— Чего?
— За тебя. Что ты еще больше заболеешь. И что влипнешь во что-нибудь опасное. Сколько уж раз так было. Нет, не могу я тебя отпустить!
Лешка уселась на тумбочку с обувью и подняла глаза вверх:
— Тебя не поймешь. То талдычишь, что это наш единственный шанс, то трясешься непонятно из-за чего. Да я туда и не зайду даже! Постою у входа, и то не вблизи, а поодаль, чтобы только душу твою успокоить.
— Лешк, — наблюдая, как сестра надевает кроссовки, произнес Ромка трагическим голосом, — а вдруг туда явится кто-нибудь из тех, кто знает, что мы с племянником друзья?
— Ну и что? — не отрываясь от своего занятия, она пожала плечами.
— Ну мало ли что. Не надо, чтобы тебя там видели. А давай мы тебя загримируем, а?
— И что ты предлагаешь? Учти, мамино старое пальто я надевать не стану и ничего пихать за щеки — тоже. Один раз побыла огородным пугалом — и хватит с меня!
Подобное переодевание понадобилось в марте, когда брат с сестрой выслеживали наркодилеров. Но тогда на улицах было холодно и грязно, и никто не обращал внимания на шапку-кастрюльку на Лешкиной голове и несуразную одежду с чужого плеча.
И все же Лешка сняла кроссовки и настроилась на другой лад.
— Я ведь не куда-нибудь иду, а к ресторану!
Поднявшись, она заглянула в тумбочку. На глаза попались мамины туфли на высоченных каблуках. Валерия Михайловна не раз говорила, что сама не знает, зачем их купила. Ходули, да и только, ни на работу, ни в гости в них не сходить.
Лешка примерила туфли, и туфли оказались ей почти впору.
— Для такой клевой обуви и прикид должен быть классный, — проговорила она и, немного подумав, повязала на голову цветной шелковый «цыганский» платок и убрала под «чалму» свои рыжеватые волосы. Вместо привычной куртки Лешка надела мамин черный плащ из тонкой кожи. Плащ оказался несколько великоват, но она подвернула рукава и затянула потуже пояс.
Дик обнюхал плащ и зарычал.
— Ух ты, класс! Да тебя родная собака узнать не сможет, — восхитился Ромка.
— И это еще не все!
Черным карандашом Лешка подвела брови, густо накрасила ресницы, сверху наложила синие тени, светлым тональным кремом замазала веснушки и ярко-красной помадой покрыла губы.
— Похожа я на роковую женщину? — спросила она и посмотрелась в зеркало.
Оттуда на нее глянула высокая, очень бледная незнакомка. Так как волосы покрывал платок, ее можно было принять за брюнетку. Синие глаза гармонировали с тенями, правда, краски были чересчур кричащими. Но Ромке понравилось.
— Очень даже ничего, могла бы участвовать в конкурсе красоты, — обойдя сестру кругом, с восторгом признал он и обеспокоился: — А вдруг тебя, такую красивую, кто-нибудь похитит? Давай я тебя хотя бы до метро провожу.
— Ни в коем случае, — потрясла головой Лешка, но все же сменила красную помаду на светло-розовую и немного смягчила цвет бровей.
Ромкиному восхищению не стало предела.
— Да ты теперь вообще неотразима! Дай-ка я тебя щелкну. — Он навел на нее мобильник, а Лешка в довершение ко всему наряду выискала модную мамину сумку.
— Может, тебе еще и черные очки надеть? И бинокль взять? — засуетился брат.
— Хорош же у меня будет видок: в черных очках с биноклем у ресторана! Так вся наша конспирация накроется.
— Ну хоть табачок прихвати. Не помешает, вдруг в глаза кому швырнешь. Только старайся по ветру.
— Табак давай, — согласилась Лешка, — а больше ничего не надо. А ты учи свою алгебру. Видишь, к чему приводят твои двойки!
— Каюсь! — вздохнул Ромка. — Телефон не забыла? Звони, если что.
— Ладно.
Когда Лешка ушла, Ромка разложил на столе учебники и тетрадки, но не смог решить ни одной задачи, даже по типу тех, что они недавно разбирали в классе.
Он неотрывно смотрел на часы, мысленно рисуя себе Лешкин путь. Вот она выходит из метро, теперь идет по улице, теперь по узкому переулку вверх… Не заблудится ли? Не вздумает ли ради конспирации лопать в ресторане мороженое? Надо ей сказать, чтобы в случае чего заказывала кофе или чай. И напитки теплые, и опять-таки экономия.
И он позвонил, но Лешка не отозвалась: ее телефон оказался отключен.
А через час после ее ухода позвонила мама и поинтересовалась, чем они занимаются.
— Я решаю задачи, а Лешка спит, — скрывая тревогу, отрапортовал Ромка.
— Очень хорошо. Я сегодня немного задержусь на работе. Вскоре еще позвоню.
Валерия Михайловна явно была довольна тем, что без особого труда сумела сделать сына послушным.
«Уже лучше», — подумал Ромка. Раз мама придет позже, то у Лешки будет уйма времени, чтобы умыться, переодеться и улечься в постель. Олег Викторович тоже редко когда возвращался домой раньше семи часов вечера.
Только вот Лешка все не шла и не шла.
Уже и Венечка ему позвонил, потом Славка, вернувшийся со своей конференции, а от сестры — ни слуху ни духу. И телефон ее по-прежнему молчал.
Вскоре в дверях послышался шорох. Дик завилял хвостом и не тронулся с места. Тогда и Ромка остался сидеть в кресле, потому что так пес реагировал только на приход Валерии Михайловны.
С пакетом винограда мама прошла на кухню, вышла обратно и тут только заметила, что диван больной дочери пуст.
— А где Лешка?
Ромка придал лицу преспокойный вид:
— Она? Она… за хлебом пошла. Только что. Разве вы не столкнулись?
— Нет. Да как же ты мог ее отпустить?! — От возмущения на щеках Валерии Михайловны появились красные пятна. Она снова прошла на кухню и заглянула в хлебницу. — Здесь еще есть кусочек. Но если тебе этого мало, мог позвонить мне, я бы по дороге купила. Или бы сам сходил в магазин, в конце-то концов! Зачем гонять больного ребенка?!
— Но ты же сама не велела мне никуда выходить! — с праведным негодованием воскликнул Ромка.
— Ну, это уже ни в какие ворота не лезет! Ты сознательно утрируешь то, что я тебе говорю, — разозлилась Валерия Михайловна. — А в чем она пошла? Я вижу, ее куртка на месте.
— Он надела теплый свитер. Если хочешь, я ее встречу. Сейчас, только руки помою.
Ромка забегал по квартире, убедившись, что мама за ним не следит, нашел два пакета, в один положил теплый свитер и кроссовки сестры, в другой — мокрое полотенце и выскочил из дома. В первой попавшейся палатке он купил хлеб и со всех ног помчался к метро.
Пока Ромка колготился и мысли его занимали сборы, тревога за сестру чуть-чуть затушевалась, но когда он подбежал к метро, то сердце в груди забилось, как молоток, и вовсе не от бега, а от страха. Где Лешка, что с ней, зачем он отправил ее одну, да еще такую красивую? Вдруг ее и впрямь похитили? Воображение рисовало картины одну страшнее другой. И что теперь делать: то ли самому ехать к ресторану, то ли призвать на помощь друзей, или, может, позвонить племяннику?
Раздумывая, он неотрывно смотрел на выход. Был час пик, поток выходящих со станции людей не иссякал, но Лешки среди них не было.
Он достал телефон, снова позвонил Лешке, в который раз убедился, что она недоступна, и набрал Венечкин номер. И тут же сбросил. И почувствовал себя счастливым, как никогда, потому что в толпе мелькнуло бледное лицо его сестры. На высоченных каблуках Лешка походила на супермодель, и Ромка не сразу узнал ее в новом обличье. Но уже через секунду забыл о своих тревогах и накинулся на нее с упреками:
— Ты что так долго? И почему не отвечает твой мобильник? И вообще, мы договорились, что ты туда — и сразу обратно.
Тут он заметил, что она кое-как ковыляет.
— Что случилось?
— О-ох, — завздыхала Лешка, — туфли-то малы оказались. И трут вдобавок.
— И потому ты так долго ходила?
— Вовсе нет.
Сестра устало привалилась к углу первого попавшегося павильона. Ее била дрожь, а глаза лихорадочно блестели.
Взяв Лешку за локоть, Ромка завел ее за павильон, чтобы их никто не видел с дороги, и достал из сумки кроссовки со свитером. Когда она переоделась, подал ей мокрое полотенце.
— Вытирайся по-быстрому и говори, что случилось и где была. Ты не заболела опять? Маме скажешь, что за хлебом ходила.
Лешка взяла полотенце и замерла, словно никак не могла сообразить, что ей с ним надо делать.
— Да что с тобой? — Ромка потряс ее за плечо.
— Рома, — вымолвила она чуть слышно. — Я его видела! Это… Это…
— Да кто же?!
— Рома, это… это племянник!
— Кто? — не поверил Ромка.
— Племянник. Он очень быстро прошел, но я его узнала. По куртке.
— Шевелись и давай толковее. Что он там делал?
— Не знаю. Он туда вошел и что-то сказал садовнику. Чужой какой-то, странный. Шел и сморкался. Простудился, видно.
— А может, ты обозналась?
Лешка покачала головой:
— Помнишь, мы как-то отметили, что у него одна бровь выше другой? Так вот, эту его бровь я отлично видела. Жаль, заснять не могла. — Она вытерла полотенцем глаза и губы и повернулась к брату: — Все?
