с чем дадено, не порти зазря, невелика ноша-то, облик свой блюсти, как следует.
По сию пору, наливая себе крепкого, неженатого чаю, мне делается неудобно перед бабушкой, из-за того, что не слушаюсь, порчу неказистое своё обличье, не берегу его. Давно уж нет моей милой старушки на свете, а наставлениями своими сумела она загодя расставить всю жизнь по местам, от начала и до самого конца.
Отчего мы не слышим вовремя сказанных слов? В тот самый час, когда они кстати, отмахиваемся от заключённой в них правды, словно от мухи или комариного фальцета.
Говорят, ты скорее приймешь то, с чем уже свыкся. Это также, как в скопище многолюдья выискиваешь знакомца, и устремляешься к нему, не замечая, что проходишь мимо интересных, быть может, куда как более приятных, но неведомых тебе людей. Так и писанное, и сказанное принимается не сразу, а по мере того, как делаешься способным его понять. И только тогда открываются истины, одна за одной, часто в пустой след.
— Ну, как же мне раньше-то про это никто не сказал!.. — Сокрушаешься ты, досадуешь на родню и друзей, покуда не вспоминаешь про то, что было уже говорено, и не раз. Да только не умел ты услышать тех наставлений…
«Имеющий уши…?» 16 Воистину, это так.
Жара в самом деле стояла, на видном отовсюду месте дня. Самовлюблённая, она навязывала своё общество всякому, и не дозволяя уйти, изнуряла подолгу. Длинные арки домов, и те оказались бессильны перед нею. Сквозняк, что по всё время обитал в их сыроватых, пахнущих кошками рукавах, истомившись на виду солнца, был вял, как прочие, и исходил жаром, ровно надкушенная спелая груша — соком.
Всё устремлялось спрятаться в тени. Казалось, самоё тень предпочла бы уединиться где-то на глубине колодца, вблизи воды и в виду хорошо видимых оттуда звёзд.
И вот в эдакую-то пору, мы с ребятами отправились в поход. Конечно, ежели б мы не договаривались заранее, не отпрашивались у родителей, не справились бы наперёд с кучей домашних дел, только чтобы нам позволили идти, мы б нынче делали только то, на что действительно хватало сил — сидели по шею в реке, не мешая солнцу выбеливать наши, и без того светлые, макушки.
Но, как говорится, — уговор дороже денег, и выложив из вещевого мешка почти всё, дабы не плестись в хвосте, вынуждая остальных замедлять шаг или того хуже — нести мои вещи, я отправился к месту сбора в школьном дворе.
Когда я туда добрёл, то щёки мои пылали, соревнуясь яркостью с пионерским галстуком, что, тем не менее, не дало мне оснований пренебречь обыкновением салютовать гипсовому пионеру подле ворот. Тот же, так почудилось, филонил впервые в жизни, и не ответил, но лишь покосился на стоящего рядом, такого же бледного гипсового горниста.
— И ведь, хоть бы им что… — Пробормотал я, присоединяясь к группе сморённых зноем, поджидающих меня товарищей. Так вышло, что я пришёл последним.
Вожатый пересчитал нас больше для порядка, чем по необходимости, скомандовал строиться, после чего мы двинулись в путь.
От школы до леса было пять трамвайных остановок, целых две версты, но и это расстояние мы решили преодолеть пешком. Светило тщилось прожечь оконные стёкла, а заодно прожигало взглядом и нас, проверяя на прочность, так что, когда под ногами, заместо плавленного солнцем асфальта оказалась упругая, покрытая рыжими сосновыми иглами тропинка, идти стало легче.
Шагали мы дружно, как и полагается пионерам, но лишь к полудню добрались до сторожки лесника, рядом с которой, на наше счастье, скрипел сухим ведром в клюве одноногий журавель. Не скрывая надежд напиться от пуза, так, чтобы булькала в нём холодная вода, а заодно и смочить пилотки, мы обступили вожатого. Покуда тот ловко управлялся с рычагом, мы, предвкушая первый, самый вкусный глоток сладкой колодезной воды, облизывали пересохшие губы и стирали мелкую соль со щёк. Девчонки держались рядом с вожатым, чтобы напиться первыми. И тут…
— Я пить не буду! — Осипшим от жажды голосом сказала одна из них. Услыхав кощунственные об эту пору речи, мы подошли ближе.
Из ведра, улыбаясь беззубо, как младенец, на нас доверчиво глядел лягушонок.
Отвергнув с негодованием предложение вожатого пригубить-таки из ведра, изловив перед тем лягушонка, мы пошагали дальше. Вылить воду на землю не решился никто.
К концу двухдневного похода, когда мы уже казались себе бывалыми путешественниками, то не брезговали даже водой из лужи, процеженной через платок, и попадись теперь на нашем пути хотя ещё один журавель с сидящим в ведре лягушонком, мы б его расцеловали наверняка, во все его зелёные щёки.
…Как мы были юны и неопытны тогда, и не знали того, что жизнь предоставляет человеку много возможностей, но по одному за раз, а коли упустишь, не разглядишь в случае судьбы, не ответишь на улыбку лягушонка улыбкой, не останется ничего, как цедить мутную дождевую воду через вымоченный своими слезами платок.
Я чищу картошку. В перчатках, специальным итальянским ножиком, выуженным в авоське
ГУМа тридцать лет назад. Звёздочка слива раковины нежится под тёплой водой из крана, а я гляжу рассеянно на этот узор и вспоминаю, как, страшно сказать, пол века тому назад чистила картошку с берега Большого Заяцкого острова, омываемого волнами холодного и прозрачного от того Белого моря.
Дважды в день, с чёрным от копоти алюминиевым котелком, доверху наполненным картошкой, и косым самодельным сапожным ножиком, выпрошенным на время экспедиции у деда, меня отправляли на берег, в портомойню 17, устроенную между мелководьем и причалом, где мыльными водорослями, фукусом 18, мы оттирали вместо белья, — миски после обеда и ужина.
Картофель не желал расставаться со своею кожурой и таращился на меня многочисленными глазкАми, но дело, тем не менее, продвигалось. Я трудилась со тщанием, и подолгу от того. Конечно, из меня выходил никудышный, нерасторопный поварёнок. Впрочем, никто не подгонял, не стоял над душой. Все были заняты своим, и от того-то я часто откладывала в сторону ножик, и наблюдала за тем, как возятся со своими малышами гагары. А после, как мой надзор начинал тревожить птиц, отогнав стайку вездесущей, любопытной наваги, подбирала из под воды полюбившуюся морскую звёздочку. Она всякий день поджидала меня на одном и том же месте, и не торопилась скрыться в глубине, но напротив — охотно забиралась на руку и щекотала ладошку своими маленькими пальчиками. Иногда я пристраивала звёздочку себе на рубашку, — там
