Брат потер озябшие руки. Передернул плечами:
— Холодно там, однако.
— Угу. Ты, стало быть, пришел сообщить мне прогноз погоды?
Рэндольф фыркнул:
— Ты всегда был остер на язык, братец. По правде говоря, я пришел, чтобы тебе помочь. Я пришел, чтобы сделать тебя знаменитым. Быть может, богатым и знаменитым.
Уильям возвел очи горе:
— Это же курам на смех. Ты пришел помочь мне? На моей памяти это впервые.
— Времена меняются, — проворчал Рэндольф. Он придвинул к себе саквояж и принялся возиться с застежками. — Уильям, ты изменишь свое мнение, когда увидишь, что я тебе привез.
Уильям подошел к брату, не спуская глаз с саквояжа. У него не было причин доверять Рэндольфу. Рэндольф был преступник, причем преступник закоренелый. Уильям нисколько не сомневался, что брат успел в свое время отмотать срок за решеткой.
Рэндольф запустил руку в саквояж и извлек оттуда какой-то голубовато-зеленый предмет. Он развернул его. Это была маска. Обеими руками он поднял ее перед собой.
Уильям услышал повизгивание. Он повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть на морде Гензеля выражение крайнего испуга. Уже второй раз за вечер шерсть на его загривке встала дыбом. Жалобно поскуливая, огромный пес круто повернулся и выбежал из комнаты.
Рэндольф засмеялся:
— Твоя зверюга пугается масок!
Уильям уставился на маску в руках у брата. Это было искаженное уродливое лицо, усеянное бугристыми наростами. Толстый синюшный язык свисал изо рта. Он, как и само лицо, был покрыт такими же наростами. Уши, казалось, сочатся густым желтым гноем.
— Какая мерзость, — сказал Уильям. — Я и сам бы с радостью убежал от эдакого страшилища.
Рэндольф пропустил это замечание мимо ушей. Он снова погрузил руку в саквояж и извлек еще одну маску. Еще одно безобразное, искаженное, бородавчатое лицо. За ним — еще одно.
Это последнее отливало зеленым и формой напоминало голову насекомого. У него были два ряда острейших зубов и длинные заостренные уши. Дьявольское лицо!
— Убери их, — попросил Уильям. — Маски должны быть красивыми. Радовать глаз. А на подобное непотребство я смотреть не могу.
— Ты не понимаешь, — возразил Рэндольф. — Они принесут тебе известность. Твой магазин прославится на весь мир.
Уильяма передернуло. Он поспешил отвести взгляд от безобразной зеленой маски.
— Ты принес их, чтобы мне продать?
Рэндольф кивнул.
— Я запрошу за них хорошую цену. Я… я сейчас вроде как на мели. Знаешь, как оно в жизни бывает. Нужда… Я могу сделать для тебя скидку.
— Но мне они не нужны! — воскликнул Уильям. — Они слишком уродливы. Они будут пугать детей. А я, Рэндольф, делаю маски именно для детей. Я не могу держать такое в моем магазинчике.
— Идиот! — взревел Рэндольф. Он швырнул зеленую маску на стол к остальным. — Разве ты не видишь? Я принес тебе не обычные маски! Или у тебя нет глаз? Это не маски вовсе!
— Не маски? Так что же они такое? — спросил Уильям.
— Это лица. Человеческие лица.
Уильям поперхнулся и отступил от стола на шаг.
— Что ты говоришь? Что ты имеешь в виду?
— Эти лица умеют говорить и улыбаться, — продолжал Рэндольф. — Смотри, братец. Взгляни на них. — Он перевернул саквояж, и маски высыпались на стол. Уильям насчитал как минимум дюжину.
— Но… — Уильям не находил слов. Внезапно он осознал, что сердце буквально рвется у него из груди.
— Эти лица никому не нужны! — произнес Рэндольф, буквально выплевывая слова брату в лицо. — Слишком уродливые. Слишком омерзительные. Слишком искаженные. Никто их не любит. Никто не желает их видеть. Имя им — Нежеланные и Нелюбые. Нежеланные лица в этом жестоком мире…
Уильям со страхом вглядывался в груду масок.
Неужели Рэндольф говорит правду?
— Забери их, Рэндольф. Я это нахожу… омерзительным.
— Нет. — Рэндольф схватил Уильяма за рукав. — Давай. Дотронься до них. Коснись любой. Возьми одну.
— Нет. Прошу тебя…
Рэндольф дернул брата за руку, подтаскивая его к столу.
— Потрогай одну. Давай. Ну же, трус!
Уильям судорожно сглотнул. Он чувствовал, как подступает к горлу съеденное за ужином. Внезапно ему сделалось дурно.
— Давай же! Коснись ее!
Уильям протянул руку к маске. Пробежался пальцами по бугристой щеке…
— О, святые угодники! О нет. О, Господи, нет…
Рэндольф захохотал.
Уильям вновь поперхнулся. И резко отдернул руку.
— Это… это кожа. Человеческая кожа. И она теплая…
Рэндольф кивнул; его темнее глаза сверкали.
— Я говорил тебе правду, Уильям. Неужели не видишь? Если ты возьмешь их в свой магазин, о нем сразу пойдет молва. Люди будут…
— Нет! — вскричал Уильям. — Нет! Послушай меня. Я не знаю, где ты раздобыл эти лица, Рэндольф. Эти несчастные создания… Мне все равно, где ты их взял. Я лишь хочу, чтобы в моем доме их не было. Я не желаю видеть их в своем магазине. И я не желаю видеть их — и тебя! — в своем доме!
В гневе схватил он лоснящуюся зеленую маску с заостренными ушами и острыми клыками, намереваясь запихнуть ее обратно в саквояж. Но маска словно приросла к его руке.
Он повернул ее и уставился в страшное, уродливое лицо.
— Эта…
— С этой, Уильям, будь осторожнее.
— Она безобразнее всех! — с испуганным смешком промолвил Уильям.
Почему он не может ее положить?
— Будь осторожен, братец. Я зову ее Маской Одержимости.
У Уильяма перехватило дух.
— Одержимости?
Рэндольф кивнул.
— Она одержима злом многих столетий. — Он подтолкнул Уильяма под локоть. — Давай. Примерь ее. Я бросаю тебе вызов. Примерь ее. Может, хоть это убедит тебя купить мои чудесные лица.
— Н-нет, — выдавил Уильям. — Убери ее подальше. Я буквально чувствую ее зло. Я его кожей чувствую. Унеси ее прочь!
Он задохнулся, услышав смех.
Тихий, пронзительный смех.
Откуда же он доносится?
Уильям отшатнулся назад, и тут зашевелилась поверхность стола. Нет. Должно быть, собственные глаза сыграли с ним злую шутку. Маски…
Шевелился отнюдь не стол. Это маски подергивались и подпрыгивали на нем. Смех нарастал, становясь все громче и громче, пока раскаты безумного хохота не огласили всю комнату.
Это смеялись маски.
И когда Уильям потрясенно взирал на них, маски взмыли вдруг со стола. Они воспарили вверх, все как одна; их кожа трепетала, а из разверстых ртов рвался жестокий хохот.
Смеющиеся маски стеной выстроились перед Уильямом и принялись бодать, бодать, бодать его, словно в чудовищной пародии на детскую забаву.
— Замолчите! Замолчите! — Старик в ужасе зажал уши руками. От их мерзкого хохота его колотил озноб. Зрелище — яростные лица, стеною выстроившиеся перед ним, — было поистине невыносимым.
— Замолчите! Прекратите смеяться! Вниз! Вниз!
Уильям замахал кулаками, стремясь сбить летающие маски. Он пытался схватить их, но они тотчас отскакивали, не давая до себя дотянуться. Он выбрасывал кулаки вперед, пытаясь поразить их… только бы заставить их остановиться!
Но все его усилия они встречали новыми взрывами хохота. Безобразные рожи дразнили его, насмехались над ним, глумились над ним.
Уильям оглянулся на брата. Рэндольф стоял, скрестив на груди руки. На лице его застыло угрюмое выражение.
Он схватил Уильяма за локоть и развернул лицом к себе.
— Я так и знал, что ты не купишь мои маски! — закричал он. — Что бы я ни делал — все не слава Богу! Ведь так ты считаешь? Всегда держался со мной свысока — как будто ты лучше меня! Всегда смотрел на меня, как солдат на вошь! — У него вырвался яростный возглас. — Ты от роду был талантлив. Даровитый масочных дел мастер. Художник. А я — я был всего лишь мелкий воришка! Голодранец!
Колышущаяся стена масок захохотала громче.
— Что ж, Уильям, на сей раз победа за мной! На сей раз я уйду победителем. Я разделался с тобою — раз и навсегда. Я погубил тебя, братец!
Уильям хотел отскочить. Но налетевшие маски удержали его на месте.
Рэндольф схватил зеленую маску — Маску Одержимости. Он вцепился в нее обеими руками. Метнувшись вперед, высоко занес ее… и с силой натянул на голову брата.
Уильям испустил отчаянный вопль. Маска задушила его крик.
Он чувствовал, как она обтягивает лицо. Она казалась сухой и теплой… и живой!
— Не-е-е-е-ет! — снова завопил он и схватился за щеки. Он отчаянно пытался оттянуть их от своей кожи. — Сними ее! Помоги мне, Рэндольф! Сними ее!
Он вцепился в маску. Почему она так быстро сжимается? Льнет к коже… Он пытался хоть что-нибудь разглядеть сквозь глазные дыры. Но все расплывалось перед глазами, словно комнату заволокло густым туманом.
