сыном. Он только что звонил. Ему очень плохо. Он, наверное, умирает. Ну, пожалуйста. Я заплачу, сколько скажете.
Мамед взглянул на указатель топлива.
– До Южного микрорайона хватит, там и заправлюсь. Слава аллаху, заправок сейчас хватает. Были бы только «бабки» на топливо.
– Ну, садитесь в салон. Если беда, надо помогать. А что случилось?
– Сын позвонил, ему очень плохо. Сказал, что слабость, тошнота и видит плохо. Я очень боюсь за него. Столько я с ним натерпелась. Растила одна. Вы, мужики, только делать детей можете. А воспитывать вам некогда. Правда, мой бывший деньгами помогал. Бизнес у него крепкий – и лес, и бензин, пароход недавно купил. Зато сынок у меня, такая ягодка. Красавчик, умница, в аттестате почти одни пятёрки. В институт поступил на юриста, закончил первый курс хорошо, и что-то с ним случилось. Стал нервный, домой поздно приходит, на меня покрикивать стал. И всегда глаза отводит. Он так любил мне в глаза смотреть. У тебя, говорил, мама, я в глазах отражаюсь. А я ему, – женщина достала платок и смахнула слёзы, – а кто же в них должен отражаться. Конечно ты, сынок, моя радость, и опора моя в старости. А кто же ещё должен отражаться в моих глазах?
Они проехали залитую огнями Ленинскую, постояли у светофора на Заводской, пропуская шумную молодёжную компанию.
Женщина продолжила свой сбивчивый мятый рассказ:
– А теперь, домой придёт, глаза отводит, и сразу спать. Есть почти совсем перестал, только кока-колу пьёт, и спит.
– Водку пьёт? – спросил Мамед.
– Да нет, запах от него редко бывает, но весь какой-то не такой. Я так за него боюсь. Вокруг такое творится. И наркотики, и СПИД, и преступность.
– Денег много просит?
– Да, конечно, дело молодое. Друзья, девочки, такси требуют немало. Но я даю. Пока есть, отчего не дать. Так, тысячи две-три в день, когда больше. Как все.
Мамед усмехнулся в душе, но вида не подал.
– А сейчас он у друзей где-то здесь на квартире. Позвонил, мама, говорит, что-то плохо мне. Приезжай, забери меня. Вот этот дом на Спортивной, вот где магазин, к третьему подъезду, пожалуйста. А что здесь скорая помощь делает? О, боже мой!
Они подъехали к третьему подъезду. У дверей стояла машина скорой помощи. Рядом несколько старушек что-то обсуждали. Женщина выскочила из машины и ринулась в подъезд. Но войти в него она не успела. Железные двери открылись и за ними показались двое санитаров с носилками, на которых лежало неподвижное тело. Женщина метнулась к носилкам, взглянула на тело и вдруг завыла звериным воем, вцепившись в носилки и пытаясь их остановить.
Мамед поморщился, и направил автомобиль к заправке у круга. Он знал этот дом. Здесь у него работал сбытчиком грек по прозвищу Фелюга. Он когда-то увлекался парусным спортом, но потом наркотик остановил его, как и многих. Здесь, в его запущенной квартире на четвёртом этаже был обыкновенный наркопритон, о котором знали все, но не трогали, потому что Мамед всё так устроил. Однако передозов здесь не было раньше. Мамед строго запрещал на хатах чересчур увлекаться. Очевидно, этот студент здесь был впервые, и потому залетел по – крупной. Мамед вздохнул:
– Парнишку, конечно, жалко, но насильно ему никто ни в рот, ни в вену ничего не вливал. Он сам этого хотел, и сам выбрал свой путь. А может, ещё выживет? И опять придёт сюда. Никуда он теперь от меня не денется. Да вот беда! Опять у меня проблемы, опять расходы на милицию, на прокуроров. Надоело, но ничего не поделаешь. Такая специфика моего бизнеса.
Он подъехал к заправке, вынул из кармана купюру и сунул в окошко.
– На все.
Кассир купюру приняла, расправила. Глаза у неё расширились до состояния пуговиц. Она брезгливо отшвырнула купюру от себя:
– В чём это у вас деньги? – возмущённо пискнула она, смотря в сторону.
Мамед молча выругался. Он совсем забыл, что деньги у него не совсем обычные, а меченые. А кто их пометил? Чем они выкрашены? Ему стало не по себе. Но делать было нечего.
– Краска попала, просто краска такая, импортная, хорошая, на стройке банка пролилась. Девушка, такая красивая, такая строгая, помоги, – игриво улыбнулся Мамед кассиру, пытаясь расположить её к себе. – А другой такой нет у меня. А ехать надо. Топлива ноль. Ночью стану, кто поможет. Ну, пожалуйста, красавица, пять литров себе оставь, но мне залей немножко, до гаража добраться.
– Как я её возьму, – заверещала кассир, – с неё капает краска, или не краска, – она принюхалась. – Это не краска, а непонятно что. Я не возьму такую купюру. Забирайте её и давайте нормальные деньги.
Она вышвырнула жалкую мокрую купюру обратно ему в окно и брезгливо вытерла руки о газету. Мамед ногой швырнул купюру дальше и обескуражено сел в машину. Тут его взгляд упал на заднее сиденье, где сидела зарёванная женщина. Там на гладкой коричневой коже обивки сиденья просматривался какой-то светлый квадратик. Мамед включил свет в салоне и понял, что спасён. На сиденье лежала немного комканая пятисотрублёвка, которую второпях оставила ему его недавняя пассажирка. Он взял её в руки, расправил, потом снова помял. Никаких тебе изменений. Кассир возмущённо кинула на него взгляд:
– А врал, что другой нету, свою грязную хотел сплавить. Нашёл тоже, дурочку, – ворчала она, выдавая ему чек.
Отъехав немного от заправки, Мамед остановил машину, вынул из кармана все деньги и стал их внимательно изучать. Все они были в пачке самые настоящие российские пятисотрублёвые бумажки, пока они лежали на сиденье. Но как только он брал их в руки, они мгновенно покрывались кровавой плёнкой и становились мерзкой окровавленной бумагой. Мамед задумался. А почему та пятисотка от женщины за проезд не окровавилась? И тут его осенило. Ведь это была единственная, честно заработанная им на извозе купюра. Она не было запятнана грешной кровью его жалких клиентов. И тут ему стало невероятно страшно и жутко. Трясясь мелкой постылой дрожью и истекая холодным потом внезапного ужаса, он вдруг понял, КТО наказал его.
