она лежала тихонько, и кажется прислушивалась к биению моего сердца.
Как-то раз, кто-то из взрослых, застав меня с морской звездой на груди, спросил:
— Нравится?
Я счастливо заулыбалась:
— Очень!
— Ну, так, давай, засушим! Увезёшь с собой домой. На память!
Помню собственный ужас и овладевшее мной неприятие к тому человеку. Дабы не случилось непоправимого, я прикрыла звёздочку обеими руками, и не сказавшись никому, убежала на другой конец острова, где сидела до заката, баюкая свою милую подружку. А когда солнце, ломтиком лимона, съехало наполовину по стеклянному краю горизонта в море, туда же по пояс зашла и я, где выпустила звёздочку, нежно погладив её перед тем на прощание.
… В резиновых перчатках, специальным итальянским ножиком я счищаю с картофелин кожуру. По-прежнему тщательно и неторопливо. Когда занимаешься чем-то простым и привычным, можно подумать о том, на что не хватает времени или вспомнить кого-то, кто наверняка позабыл о тебе.
Морская звезда, точный ея портрет из серебра, устроился на моей рубашке, дремлет мирно, прислушиваясь к биению сердца. Знакомый ювелир, итальянец, что звал некогда с собой на берега Тихого с Индийским, сделал эту звёздочку, в память о ней, как о себе.
Льнут они ко мне отчего-то, эти итальянцы, сама не знаю — почему, но льнут…
Мы с ребятами вышли гулять во двор, и первым делом решили попробовать, каковы нынче снежинки на вкус, но тут, совершенно неожиданно для себя заметили, как, уворачиваясь от белых хлопьев, лавируя между ними, галсами летела мошка. Судя по запаху, погода была довольно тёплойо, но снег, вырвавшийся из прорехи перины небосвода, служил свидетельством того, что теперь зима, а об эту пору не дОлжно находится в видимом взору просторе ничему, что меньше снежинки и скромнее её по весу. Впрочем, однажды уверовав взгляду, трудно спорить с ним.
Однако ж, наперекор времени года и вопреки стороннему мнению, мошка была тут, и уверенно двигалась в известную ей, загодя избранную сторону.
Нам же, вознамерившимся предаться банальному зимнему увеселению, а именно — игре в снежки, сделалось интересно, куда направляется та мошка, и отставив снежный бой ненадолго или даже до следующего дня, мы решили следовать за ней.
Впрочем, дело оказалось непростым. Будучи в один ранжир со снежинками, мошка умело избежала не только нашего преследования, но интереса синиц, которым ея явление казалось сродни одному из чудес зимы.
В детстве мы почти все новенькие, непорченные чтением в сумерках или с фонариком под одеялом, а посему, общими усилиями нам удалось разглядеть и нагнать мошку, что, на самом деле, летела без опаски на самом виду.
Как оказалось, целью её полёта был наш вИшневый сад. Увечные, больные его деревья, охотно росли вширь и ввысь, даже цвели красиво, но ягод не давали. Заневестившись весной, вишни делались слишком заносчивы, а их дядьки, — холодный ветер с последними заморозками, отгоняли всех кавалеров. После, конечно, деревья кусали собственные занозистые локти, отчего ранились, истекая смолой, до которой мы, ребятишки, были большие охотники.
К нашему изумлению, не одних нас тянуло лизнуть потёки вишнёвой смолы. Мошка, присев наконец на дерево, принялась уплетать за обе щёки слегка размокшую от снега розовую каплю. Ясное дело, мы тоже не удержались полакомиться, и какое-то время пировали рядом с мошкой.
Наслаждаясь понятным едва вишнёвым ароматом, мы не заметили, как мошка насытилась и затерявшись среди снежинок, улетела куда-то к себе.
По дороге домой нам не болталось по обыкновению, мы молча улыбались чему-то, каждый — о своём, и все об одном и том же. А об весне ли, вишнёвом варенье или ещё о чём, — какая, в самом деле, разница. Самое главное — о хорошем, ведь самое важное — хорошо.
Шаркая по небу стоптанными тапками, идёт снег. С вечера до утра он ходил тихо, совсем неслышно, так, что казалось. будто бы уши заложило ватой, а вот с рассвета он перестал опасаться потревожить своею неосторожной поступью. Роняет снегопад на землю крошки белого, приставшие к шейному платку во время обеда, пушинки из подкладки, изорванные в мелкие клочья записки и ненужные давно счета, завалявшиеся на дне карманов. Сколько ж там у него всего, у снега?.. А сколь там всего у нас, у каждого?
Снег рассеяно глядит перед собой, и думает о своём. Ему неважно, кто и что делает подле, да про что говорит. Ему нужно не позабыть своего, и повторяя про себя многократно, дотерпеть, доискаться чистого листа бумаги, и ухватив до белых пальцев перо, писать… писать… писать. Дабы мысль, — скользкая, юркая, промелькнувшая мимо мышью или жухлым листом через дорогу, на виду у всех, не ушла бесследно, но осталась здесь, им одним понятая, явленная от его имени, сказанная его устами.
Усерден снегопад. Обволакивая, укутывая тесно стволы дубов ватой сугробов, плохо справляется он с черепашьими панцирем сосен, но отводит душу на лапнике, — гнёт его книзу, терзает, тщится заломать, чтобы до смолы, словно до крови.
Под гнётом снегопада позабыты давно и подлунное сияние глазури наста, и полдневная лазурь небес. Кругом белО, словно пролитое на округу молоко.
Разложит снегопад чистый лист поверх исписанного, и строчит, строчит. Слышно только шуршание то ли бумаги, то ли пера по ней.
— Вы ж недавно упоминали нечто про шарканье…
— Ну, так и шуршит, и шаркает снегопад, не без того.
Приглашение на чай или отЧАЯнная церемония
— Много лет тому назад…
— Это сколько же?
— Лет десять.
— Так это немного!
— По меркам вечности — конечно, но по человеческим…
— Да и по человеческим тоже не очень.
Пока собирается с духом вода…
Покуда вода ещё недостаточно горяча, чтобы приступить к церемонии, постараюсь припомнить, с чего всё началось. И, ну разумеется! — с библиотеки.
Сын милой Олечки, что феей парила в стенах районной библиотеки, между стеллажей и читателей, казался похожим на доброго гнома. Впрочем, сия доброта не мешала ему совершать массу нелепых поступков, на которые было забавно глядеть со стороны, но быть их непосредственным участником… Нет уж, увольте! На все предложения гнома поучаствовать в его прожектах, я неизменно отвечал отказом. Облечённые в уклончивую форму, коих немало в русском языке, они позволяли сохранить и приличия, и приятельские отношения. Но однажды я-таки попался в расставленные гномом сети.
Ссылаясь на крайнюю занятость, я оценил своё участие в осуществлении очередной мечты гнома
