Слушая Ромаса, Марцеле все больше убеждалась, что мальчик воспитывается, «как дикарь».
Она даже рассердилась на двоюродную сестру, которая росла когда-то (уж за это Марцеле ручалась) в богобоязненной семье, правда не такой, как ее собственная, но все равно — могла бы сына воспитать по-христиански, как подобает добрым католикам.
Она принялась на все лады расписывать Ромасу, до чего красиво будет в воскресенье в костеле. Сам епископ приедет! Это ничего, что Ромас пионер. Все пионеры: и Алпукас, и Вацюкас Гайлюс, и Стасис Керейшис… Нет, там ничего не нужно делать, совсем ничего, только постоять и все. Очень красиво. Запряжет Гнедка и поедет…
Ромас заколебался. Бирмавоне ему было совсем не нужно. Но съездить в местечко, конечно, стоит: надоело торчать дома…
Видя, что мальчик не очень противится, Марцеле твердо решила везти его на конфирмацию.
Хлопоча на кухне, она еще раз все хорошенько обдумала. Нет, он неплохой мальчик, виновата сестра. Однако, охваченная горячим желанием совершить благое, богоугодное дело, отходчивая Марцеле и для нее нашла оправдание. Что с нее взять: город — не село. Там все толкутся, словно в большом котле, и забот у них больше. Когда им думать о боге! Костел под боком, бог далеко. Да и муж у нее пост занимает… Ученый… Видно, запрещает. Может, сестра и не виновата. Все мы люди грешные, так уж созданы… Но Ромаса она отвезет! Пускай родители и не знают, лишь бы богу было известно.
Ее беспокоило только одно обстоятельство. Ромас забыл молитвы, не ходит к исповеди — и навряд ли заставишь его учить все заново, только все дело испортишь. Да и не здешний. Можно ли такого ребенка вести к бирмавоне, не прогневит ли она господа? Надо бы посоветоваться. А если сходить к настоятелю? Хоть он порою и журил Марцеле за мужа и свекра, но ее уважает. Как он скажет, так и будет.
Назавтра Марцеле, забросив все дела, отправилась в местечко. До маслобойни ехала с Аугусти́насом — возчиком молока, — а там до местечка и костела рукой подать. Выстояв заутреню, Марцеле пошла к настоятелю домой. Экономка была знакомая, из соседней деревни. Она угостила Марцеле чаем с пышками и провела к ксендзу.
— О, Суопе́не! Заходи, дочь моя, заходи! — обрадовался тот.
Костлявому, сутуловатому настоятелю перевалило уже за седьмой десяток. Больше тридцати лет прослужил Рёве в этом дальнем приходе, устал и от жизни и от своих довольно скучных обязанностей. Да, пошел он не по той дороге. В молодости ему хотелось стать ученым. Старого ксендза еще и сейчас интересовали звезды, далекие миры, строение Земли, ее недра. Нередко в своих проповедях он вместо геенны огненной принимался рассказывать верующим о раскаленных недрах земного шара…
Правда, настоятель еще верил, что мир создан господом, однако научное представление о происхождении Вселенной не очень вязалось с библейским описанием этого процесса. Чем больше Реве размышлял, тем основательнее вечная материя, материя без начала и конца, вытесняла бога из сознания настоятеля. Додумавшись до этого, бедный ксендз устрашился собственных богопротивных мыслей и надолго бросил ученые книги и мысли. Реве так и не осмелился перешагнуть грань, за которой истинного католика подстерегает безбожие. И все-таки, если бы бедная Марцеле знала, что старый Реве гораздо меньше верит в бога, чем она сама!
При виде Марцеле Реве тотчас подумал о дедушке Суописе. Мудрый человек, хоть и язычник.
— Забота у меня, отец, — заикнулась Марцеле.
— Расскажи, расскажи, Суопене, что там у тебя приключилось, — сказал настоятель.
Марцеле изложила свое дело.
— А он крещен? — рассеянно справился ксендз, думая еще о старом Суописе.
— Как же без этого, отец настоятель? Ведь человек, не тварь бессловесная.
Ксендзу полагалось бы выяснить, был ли ребенок у первого причастия, ходит ли к исповеди, знает ли молитвы, но тут он вспомнил, как старый Суопис однажды доказывал, что Земля живая и с ней даже можно разговаривать… Ишь мудрец!..
Марцеле между тем рассуждала о своей двоюродной сестре. Она обвиняла и в то же время оправдывала мать Ромаса:
— В городе живет, муж высокое место занимает…
— Я до него доберусь, все равно доберусь до этого мудреца! — шутливо погрозил пальцем ксендз.
— До кого, отец? — испугалась Марцеле.
— Доберусь, говорю, до вашего старого деда. Я ему покажу — бога нет! Тоже выискался язычник!
Марцеле облегченно улыбнулась. Каждый раз, встречая ее, настоятель твердил одно и то же, но, когда добирался до старого Суописа, всегда пускался с ним в нескончаемые споры. Старики подолгу говорили о звездах, доказывая каждый свое.
Реве прошелся по комнате. Марцеле встала:
— Как же быть, отец настоятель? Можно?
— А-а! — Ксендз так резко остановился перед нею, что Марцеле попятилась. — Приводи, дочь моя, приводи. Таинство миропомазания укрепляет в вере, Христос возьмет отрока под свою опеку.
Реве отошел к окну. Ну вот, опять он обращает в истинную веру еще одного язычника. А сам? Он усмехнулся чуть-чуть грустно. Тяжелый долг. Но так уж устроен мир. Всякому свое. Ксендз должен оставаться ксендзом.
Марцеле вышла из костела довольная. Ах, как славно, как красиво: двое из их семьи — как ангелочки!..
Ромас выясняет отношения с богом
Ромас постепенно свыкался с мыслью, что они с Алпукасом поедут на бирмавоне. И все-таки иногда ему становилось не по себе: пионер — и в костел. В школе им объясняли, что бога нет, что религия — это сплошной обман. И на пионерских сборах говорили. Не верил в бога отец, мать тоже отвыкла от костела и лишь изредка заглядывала туда. Когда Ромаса одолевали такие мысли, мальчик восставал против теткиной затеи, становился колючим, как репей.
Но проходило немного времени, и его решимость ослабевала. Алпукас уедет, а ты торчи один целое воскресенье! В лес не пускают, на стройку тоже. Сидеть дома осточертело. А в костеле, говорят, будет красиво и, главное, самому ничего делать не нужно. Постоишь там, и все. И прокатиться неплохо. Как в тот раз, когда за сеном ездили…
Его мысли уносились куда-то далеко, и Ромас так и не мог принять твердого решения. Вот Алпукас — он совсем не ломает себе голову. Мать сказала, что нужно, — значит, нельзя иначе. Знай себе радуется, что попадет в местечко. В конце концов, не все ли равно, куда они поедут? Важно, что накатаются досыта.
Мальчики часто разговаривали о предстоящей поездке. Однажды Ромас спросил:
— А что это такое — бирмавоне?
Алпукас пожал плечами:
— Откуда я знаю? Говорят, епископ мажет лоб каким-то маслом и дает новое имя.
— Имя?
— Но это не
